Вакханалия смыслов

Одной из отличительных черт современного театра и является максимальное выведение зрителя из зоны комфорта – начинают возникать «неудобные» темы, странные интерпретации, сложные вопросы. Получившая две «Золотые маски» (за лучшую работу композитора и лучшую работу художника по свету) опера «Проза» станет сегодня для меня главным объектом внимания.

Владимир Раннев выступает в этой работе и как композитор, и как режиссер. Он проделал филигранную, сложную работу: изначально Борисом Юханановым было принято решение об использовании в спектакле только хора (без оркестра). Для хора родилась трудоемкая задача: ни одного места, где можно отдохнуть, отвлечься, все одиннадцать человек постоянно в работе, максимальная концентрация в течение почти полутора часов, которые длится опера.
Помимо сложной музыкальной партитуры в опере сложная литературная основа. Название «Проза» тут следует понимать буквально – в качестве базиса Раннев выбрал два текста: повесть Чехова «Степь» и рассказ Юрия Мамлеева «Жених». Такие, кажется, разные и не связанные друг с другом тексты начинают волшебным образом взаимодействовать друг с другом.
Главный текст – рассказ «Жених» Юрия Мамлеева – предстает перед зрителями визуально (мы его не слышим, а только видим). Он появляется в формате комикса, выведенного на прозрачные экраны на сцене. Комикс дополняется реальными актерами, которые встают под «пузырями» текста и начинают взаимодействовать друг с другом под комментарии картинок, нарисованных петербурженкой Мариной Алексеевой.
Значительно больший объем чеховской повести «Степь» пропевается-проговаривается одиннадцатью голосами. Режиссер добился какого-то странного эффекта: мы вроде бы и слышим этот текст, но как будто его и вообще не существует как текста (даже подготовленному слушателю довольно сложно понимать партитуру). Звук становится очень многослойным, зрителей постоянно что-то отвлекает, а при этом комикс про жениха тоже не останавливается… Параллельно с такими мучениями зрители начинают понимать, что со сценой что-то не то. Непонятно, откуда мы видим певиц, ведь на сцене их нет, они где-то стоят, или, может быть, лежат, или отражаются в зеркалах? А может быть, это вообще проекция? Приходится делать выбор, на чем же концентрировать свое внимание.
Главный вопрос, который мучает всех интервьюеров Раннева (а также и любого зрителя): почему именно эти два текста? Оказалось, что на мамлеевского «Жениха» композитор давно заглядывался, а вот чеховская «Степь» пришла позднее: «С самого начала работы мне казалось, что текст Мамлеева может проявить себя сильнее, если он будет окружен создающим напряжение контекстом. В определенный момент я вспомнил про повесть «Степь» c характерным для Чехова образом маленького человечка, которого отрывают от матери, от утробы деревенского дома, он уезжает в город и постепенно отрывается от привычной среды обитания и жизни в ней. Чеховский Егорушка и мамлеевский Ваня для меня один персонаж, просто в «Прозе» мы наблюдаем за тем, что с ним сделала жизнь».
Пожалуй, на «Прозу» стоит сходить несколько раз: подумать только о сцене, послушать «Степь», прочитать комикс, уловить и понять взаимодействия текстов. Физически становится невозможно улавливать столько потоков информации. Ты чувствуешь себя странно и не­уют­но. Почему же Владимир Раннев всеми силами выталкивает зрителя из зоны комфорта и заставляет так смущаться? Вовсе не затем, чтобы потом у зрителя возникало ощущение непонятности и надуманной элитарности современного искусства. А для того, чтобы зритель начинал думать. Делал выбор. Находил ниточки, связывающие разные слои материала (при этом понимая, что единственного верного варианта не существует, можно бесконечно придумывать собственные интерпретации). Еще ведь есть вариант отключиться совсем и не пытаться выцепить один из слоев (текст, картинку, музыку), а раствориться в этой вакханалии смыслов. Тогда зрителю предлагается чудесная возможность почувствовать, что красота формы порой может (может ли? ответ будет для каждого свой) победить красоту содержания.