На чтение: ≈ 14 мин.Я не люблю отечественную эстраду. Но в 90‑е, когда песня «Как упоительны в России вечера» звучала из каждого утюга, ее текст обращал на себя внимание своей странностью… Было непонятно – это серьезно (как это обычно на эстраде) или ирония? А если ирония, то для эстрады она казалась чересчур изысканной. Позже я узнал, что автор текста – один из куртуазных маньеристов, и все со временем встало на свои места. Мы побеседовали с Виктором Пеленягрэ о природе заимствований, монументальном искусстве и пользе пародий.
– Виктор, был ли момент, когда вы осознали: «Я поэт»?
– Я уже в семнадцать лет понимал самое главное – какие стихи плохие, а какие хорошие. Я уже мог различать их и понимал, что еще не пишу на пределе своих возможностей, но уже делаю это гораздо лучше многих поэтов, которые печатаются в «Дне поэзии», в сборниках. Я знал, что такое хорошо и что такое плохо, что для семнадцатилетнего мальчика не так уж мало. В Литературном институте я понял, что не просто пишу лучше других, а выделяюсь на общем фоне. Там я обрел не только свое дыхание, но и свой путь. Я понял, что единственный, кто пишет о чувственной любви, и хорошо пишет. На очень высоком уровне. И я один такой. Все вокруг тонет в фарисействе. И жизнь прожить – не подол заворотить.
– Влияли на вас другие поэты?
– Нет таких поэтов, которые бы не испытывали влияния. Было много разновекторных поэтов, которые оказывали на меня влияние. От Блока до Есенина. Из современников я знал Юрия Поликарповича Кузнецова. Его плохо знают. Он один из самых интересных послевоенных поэтов в нашей стране. Если провести водораздел между довоенными и послевоенными поэтами, то после войны он был самым интересным.
Мне очень нравился Рубцов, но я хотел его отредактировать. Я понимаю Бунина, который говорил, что он бы взял «Анну Каренину» и переписал. Я понимаю, что он хотел сделать. У Рубцова есть алмазы, которые в силу того, что он скитался, пил, неоконченные, неограненные. Если бы я добавил несколько ударов своей кисти, мы бы сделали из него настоящего Пушкина, который, конечно же, совершенство. Потому что он мой родственник, во-первых. Когда он был в Молдавии, он был мужчиной в самом соку, как говорят в народе. То есть он любил, его любили, у него было много внебрачных детей. Одним из них был я, бастард. Не я, но мой пра-пра-пра-дед. В Молдавии не было негров, и он был первый. Они назвали его Пеленягрэ. Пеленягрэ переводится как Шварценеггер.
Обо мне много написано романов, есть много анекдотов. Если я соберу их все, будет огромный том, как у Пушкина. Современники о Пушкине, современники о Пеленягрэ. Очень много интересного.
– Продолжим про Юрия Кузнецова. В одном из ваших стихотворений есть такое двустишие: «Одной рукой он гладил твои волосы, // Другой – топил на море корабли». Это цитата?
– Да, цитата, конечно. У меня много цитат. Меня очень часто обвиняли в том, что я разбойник, негодяй, который использует всю предыдущую литературу, начиная с Гомера. Мне так надоели эти бесконечные беспочвенные обвинения, что я написал большой труд под названием «Разбойники с большой дороги». Я написал исследование, в котором показал, что все мировое искусство – это бесконечный грабеж во всех областях. В кино, музыке, литературе. Я привожу такой пример: самая знаменитая строчка у Пушкина: «Гений чистой красоты». У кого он украл? У Жуковского. Это не его строчка. А какая самая знаменитая строчка у Лермонтова?
– «Белеет парус одинокий».
– Правильно. А кто автор этой строчки? Бестужев-Марлинский. Просто гений берет и продолжает. А самая знаменитая строчка у Пеленягрэ? «Как упоительны в России вечера». Сам написал, зуб даю, пацаны. Столько искали люди, не могли найти. Как написал Сологуб, придет поэт, который всех нас ограбит, и он будет самым великим поэтом. Умный Сологуб, тоже воровал по-черному. Пушкин без конца воровал, но это становилось бесконечно пушкинским. Пеленягрэ, да, тоже, не скрываю, время от времени с удовольствием использует. Великий художник кино Тарантино – самый большой вор в мировом кинематографе, я в каждом его фильме вижу миллион цитат. Когда его начали обвинять, он сказал: «У великих воруют, отдавая им дань уважения. А вы, если этого не понимаете, непроходимые тупицы и сгиньте». Вот как он говорил, и был прав. Например, он воровал у японцев, но у японцев – это неинтересно. У Годара он украл прекрасный танец, один из лучших эпизодов моего любимого фильма «Криминальное чтиво», который вообще напичкан цитатами. Он очень хорошо знал кино и воровал, но это становилось бесконечно тарантиновским. У меня, например, в тексте «Как упоительны в России вечера» где-то четыре скрытые цитаты. Но вы их не найдете никогда. Потому что делал мастер!
Чтобы подключаться к высокому напряжению предыдущего искусства, нужно быть таким же током, таким же тысячевольтовым генератором. А если у вас нет… Как говорил Вознесенский: «Чтоб вам не оторвало рук, // Не трожьте музыку руками». Он был прав. Когда бездарный человек пытается украсть у великого, это же зияет как античная статуя среди чудовищных созданий Эрнста Неизвестного и моего соседа по Переделкину любимого Церетели. Да, Церетели очень люблю. Когда Церетели начали доставать по поводу его Гулливера, которого он назвал Петром I (там и Гулливер, и Колумб, много кто должен был быть на месте нашего Петра), он гениально сказал: «Друзья, в Москве столько земли, в стране столько железа, сделайте лучше. Вот сделайте». Мне лично очень нравится этот памятник. Да, может быть, ботфорты у него Гулливера, шляпа у него Колумба, но мне нравится. Стоит красиво, большой такой.
Я вообще люблю монументальное искусство. Зурабу Константиновичу говорю: «Прекрасный памятник. Дай Бог каждому такой памятник оставить в Москве». Но я бы расстрелял того человека, который сделал памятник великому нашему Калашникову. Вы видели этот памятник? Это ужасно. Это враг народа сделал. Человек, у которого, возможно, родственников перестреляли из автомата Калашникова. И где поставили его? На Садовом кольце, туда не подойти, не посмотреть. Ну и смотреть там, слава богу, нечего.
– Заимствование свойственно постмодернизму. Вы могли бы назвать себя постмодернистом?
– Знаете, постмодернисты – это люди пустые, которые пытаются на плечах титанов встать, поднять шумиху. Я сам титан. Хотя вся литература – это сплошной постмодернизм. Что такое постмодернизм? Это попытка создать что-то новое после того, что уже было. А так всегда и делалось. Кем был бы Пушкин без французских поэтов? Кем был бы Лермонтов без лорда Байрона? Кем был бы великий Блок без своего окружения и без Пушкина, без Апухтина, который написал «Пара гнедых, запряженных с зарею»? Шикарная песня. Блок всю жизнь хотел написать такое. Он все время писал стихи и пытался написать романс. Как Пеленягрэ, чтобы стать, как Есенин. Но Блок был тяжелый, он же немец. У него не получалось. У него единственное стихотворение, которое стало песней, – это «Свечечки да вербочки». Поет Орбакайте. Но он хотел написать такой романс, как Полонский, – «Мой костер в тумане светит».
И возвратимся к Есенину. Вы знаете, когда первые хорошие песни появились у него? Тридцать лет прошло после его смерти, когда появился великий Пономаренко. Украинец Пономаренко, который сделал прекрасные песни: «Не жалею, не зову, не плачу», «Ты жива еще, моя старушка?». Великие. Свиридов, наверное, хороший композитор, но за то, что он сочинял на есенинские стихи, я бы его отстегал березовыми прутьями. Это ужасно. А вот Пономаренко попал не в десятку, а даже, как я, в небо он попал. И очень хорошо сделала песню группа «Монгол Шуудан», шикарно сделали, попали пацаны. Великолепно. А представляете, когда я умру, пройдет тридцать лет, какие появятся песни, если у меня при жизни такие? Вы сейчас понимаете, с кем вы сидите и делаете вид, что я никто? Шутка. Я вас люблю.
– С заимствованиями понятно. А пародии на вас делали?
– Да, на меня очень много пародий. Например, на песню «Как упоительны в России вечера» были «Как утомительны в России фраера», «Как изумительны в России опера», было много прекрасных песен. «Как омерзительно в России по утрам» – это мои друзья из Новосибирска, «Дети лейтенанта Шмидта», такая была кавээновская команда. Я считаю, что пародия – это прекрасно. Тебя пародируют, значит, ты не прошел незамеченным, вызываешь нормальную человеческую реакцию.
Досье «УГ»
Виктор Пеленягрэ – поэт, прозаик, драматург, эссеист, переводчик. Сооснователь ордена куртуазных маньеристов. С 1990-х годов известен главным образом как поэт-песенник. Автор слов «народного гимна России» «Как упоительны в России вечера».
Окончил московское СГПТУ №68 по специальности «каменщик-монтажник», Калужский государственный университет имени К.Э.Циолковского и Литературный институт имени А.М.Горького (семинар Егора Исаева).
Автор многих песен: «Как упоительны в России вечера», «С высоких гор спускается туман», «Акапулько», «Я вышла на Пикадилли», «Латинский квартал», «О чем играет пианист» (Лайма Вайкуле), «Дева-девочка моя», «Порт-Саид», «Бискайский залив» (Сергей Крылов), «Шарманка» (Николай Басков), «Позови меня тихо по имени» (группа «Любэ»), «Капитан», «Монолог», «Хулиган» (Ирина Аллегрова), «А над Москвою купола», «Кони белые», «Не клони ты головы» («Золотое кольцо»), «Акула из Гонолулу», «Коко Шанель», «Мэрилин» (Валерий Леонтьев), «Мои финансы поют романсы», «О, Мэгги» (Александр Буйнов), «Облака» (Александр Добронравов). Песни на его стихи исполняли многие коллективы, среди которых группы «Бригада С», «Веселые ребята», «Самоцветы», «Скандал».
Автор ряда скандальных мистификаций: «Ночной Вавилон и другие стихотворения» (Фрэнсис Ли Стюарт), «Римские оргии «Любэ» (Марк Саллюстий Лукан) и целый ряд книг, якобы написанных срамным стихотворцем Иваном Барковым.
Стихи Пеленягрэ вошли в антологии «Строфы века» (сост. Е.А.Евтушенко. М., 1995) и «Фривольная поэзия» (сост. А.В.Добрынин. М., 2002), в сборник русской куртуазной музы XVIII-XX веков «Езда в остров любви» (М. : издательство «X.Г.С.», 1993), были переведены на многие языки мира.
Выбор читателей
Комментарии