На чтение: ≈ 19 мин.Значит ли это, что учитель должен избегать острых тем, умалчивать о том зле, что творилось и творится в нашей стране? Конечно, нет. Наоборот, проблемы, обсуждаемые на уроках, должны быть, как называл их Е.Н.Ильин, жгучими, то есть затрагивающими душу и учителя, и учеников. Но для начала нужно научиться различать правду и истину.
Правда и истинаИменно так называется замечательная статья В.В.Кожинова, посвященная популярному в период перестройки роману Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Воспользуемся рассуждениями критика: «Правда – это вещь более или менее очевидная и однозначная. Нельзя лишать свободы и губить неповинных в тяжких преступлениях людей. Недопустимо ради достижения сегодняшней ограниченной задачи наносить ущерб основам человеческого и природного бытия. Непростительно подавление мысли, творчества, трудовой самодеятельности народа. И для того чтобы осознать правду, не требуется напряженной и масштабной работы мысли. Правда – это не столько «познавательное», сколько нравственное явление. Высказать правду – значит прежде всего совершить мужественный поступок, в пределе – подвиг. И ценность правды – это, по сути дела, нравственная ценность. Поэтому в условиях, когда «правду» способен высказать любой и каждый, она, строго говоря, теряет свою основную – этическую – ценность, становясь простой констатацией факта.Совсем иное дело – истина, которая как раз не бывает и не может быть очевидной и однозначной и для открытия которой необходимы и трудные усилия познающего и размышляющего духа, и особенно мужество – уже не мужество поступка, но мужество мысли, – и, наконец, достаточно высокая культура самого мышления… Сложна и неоднозначна истина, которая ведь должна как-то соотнести две человеческие правды. Но, конечно, еще более трудна для понимания истина целого общества, народная истина. Между тем сегодняшние литераторы сплошь и рядом решают труднейшие трагедийные проблемы наскоком и сплеча, выдавая таким образом за истину узкую и частную правду, то есть, вернее, даже и не правду (поскольку она по-настоящему живет только как выражение нравственного мужества), а те или иные жестокие факты. Причем во многих случаях даже и сами факты препарируются и искажаются».Написание такой повести, как «Котлован», – это, безусловно, мужественный поступок писателя, поскольку его позиция шла вразрез с генеральной линией партии. И все-таки «правда Платонова» – это всего лишь его субъективный взгляд на происходившее в стране. Вряд ли он сам претендовал на то, чтобы его позицию считали истиной. Как, кстати, и я не претендую на то, чтобы моя статья воспринималась в качестве непререкаемой истины. Ошибка авторов публикаций, о которых я здесь пишу, заключается в том, что на основании одной только повести «Котлован» они дали характеристику таким непростым и неоднозначным явлениям, как коллективизация и коммунизм. Отсюда и легковесность некоторых суждений. Примером может служить следующая фраза по поводу мыслей одного из персонажей повести: якобы у коллективизации «цель одна – искоренение зажиточности», поэтому «получается, что идеал коммунизма – бедность, нищета». Андрей Платонов всегда был «усомнившимся Макаром» и любил изображать правдоискателей, занятых поиском смысла жизни, – тех, кому «без истины жить стыдно». Но это трудный путь, чреватый разочарованиями, непониманием со стороны общества и одиночеством. И, как отмечают исследователи творчества писателя, произведения рубежа 20-30-х годов, в том числе и «Котлован», как раз и свидетельствуют о мучительной мировоззренческой драме самого художника. Жизнь оказалась сложнее, чем представления молодого Платонова о ней, однако, как отмечает исследователь его творчества В.Васильев, «Октябрь, власть трудящегося народа для него бесспорны». Но революция для него «сокровенное, естественное воплощение народного идеала о счастье, самостоятельное, свободное движение «старых» людей к социализму… Изменение всего должно быть следствием свободного изменения в душе самого человека». Писатель «воспринял коллективизацию как отступление от революционных завоеваний народа и отчуждение человека от Советской власти», потому что носила она насильственный характер. Авторы обсуждаемых мною публикаций пишут о повести Платонова так, словно она единственный источник, на основании которого мы должны судить о реальной жизни России в 20-30-е годы. Но ведь помимо правды «Котлована» есть еще, например, правда «Поднятой целины». Убежденные, что искусство отражает жизнь, мы нередко забываем о своеобразии того, как оно это делает. Любопытны наблюдения известного русского мыслителя И.Л.Солоневича: «Всякая литература живет противоречиями жизни, а не ее нормальными явлениями. Всякая настоящая литература есть литература критическая». Поэтому он называет ее «кривым зеркалом народной души», искажающим наши представления о России. В самом деле, было бы опрометчиво судить о России только на основании первого тома «Мертвых душ», если сам автор предупреждал о своем желании хотя и «показать всю Русь», но «с одного боку». Поэтому, например, заявление Н.И.Бухарина о том, что «русские – нация Обломовых», всего лишь идеологическая схема, оправдывающая методы революционного слома многовекового уклада. Не случайно эта «концепция» подверглась критике, потому что не позволяет «понять, как русский народ создал таких гигантов художественного творчества и научной мысли, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев…». Для того чтобы понять сущность того или иного времени, недостаточно опираться на художественные вымыслы писателей, а нужно изучать реальные факты исторической жизни. Поэтому странно читать в обсуждаемых публикациях о коллективизации такое: «Это процесс насильственный, абсурдный, вызванный исключительно стремлением активистов выполнить очередную директиву». Достаточно обратиться к любому добросовестному исследованию ученых, чтобы убедиться, что замысел сплошной коллективизации обусловлен вызовами времени, а не прихотью каких-то карьеристов. Принудительная коллективизация прошла у нас «с пОтом и кровью» (М.Шолохов), и вина Сталина в этом бесспорна. Не случайно в повести Платонова раскулаченный мужик говорит Чиклину: «Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек!» Но вывод, который делает на основании его слов автор публикации, удивляет: «Получается, что именно для его удобства и благополучия льются сейчас народные слезы и кровь, а вовсе не для мифического счастья будущих поколений». По-разному можно относиться к Сталину, интерпретировать его статью «Головокружение от успехов», но одно бесспорно: он видел провалы политики коллективизации, предлагал способы исправления их. Сама жизнь заставляла пересматривать идеологические схемы, под которые подгонялась жизнь. Это, кстати, замечательно показано в «Поднятой целине». Особенно ярко это проявилось в практической деятельности Семена Давыдова, который на собственном горьком опыте убедился, что классовый подход вовсе не является универсальным, что жизнь имеет еще и человеческое измерение. И убедился очень быстро: когда собрание – «гремяченский актив и беднота», с восторгом поддержавшее идею колхозного строительства, «тягостно промолчало», когда речь пошла о раскулачивании Тита Бородина. Даже такой весьма не сентиментальный человек, как Нагульнов, скажет: «Это боль такая, что с кровью…» Даже перечень некоторых документов, подтверждающих, что жизнь залечивала раны, нанесенные принудительной коллективизацией, показывает, как шел пересмотр классовых догм. Уже в 1931 году ЦИК СССР начал возвращать избирательные права «лишенцам», сократив их число. В 1935 году были отменены все ограничения, связанные с социальным происхождением, при приеме в институты и техникумы. В апреле 1936 года власть отменила свои предыдущие постановления, ущемлявшие казачество. Осенью этого года была отменена карточная система и узаконена свободная продажа мяса, масла, рыбы, сахара, овощей. Жизнь, конечно, не стала раем, но она налаживалась. Поучительно поведение О.Э.Мандельштама в эти годы. Умевший чутко слышать время, он в стихотворении 1933 года, во время голода, ставшего следствием принудительной коллективизации, писал:«Природа своего не узнает лица,И тени страшные Украины, Кубани…»Его знаменитая эпиграмма на Сталина «Мы живем, под собою не чуя страны…» тоже во многом реакция на коллективизацию. Будучи в ссылке в Воронеже, он не раз в составе различных делегаций посещал колхозы и совхозы и воочию наблюдал, как налаживалась жизнь. В 1937 году он написал Сталину «Оду». И здесь я хотел бы коснуться еще одной укоренившейся традиции. Искренность вольнолюбивых стихов молодого Пушкина у читателей сомнения не вызывала. Такие стихи требовали от поэта мужества. Но вот Пушкин пишет «Стансы» – стихотворение, посвященное царю. И вынужден оправдываться перед друзьями: «Нет, я не льстец, когда царюХвалу свободную слагаю…»Такое восприятие литературы не могло не отразиться и на преподавании ее в школе. Поэтому в советскую эпоху «К Чаадаеву» школьники заучивали наизусть, а о «Стансах» и не слыхали. А даже если учитель и упоминал об этом стихотворении, то интерпретировал его как желание Пушкина показать царю, каким должен быть властитель. Далее ученику сообщалось, что самодержец, конечно же, надежд поэта не оправдал. На самом деле их взаимоотношения были гораздо сложнее. Но мало что изменилось в школе и сейчас. Мы по-прежнему не очень-то верим в искренность произведений, содержащих хвалу власти. Даже если это стихи Пастернака, Ахматовой, Мандельштама. И объяснение у нас готово: поэты тоже люди. Поэтому один заблуждался (позже он, разумеется, прозрел), другая спасала сына, третий хотел себя спасти. А может быть, они не нуждаются в нашем снисхождении? А может быть, прав такой великолепный знаток литературы, как поэт Станислав Куняев, который пишет по поводу мандельштамовской «Оды»: «Когда в советской деревне разрушение жизни сменилось созиданием, изменилось и отношение поэта к Сталину». И в этом замечательный урок Мандельштама каждому! Учитель, по самой сути его миссии, не может быть равнодушен к злу и несправедливости. Но, обличая пороки своей страны, мы порой делаем это так, что у учащихся складывается впечатление об уникальности отечественного зла. А между тем если осмысливать нашу коллективизацию, то придется вспомнить, что переход на стадию индустриального общества был болезненным во всех странах, потому что везде сопровождался раскрестьяниванием. Достаточно вспомнить политику «огораживания», проводившуюся во многих западноевропейских странах. Характеризуя ее жестокость, знаменитый английский писатель Томас Мор отмечал: «Можно сказать, что овцы стали пожирать людей». Упоминаю об этом не для того, чтобы поддержать миф о неизбежности жертв принудительной коллективизации 30-х годов. Никто не спорит, что многое можно и нужно было делать по-другому. Но наивно всю вину сваливать на одного человека, пусть даже и на облеченного большой властью. Индустриализация неизбежно потребовала кооперирования крестьянства. Помня о драматизме событий того времени, не забудем, что без проведенных преобразований не было бы и Великой Победы в мае 1945 года. Критикуя публикации о повести «Котлован», я, безусловно, признаю за их авторами право на собственное понимание любого художественного текста. Без свободы творчества поиск истины невозможен. Но свобода предполагает ответственность.Свобода и ответственность Соотношение их не так просто. По сути дела, оно всегда было одной из фундаментальных проблем преподавания. Даже в те времена, когда марксизм-ленинизм считался единственно правильным учением и в школе господствовала идея коммунистического воспитания, все равно многое зависело от учителя. Одно из доказательств этого – педагогика сотрудничества, которая появилась еще в недрах советской школы благодаря подвижнической деятельности учителей-новаторов. Сегодня, когда официально провозглашено идеологическое многообразие, проблема соотношения свободы и ответственности стала еще сложнее.Положение о том, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью, закрепленное в Конституции России, предоставляет возможность любому человеку свободно высказывать свое мнение по любому вопросу. Поэтому каждый учитель имеет право на высказывание собственного отношения к любым историческим событиям. Именно так я и расцениваю обсуждаемые мною публикации о повести «Котлован». Но трудно не согласиться с патриархом Кириллом: «Свобода не может быть целью в себе, иначе мы будем вынуждены признать и ее крайние проявления, которые приводят к саморазрушению человека и распаду общества. Например, проблема с оскорблением религиозных чувств состоит не в том, что существует свобода слова или свобода творчества, а в том, как используется эта свобода». Хорошо это понимал Пушкин, потому и написал: «Веленью Божию, о муза, будь послушна». Государство и общество, пренебрегающие поддержкой и защитой моральных норм, культурных традиций, обрекают себя на саморазрушение. Вот почему, реализуя свои интересы, личность должна соотносить их с интересами ближних, семьи, народа, всего человечества. Поэтому права и свободы неразрывно связаны с обязанностями и ответственностью человека. Стремление воспитать хорошего человека и достойного гражданина предполагает признание того, что существуют ценности, которые не ниже прав человека. Это вера, нравственность, святыни, Отечество. Но такое признание требует моральной ответственности учителя за его деятельность. Ответственности перед своей совестью. В личной жизни учитель, как и всякий человек, может выражать любое мнение по любому вопросу. Но в своей публичной деятельности (а наша работа таковой и является) он не может не думать, как его слово отзовется в душах учеников. Ф.И.Тютчев совершенно прав: нам не дано предугадать это. Влияние учителя нередко оказывается не самым значимым. Но оно должно быть. Вот почему мы несем ответственность за каждое сказанное на уроке слово.
Выбор читателей
Комментарии