Вернуть игру в детство

«Бояре, а мы к вам пришли, молодые, а мы к вам пришли…» Эту распевную присказку, зачин старинной русской игры, я помню примерно с семи лет, она ежедневно звучала в каждом дворе, как и звонкий стук биты в классиках, как и гулкий шлепок мяча об асфальт в штандере. Сейчас тихо на детских площадках: «бояре» канули в историческую Лету, а классики уступили место модным айфонам. Я помню, как мы, дети, выстраивались в две шеренги, брались за руки, сходились и расходились, запевая длинную историю о том, как боярышню выдавали замуж. Сваты все никак не могли сговориться: то невеста дурочка, то у ней зубки болят. Когда дело доходило до «а мы ее к доктору сведем», безликий врач заменялся вполне реальным персонажем – стоматологом по фамилии Басин, который тогда лечил зубы всей поселковой детворе. «А мы ее к Басину сведем». Меткий, летучий и теперь уже прочно забытый местный фольклор!

Имитация взрослой жизни

На круглом столе «Детская игра как территория свободы», проведенном в рамках международной научно-практической конференции «Тенденции развития образования», ведущая – профессор и заведующая кафедрой управления дошкольным образованием МВШСЭН Елена Георгиевна Юдина – показала участникам любопытный видеоролик. На экране мини-супермаркет. Все, как настоящее, только маленькое: овощи-фрукты, колбаса-сыр, конфетки-бараночки, тележки, весы, касса. Трехлетка в опрятном платьице шествует между полками, сосредоточенно кладет в корзинку бутафорские продукты, на выходе такая же малышка без тени улыбки сканирует специальным прибором штрих-коды. Елена Георгиевна задала один вопрос: «Игра это или нет?»

«Да, – неуверенно прорезались несколько голосов. – Есть роли, сюжет, игровые действия, что-то происходит». Однако эти голоса тут же сникли. Роли и действие в самом деле есть, причем мастерски разыгранные и, видимо, тщательно отрепетированные. Но самой игровой искры, того, что дети называют «понарошку», нет – все выхолощенно, нарочито, искусственно. Дети не играют, они степенно учатся быть скучными взрослыми.

Похожую картину я видела в США, в детском музее Kohls children Museum, где год работала волонтером. Там были и почти настоящий магазин, и больница, и даже роддом, где девочки учились ухаживать за «новорожденными» пупсами. Все новенькое, сверкающее, стерильное. Сотрудники очень гордились тем, что у них все как у больших. Но я думала: будь я ребенком, мне было бы очень некомфортно в этом царстве штампованной пластмассы, где все уже заранее кем-то придумано и тщательно расставлено по местам, некуда выплеснуться фантазии.

На самом деле это не игра, а имитация, считает Елена Георгиевна. Это даже не спектакль, здесь нет импровизации и актерской трактовки. Настоящая сюжетно-ролевая игра – когда дети сами придумывают сюжет, выбирают роли, затевают действие. Иногда педагог, решая свои задачи, заставляет воспитанников имитировать, изображать игровую деятельность. Однако природа игры – это то, что рождается здесь и сейчас и где хозяин – ребенок, а не взрослый.

Игровые законы могут противоречить взрослой логике. Чаще всего сценарий разворачивается спонтанно, дети устраивают, как бы мы сказали, мозговой штурм, набрасывают свои идеи. Кроме правил и сюжета должны быть воображаемая ситуация, предметы-заместители. Например, в игрушечном магазине деньгами становятся порванные на кусочки листья, а плюшевый желтый попугайчик продается как пирожное с кремом.

Иногда действие длится бесконечно долго, пока участникам не надоест, и практически не имеет завершенного финала. Поиграли – разошлись. Девочка, «купив» пластмассовые овощи в «супермаркете», не всегда рвется домой готовить пластмассовый суп. Порой сюжет сворачивает с колеи и превращается во что-нибудь совершенно непредсказуемое. Возможно, домохозяйка вдруг решит, что она принцесса, а охранник в магазине нацепит на пояс меч из подобранной палки и вообразит себя рыцарем, готовым ее защищать от других покупателей. Как вам такое продолжение игры в супермаркет?

Образовательная польза в этой, казалось бы, хаотичной, безразмерной, тянущейся, как трикотаж, игровой ткани бесценна. Дети учатся сотрудничать, договариваться, выстраивать социальные коммуникации, выполнять правила, взаимодействовать в команде. У них развиваются мышление, ловкость, подвижность, не говоря уже о воображении, которое никакой гаджет не заменит.

Стали тихими наши дворы…

По мнению Елены Георгиевны, для родителей и педагогов детская сюжетно-ролевая игра перестала быть приоритетом с точки зрения образовательных ценностей. Какое-то время назад ситуация была даже хуже.

– В начале нулевых годов почти ни в одном детском саду сюжетно-ролевую игру вообще не удалось бы обнаружить, и не только в России, – утверждает Елена Юдина. – Перелом случился в 90‑х годах, дети перестали играть, потому что взрослые перестали понимать, зачем нужна игра. Одна из гипотез этого явления такова: игра начала конкурировать с задачей подготовки ребенка в школе, и у него не оставалось для нее ни времени, ни места, ни сил.

К концу прошлого века многое в нашей жизни стало меняться: возникли угрозы, которых раньше не существовало. Например, в крупных городах из-за плотной застройки стали исчезать дворы. А ведь именно в них, в этом «компоте» общения, вырастала старая добрая игра с правилами, с включением всех – от самых старших до самых маленьких, и свой первый игровой опыт ребенок получал именно там. А там, где дворы и были, родители стали бояться выпускать детей одних, как было у нас в 90‑е. Родители стали задумываться о том, что конкуренция на рынке труда настолько высока, что ребенку чуть ли не с пеленок нужно уметь строить карьеру. Появился запрос на подготовку ребенка в детском саду к школе, которого в таком виде раньше не было, стал продвигаться разнообразный образовательный бизнес. Из детей стали делать маленьких взрослых.

По мнению Льва Выготского, игра – это важнейшая, ведущая деятельность в жизни ребенка. Но она сама собой в детской среде не появляется, а передается внутри детской субкультуры. Можно сказать, что она на 90 процентов составляет костяк этой субкультуры. Но как передать ценный опыт, когда сегодня уже выросло целое поколение молодых родителей, которые никогда не играли? У них нет опыта и понимания игры, потому что их детство пришлось на эти самые нулевые.

В последнее время можно заметить свежие, пока еще несмелые ростки свободной игровой деятельности. Например, московская «Площадка игры и общения» психолога Егора Бахотского, куда приходят целыми семьями восполнять пробелы детства. Но она вмещает лишь несколько десятков желающих.

Когда исчезает дворовое сообщество, то единственным местом, где есть шанс научиться играть, остается детский сад.

– У нас есть магазин, кухня, почта, но это пространство с неоформленными предметами, – рассказала на том же круглом столе Лариса Соловьева, педагог детского сада школы самоопределения №734 имени А.Н.Тубельского. – Дети могут приспособить под свою игру спилы дерева, палочки, камешки, ракушки, мягкие модули, бумагу и ткани, смастерить атрибуты – корону, маску, что угодно. И само пространство не линейное, а похожее на лабиринт, и в нем надо лавировать. Когда ребята играют, воспитатель становится наблюдателем. Иногда незаметно вбрасываются проблемные, конфликтные идеи, которые вносят остроту, провоцируют любопытство. Но вмешиваться в свободную игру можно, только если она нарушает правила жизни сообщества, если кто-то кого-то обижает или капризничает. Я выступаю «послом мира», чтобы сгладить ситуацию.

– Мы с коллегами создали дошкольную образовательную программу «ОткрытиЯ», у нас есть тренинги для педагогов детских садов, – говорит Елена Георгиевна Юдина. – Мы говорим на мастер-классах, что надо сделать и какие условия создать, чтобы территория свободной игры возникала в детском саду, как перестроить среду детской группы, организовать сюжетно-ролевую игру, модифицировать вмешательство взрослого, чтобы не мешать ее ходу. И главное – мы учим пониманию важности игры, а не ее имитации.

Голова профессора Доуэля и костюм арбуза

– Главный критерий игры – детская инициатива, – убеждена методист московского детского сада Reggio Planet Наталья Матушкина. – Но очень часто взрослыми создаются игрушки – маркеры роли, которые не дают проявлять инициативу. Вот, например, девочка в костюме арбуза, с сумочкой-арбузом, в шляпке-арбузе. Это, конечно, очень мило, с точки зрения взрослых, но играть в арбуз ей не захочется. У нее будет свой, важный именно для нее замысел. Не случайно дети разыгрывают сюжеты из взрослой жизни: материнство, свадьбы и даже похороны – эмоционально заряженные вещи, которые интересно проживать. Пиратская шляпа с пером тоже ограничивает сюжет игры, поскольку ребенок в ней может сыграть только пирата, и больше никого. А вот многофункциональные, вариативные предметы, даже, казалось бы, бросовые – лоскутки, бумага, камешки, – дают широчайший простор для воображения.

Ирина Бурлакова, заведующая кафедрой дошкольной педагогики и психологии факультета психологии образования МГППУ, также замечает, что сама детская субкультура проглатывается, словно акулами, хищными гаджетами. Да и без них дети перегружены уроками, множеством кружков, секций, так что не остается ни времени, ни сил на детские дела. Взрослые навязывают детям не только виды досуга, но и свое видение того, какой должна быть игрушка. Директор Центра психолого-педагогической экспертизы игры и игрушки Елена Смирнова в своем исследовании отмечала, что в среднем в комнате современного ребенка можно найти около 400 игрушек. Но из всего этого богатства он использует всего 6%! Остальные не соответствуют его возрастным или эстетическим критериям, среди них есть и то, что вообще нельзя использовать в игре. Елена Олеговна часто приводила в пример кукольную голову без туловища с набором юного парикмахера, чтобы дети учились на ней делать прически. Но она скорее напоминала ужасающую голову профессора Доуэля!

– Детская субкультура сегодня перенасыщена элементами взрослой жизни, – говорит Ирина Бурлакова. – Например, ребята смотрят телепередачи, не адресованные их возрастной группе, у них в лексиконе задерживаются слова из рекламы. И даже дворовые площадки, которые в последнее время есть у каждого дома, ориентированы на спорт, двигательную активность, но не на игру, или ограничиваются определенной тематикой. Поскольку взрослые сами определяют содержание деятельности детей, те стали воспринимать игру не как самобытную сферу, а как требование «сверху».

В результате, по данным опроса, который провели магистранты МГППУ, в дворовые игры сейчас играют всего 8% детей. С такими самобытными гранями в мозаике детской субкультуры, как мирилки и дразнилки, знакомы только 25-30% детей (и то остались лишь банальные «плакса-вакса», «рева-корова» и «мирись-мирись и больше не дерись»), со считалками – 17%, а с поддевками – всего 10%. А ведь дразнилки не такая уж вредная вещь, она регулирует взаимодействие ребенка с товарищами, помогает разрулить конфликты, понять ошибки в поведении и вовремя их исправить. Считалки помогают распределению ролей, а поддевки развивают остроту мышления. 40% взрослых, которых дразнили в детстве, действительно задумывались, насколько правильно они себя вели, и вовремя исправились, а 37% вспоминают, что дразнилки помогали отстаивать границы, ведь в ответ придумывались антидразнилки. Речь, конечно, не об угрозе буллинга, а о невинном дружеском подтрунивании.

Увы, мозаика детской субкультуры бледнеет, ее яркие краски выцветают под натиском придуманной взрослыми электронной вселенной. Любой фольклор, в том числе и детский, – явление хрупкое. Его выдергивают и затаптывают, как сорняк, насаждая сиюминутную моду, а затем бережно собирают остатки и кладут под музейное стекло. И как бы не остались будущим собирателям лишь жалкие осколки, похожие на «секреты» – цветы, стеклышки и фантики, которые мы с подружками когда-то тщательно закапывали в рыхлый дворовый песок.