Несмотря на заголовок, начну я все-таки с литературы. Этого требует и сама Вологда — с нею связаны узами родства или «совместной жизни» многие писатели и поэты. На Вологодчине родились К. Н. Батюшков, В. А. Гиляровский, Н. А. Клюев, А. А. Ганин, В. Т. Шаламов, А. Я. Яшин, С. С. Орлов, С. В. Викулов, В. Ф. Тендряков, В. И. Белов, жили Н. М. Рубцов, В. П. Астафьев…
«Есть три Вологды: историческая, краевая и ссыльная. Моя Вологда — четвертая…»
(Варлам Шаламов «Четвертая Вологда»)
Цветаевский дом
В Вологду мы приехали в октябре на мероприятия «Четвертого Цветаевского костра на Вологодской земле». Марина Ивановна Цветаева никогда в Вологодской области не была. А вот ее сестра Анастасия Ивановна жила в 1947–1949 годах вместе с семьей сына Андрея Борисовича Трухачева в рабочем поселке Печаткино.
Сейчас Печаткино — часть города Сокол, райцентра Вологодской области. От него всего около сорока километров до Вологды. И дом цветаевский стоит. Как и дом в Москве, где жила Марина Цветаева, стоит он до сих пор благодаря тому, что «и один в поле воин». «Маринин дом» в Москве не дала разрушить своей шестилетней обороной Надежда Ивановна Катаева-Лыткина, будущий основатель Дома-музея Марины Цветаевой. И здесь все держится, по большому счету, на одном человеке. Доцент кафедры литературы Вологодского университета Елена Витальевна Титова только в 2014 году выяснила, в каком именно доме в Печаткино находилась квартира, где жила Анастасия Ивановна. И с тех пор она борется за спасение дома. В 2016 году дом расселили. Соседние, такие же деревянные двухэтажные дома, снесли.
Конечно, у Елены Титовой есть помощники: и просто добровольцы, и официальные лица. Но если она перестанет заботиться о сохранности дома, выезжая из Вологды в Сокол в любое время суток по первому зову о возможной беде, то музей в доме не состоится.
На сегодняшний день дом занесен в реестр вновь выявленных объектов культурного наследия, есть министерское решение об открытии уникального музейного центра имени А. И. Цветаевой с мемориальной квартирой в Соколе.
Главное сейчас, чтобы с домом ничего не случилось по вине вандалов. Нужно начинать ремонт.
Для города Сокола и Вологодской области в целом открытие первого и единственного в России музея писательницы Анастасии Ивановны Цветаевой — вопрос престижа. Тем более, что богат литературой Вологодский край. И на литературный туризм можно и нужно делать ставку в продвижении региона.
«Одно дело — слушать. А другое — слышать» (Марина Цветаева)
Молодежный экспериментальный театр-студия «Сонет» показал моноспектакль, с которого началась его история в 2011 году. Спектакль «Царь-Девица» по поэме Марины Цветаевой был в программе мероприятий «Цветаевского костра».
Поэмы Марины Цветаевой сложны, даже фольклорные, основанные на сказочных сюжетах. Сыграть всю поэму в 3130 строк одному человеку, как это сделала Любовь Губернаторова, по-моему, почти непосильно. Ни физически, ни эмоционально. Однако спектакль удался. В полной мере ощущался цветаевский морок, наваждение. Зрителем такого спектакля быть непросто: это не развлечение, это труд. Хотя, конечно, «Одно дело — слушать. А другое — слышать». Именно с этих слов спектакль и начинается. Затем они повторяются и говорятся в конце.
Начинается все с появления в полутьме женщины в белом платье, которая держит в руке фонарь. Она вглядывается в лица зрителей так же, как Диоген Синопский, который говорил: «Ищу человека!». А рассказчица ищет слушателей. И, в отличие от Диогена, находит.
Сюжет разворачивается, перед нами образ Мачехи Царевича. Первое и последнее, что мы о ней узнаем — змея: «Как у молодой змеи — да старый уж…», «И пополз меж камней — Змей…». Змея у Марины Цветаевой — это земной соблазн, женское коварство, плотское начало, опасность.
Мачеха испытывает страсть по отношению к пасынку — вспомним древнегреческих Федру и Ипполита. Стихия этой героини — ночь. Когда наступает день, вместо Мачехи мы видим ее соперницу Царь-Девицу.
Заглавная героиня поэмы наделена богатырской физической силой и исполинской статью, воинственным и независимым характером. Она предводительствует мужским войском и сама имеет мужские черты: «Не то Ангел, не то Воин какой». Когда актриса перевоплощается в Царь-Девицу, она надевает на голову вязаный шлем и берет в руки меч.
«Иное царство», во главе которого стоит Царь-Девица, — это небесное царство, и в небесной природе Царь-Девицы есть трагический конфликт поэмы. Героиня принимает женский образ и покидает свое «иное царство» из-за любви к Царевичу: «Перехожу в иную веру…». Но в земной жизни, проиграв любовную игру, она расстается со своим земным «атрибутом» — сердцем и улетает с Ветром, возвращаясь к прежнему состоянию стихийного существа, не обладающего ни полом, ни сердцем, ни другими земными характеристиками.
Чем же Царевич привлек к себе внимание Царь-Девицы, почему она полюбила слабого, женственного Царевича, которого видела только спящим? А Царевич — не просто царевич, он — гусляр. И, услышав его игру, Царь-Девица влюбилась. И Царевич ее заочно полюбил. Но из-за козней Мачехи и Дядьки так ни разу и не проснулся, когда Царь-Девица приплывала к нему.
К спектаклю великолепно подобрана музыка: мы слышим пение Царевича-гусляра, шум Ветра, рев Моря. Мы — во власти Стихии. В одной актрисе мы видим всех героев и слышим их голоса.
Все кончается, как в древнегреческой трагедии, гибелью героев и крушением царства. В этой и в других фольклорных поэмах Марины Цветаевой земной герой, пусть и принадлежащий миру искусства, не может достичь союза с неземным существом. Неземное — Царь-Девица отправляется в свой мир, Царевич-гусляр погибает. «Искушение души высотой» заканчивается бедой.
Погибают и Мачеха, и Дядька, и Царь. Символ крушения царства — разоренное гнездо.
И вот сцена погружается во тьму, потом — яркий свет. Спектакль окончен. Аплодисменты. Кто-то выносит актрисе розу. Говорятся слова восхищения и благодарности. Жизнь идет дальше. Но если ты слушал и слышал, то еще долго перед глазами стоит это разоренное гнездо.
Non, je ne regrette rien… (Edith Piaf)
А после другого спектакля — в памяти — женщина-девочка в белом платье, и в конце всей истории — огонь, костер.
«Первое, что я о ней услышала, было: костер, последнее: сожгли. Первое, что я о ней услышала, было: костер, и последнее: костер», — это из «Повести о Сонечке» Марины Цветаевой.
Моноспектакль по этой повести под названием «Сны о Сонечке» поставил режиссер Камерного драматического театра Вологды Яков Рубин. А женщина-девочка в белом платье, Сонечка, — заслуженная артистка России Ирина Джапакова. Она же и — Марина Цветаева в шинели, и Володя Алексеев, студиец Второй студии Е.Б. Вахтангова. Сонечка, Софья Евгеньевна Голлидэй, — тоже актриса этой студии.
«Повесть о Сонечке» — последнее крупное прозаическое произведение Марины Цветаевой. Оно написано в 1937 году, после того, как она узнала о смерти Софьи Голлидэй. Это реквием по Сонечке, по своей молодости в послереволюционной Москве 1918–1920 годов.
Режиссер и актриса очень точно уловили и показали безбытность и неуют того времени. С другой стороны, повесть и спектакль полны романтики чистой жизни духа. Быт умер, жизнь перестала продолжаться в своих обычных формах, она перешла в формы чисто духовные. Вот — юный Павел Антокольский из повести:
«Словом, Павлик пошел — и пропал. Пропал у меня, в Борисоглебском переулке, на долгий срок. Сидел дни, сидел утра, сидел ночи… Как образец такого сидения приведу только один диалог.
Я, робко:
— Павлик, как Вы думаете — можно назвать — то, что мы сейчас делаем — мыслью?
Павлик, еще более робко:
— Это называется — сидеть в облаках и править миром.»
И Сонечка — это чистый бестелесный романтизм. Она танцует, порхает, щебечет. Это фея, эльф, ангел.
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
«Моя маленькая!»
— Ликом — чистая иконка,
Пеньем — пеночка… —
И качал ее тихонько
На коленочках…
Марина Цветаева «Стихи к Сонечке»
В спектакле из всех героев повести мы видим только троих, но самое главное — атмосфера и смысл ее переданы без искажений: «Я сказала: “действующие лица”. По существу же действующих лиц в моей повести не было. Была любовь. Она и действовала — лицами». Любовь, как Божий дар, безо всяких «земных примет».
Второй спектакль, который мы посмотрели в этом театре, тоже о любви. Только о любви земной. О любви и надежде. Музыкально-драматический спектакль «Это я — Эдит Пиаф» по ее дневникам и песням, поставленный Яковом Рубиным, получил множество наград на театральных фестивалях. Ирина Джапакова здесь прекрасно поет и выполняет акробатические номера на лестнице-стремянке в виде буквы «А» из слова «PIAF». Зрители вместе с Эдит Пиаф попадают в мир воспоминаний певицы: вот она вместе с отцом выступает на улице, вот ее заметил владелец роскошного кабаре Луи Лепле и придумал ей сценическое имя «Пиаф» — «Воробышек», и началась счастливая и трагическая судьба величайшей французской певицы.
После спектакля за кулисами мы узнали, что театру в следующем году исполнится двадцать лет, и вот уже третий год над ним висит угроза переезда и оплаты аренды нового помещения без льгот, по рыночной цене. Это убьет театр.
А театры отличные: и «Сонет», и Камерный драматический. Интеллектуальные камерные театры. И зрители с удовольствием идут на спектакли. И там, и там есть детские студии. Художественный руководитель театра-студии «Сонет» и режиссер спектакля «Царь-Девица» Людмила Васильевна Алешина рассказала нам о разных направлениях их деятельности: профессиональный и народный самодеятельный театры, группы эстетического развития и сценической речи, поэтический клуб.
Вместо послесловия
Завершу отрывком из «Четвертой Вологды» Варлама Шаламова:
«Вологда — не просто город Большого Севера, Севера с большой буквы, не просто архитектурная летопись церковной старины. Много столетий этот город — место ссылки или кандальный транзит для многих деятелей сопротивления — от Аввакума до Савинкова, от Сильвестра до Бердяева, от дочери фельдмаршала Шереметева до Марии Ульяновой, от Надеждина до Лаврова, от Германа Лопатина до Луначарского. Вот этот классический круговорот русского освободительного движения — Петербург — тюрьма — Вологда — заграница, Петербург — тюрьма — Вологда — и создал за несколько веков особенный климат города, и нравственный, и культурный. Требования к личной жизни, к личному поведению были в Вологде выше, чем в любом другом русском городе.
В Вологде всегда подвизались профессиональные учителя жизни. Со сцены: Мамонт Дальский, Павел Орленев, Николай Россов. Антреприза городского театра держала курс именно на этих проповедников, пророков, носителей добра, а не красоты — передовых, прогрессивных гастролеров, а не на моду, вроде Художественного театра. Художественный театр признавался Вологдой, но только в ряду подальше, чем пьесы Шиллера, Гюго, Островского и Гоголя, принесенные скитающимися звездами — гастролирующими пророками столичной и провинциальной сцены. Вологда была передовым актерским городом, где жили высшие ценители, высшие критики, высшие русские авторитеты — общество вологодских ссыльных.
Ни Ярославль, ни Архангельск, ни Самара, ни Саратов, ни Сибирь — Восточная и Западная — не имели такого особенного, нравственного акцента.
Это относится не только к театру».
Особенный культурный и нравственный климат Вологды чувствуется и сейчас. Но ему нужна охранная грамота.
Фото автора
Комментарии