Нет. Потому что эта пьеса написана умирающим человеком. Потому что она появилась на сломе эпох и впоследствии была выдернута из ряда предшествующих садов, вырвана с корнем – и завяла в школьных учебниках иллюстрацией упадка дворянской культуры. Вывернутая подчас наизнанку, она ломала комедию на страницах школьных сочинений. «В чем смысл финала? Образ Фирса как образ слуги в русской литературе. Почему Раневская не приняла предложение Лопахина?» Пьеса, которая на сцене волнует миллионы зрителей, не дает покоя легендарным режиссерам, убита школьным прочтением. Изучение «Вишневого сада» оставляет ощущение пыли и обыденности, истеричности и смешных трепыханий из-за ерунды.
Когда-то «Вишневый сад» дал новый старт Московскому художественному театру. Через сто лет, 17 января 2004 года, состоялась премьера спектакля в РАМТе. Прошло пять лет, и стало ясно, какой мощный толчок дала эта постановка коллективу театра.
Хрупкость и камерность: зрители сидят на сцене, там же, где идет представление. Чтобы добраться до своего места, нужно осторожно миновать миниатюрный домик, окруженный белыми деревьями. Художник спектакля Станислав Бенедиктов распоряжается пространством так, словно стремится исчерпать возможности света, размера, формы. Зрители чувствуют себя теми самыми великанами, которыми не стали герои Чехова. Потом, завороженные неровным ритмом чеховской прозы, становятся на миг детьми, брошенными любовниками, забытыми слугами.
Время в постановке словно застыло, и погода сошла с ума, май и октябрь одинаково зимние. Спектакль РАМТа тихонько исполняет всеобщее желание, он собрал всех путешествующих и скучающих в прекраснейшем месте на свете и медлит, оставляет нас всех здесь, в ситуации «вишневый сад», полной света и легкости.
Наверное, главное качество всех персонажей пьесы Чехова в постановке Алексея Бородина – это их человечность. Неудачливый Епиходов (Евгений Редько) смешон до колик, хотя в этом театре у него сапоги почти не скрипят. Однако его действительно жаль. Как и тоненькую Дуняшу (Рамиля Искандер), тяжеловесную Варю (Ирина Низина). Удивительно, сочувствие испытываешь даже к Яше. Степан Морозов воплотил в своем Яше то обаяние, которым проникнута вся пьеса. Лариса Гребенщикова сделала так, что зрители влюбились в Раневскую. Она восхищает своей красотой, а когда плачет, от слез не может удержаться и зал. Раньше Любовь Андреевна вызывала чувство досады и неприличия, теперь мне грустно о ней думать, грустно и сладко. Главное, что испытываешь после просмотра «Вишневого сада» на сцене РАМТа, – благодарность. За новые несмолкающие обертона в попытке разгадать загадку.
Если все же нельзя изменить школьную программу по литературе, если ученики и дальше вынуждены будут читать в 16 лет о смерти и угасании надежд, я поведу своих детей на «Вишневый сад» в Российский молодежный театр. Пьесу невозможно полюбить со всей полнотой, пока не увидишь ее на сцене. Возможно, случай Чехова из тех, когда только так и можно школьнику полюбить эту пьесу.
Испытав катарсис, я поняла, что в «Вишневом саде» у прошлого есть будущее. Этот зимний спектакль делает акцент не на сумерках – на рассвете. Я бы читала в школе текст пьесы вместе с этим отрывком из «Стансов в зимнюю ночь» Джона Китса, который тоже умер от чахотки и сознавал свою обреченность:
Зимой, в ночи кромешной,
Блаженный нищий сад,
Ты позабыл, конечно,
Как ветви шелестят.
Пускай ветрам неймется,
И дождь холодный льется,
Придет весна – вернется
Зеленый твой наряд!
Елена ЕРОХИНА, студентка Московского гуманитарного педагогического института
Комментарии