В профессии педагога нравственно только мастерство

В Южном округе стартовал проект «Сто вопросов мэтру», в рамках которого молодые учителя встречаются с выдающимися деятелями образования, чьи имена вписаны золотыми строчками в отечественную науку и практику. Первой в диалог с молодыми вступила доктор филологических наук, профессор, председатель Большого жюри конкурса Галина КИТАЙГОРОДСКАЯ, отвечавшая на все, даже самые острые и не всегда удобные вопросы.

– Галина Александровна, учитель года Москвы – какой он, на ваш взгляд?

– Это человек, безусловно, разнопредметник, а не только представитель гуманитарных областей знаний, в числе конкурсантов и победителей есть все предметы и все варианты. Это человек очень неглупый и, что очень важно, образованный, то есть гуманитарно образованный. Он может быть математиком, физиком, географом, биологом, химиком, но он может легко сослаться на какое-то прочитанное художественное произведение, прочитать стихи, говорить о трудах каких-то известных философов. С другой стороны, это человек, который блестяще знает свой предмет, поэтому какое задание ему ни дашь, он очень легко вписывает это задание в свой предмет. Это очень важно как раз на импровизационных заданиях, потому что они подчас не имеют непосредственного отношения к предмету, и тут нужно ловко вписаться в то, что конкурсант лучше всего знает. Кроме того, учитель года – это человек, который говорит на хорошем русском языке. Действительно, бывает, слушаешь конкурсанта и все ласкает твое ухо, а не режет. Это человек, который умеет себя вести, то есть он интеллигентен, воспитан. Это хороший человек, который помогает другим, который добр и доброжелателен к другим, он готов, если говорить газетным языком, на выполнение гражданского долга. А если сказать нормальным человеческим языком, то он готов заниматься работой не во имя денег, а во имя идеи, во имя интереса, любви к своей профессии. Вот такого учителя года Москвы мы стараемся отобрать каждый год на конкурсе.

– А какой вы человек, возглавляющий Большое жюри конкурса?

– Я безумно люблю быть одна, люблю свой угол в квартире и дом за городом. Люблю читать книги, работать за компьютером. Вообще книга и одиночество у меня самое сокровенное. Так было всегда, я всегда не любила то, что в молодежной среде называется тусовкой, всех вечно тем удивляя и вечно придумывая какие-то невероятные причины, почему не могу пойти туда или сюда. В юности, в послевоенные школьные годы, я каждый день посещала или театральный спектакль, или консерваторию. В консерваторию всегда ходила одна, я не переношу никого рядом, когда слушаю музыку. А в театр я ходила с кем придется, для меня было непринципиально, с кем я иду на спектакль, я пригласила или меня пригласили. Так было очень долго. Если ездили за город, я всегда уходила в лес, к реке, то есть меня все время тянет быть одной. А вся рабочая жизнь проходит рядом со множеством людей. Может быть, я потому так и люблю одиночество. Вся моя профессиональная жизнь проходит в общении с людьми, причем это общение, которое доставляет мне колоссальную радость. Вот такой парадокс. Я никогда специально не думала, почему все складывается так. Одна из моих стажерок – преподаватель МЭИ – делала диссертацию, и ей нужно было уточнить по моему методу, какова психологическая характеристика преподавателя. Априори она решила, что по характеру преподаватель, использующий мой метод обучения иностранным языкам, должен быть исключительно экстравертом, то есть человеком, который открыт для коммуникации, для общения, для которого это абсолютная радость, для которого это очень и очень значимо. Она была просто в трансе, она не поверила, когда все психологические тесты дали ей данные о том, что я глубокий интроверт. Вот это сочетание я потом объясняла всем так: можно быть лично глубоким интровертом и профессиональным экстравертом, нет такой жесткости – или то, или другое. Так уж сложилось.

– Вы сказали, что ваша радость – книга. А с кем из литературных героев вы могли бы себя ассоциировать?

– Честно говоря, я никогда об этом не думала. Я не ассоциирую себя ни с каким литературным героем. Я почему-то никогда и никому не подражала, у меня никогда не было кумиров или идеалов для следования. Что касается литературных произведений, то у меня нет любимого, я люблю огромное количество авторов. Сейчас, когда встречаешься с друзьями (понятно, что с немолодыми людьми) и они меня спрашивают: «Что ты читаешь?» – я отвечаю так: «Я не читаю, я перечитываю». Это доставляет мне колоссальное удовольствие. Я могу взять Диккенса и с наслаждением перечитать один из его романов. Я люблю «Сагу о Форсайтах» Голсуорси – такое женское чтиво. Я могу вновь и вновь с совершенным наслаждением читать потрясающего «Петра Первого» Алексея Толстого. Я люблю исторические книги. Словом, больше перечитываю любимое, чем то, что сегодня издается. Попыталась читать книги Василия Аксенова, но, видно, все-таки возраст, воспитание, жизнь, которая была, сказываются, мы не можем убежать от всего этого. Я не могу видеть нецензурные слова в литературном тексте. Понимаю, что слышу их вокруг в огромном количестве, мы к этому уже, к сожалению, привыкли, но видеть их в литературном тексте для меня просто ужасно. Я тут же выбрасываю такую книгу в помойку.

– Что вас не устраивает в нынешних учителях?

– Слово «обучение» нужно заменить словами «обучающее общение». Надо понять, что такое общение в социально-психологическом аспекте. Социальная психология, ее раздел, который занимается общением людей, их взаимоотношениями, тем, как строить отношения, определяет, что такое лидер, что такое самооценка, каким должен быть уровень притязаний, как надо себя вести, нужен педагогам как воздух. Общение не бывает бессмысленным, а мы общаемся с учениками подчас именно бессмысленно. Учитель в классе спрашивает детей, как они провели день – он хочет быть дружественным, но, выслушав ответы, каждому говорит: «Хорошо!», совершенно однотипно реагируя на разные ответы. И когда одна девочка говорит: «У меня был плохой день, я была на кладбище!» и учитель ей тоже автоматически говорит: «Хорошо!», это значит, что мы не умеем общаться, мы теряем смысл реального общения. Но нет и не может быть общения без смысла. Оно должно быть построено только на смысле, а не на значении слова. Если ученик что-то и сказал, надо в ответ отреагировать на смысл сказанного им. Это главное в моем методе, на этом все построено. Это игровой метод. Я когда-то опережала время лет на 20. Сегодня только и слышишь: игры, игры, игры, но это уже совсем другое. Я всегда пытаюсь объяснить, что такое для меня игровой принцип, или принцип роли. Недавно психолог Александр Асмолов сказал: «Вся жизнь – это сцена, и все мы на ней актеры». А я добавляю: «И рождаемся мы для того, чтобы сыграть свою жизнь!» Это в наших руках, и не надо никого винить в том, что она сложилась так, а не иначе. Вот я такая и имею то, что имею, и в этом никто не виноват. Я это пыталась всегда объяснять своим студентам: если хотите, измените в себе что-то, что изменит вашу жизнь. Да, жизнь – это игра с большим философским смыслом этого слова. А с точки зрения психологии можно цитировать психолога, который говорил, что игра – это важная функция человеческой жизнедеятельности, которая позволяет сохранить психическое здоровье и созидательность, «творческость» до конца жизни. А конец жизни может быть и в 96 лет. Представляете, какое значение придется игре?! И какая глупость на методическом уровне происходит нынче с этим словом! А я-то по жизни ценю то, прежнее понятие игры. Урок – это кусочек жизни, так сделайте урок жизнью, чтобы ученики его проживали, чтобы они не отличали его от жизни за воротами школы: дескать, там живем, а тут, на уроке, совсем не то, так как тут жизнь – то, что я обязан проводить, как мне диктуют. Нет, я иду на урок, в школу, потому что тут тоже жизнь. Еще один мой принцип – взаимодействие. Как людей научить? Сейчас все употребляют слова «технология сотрудничества». Но что учитель делает на уроке, какое там сотрудничество? Или говорят: «Я использую на уроке групповые формы работы». Рассадила на уроке детей по двое или поставила столы так, чтобы класс разделился на группы, дает свое задание каждой группе. Понимаете, слова мы сегодня произносим очень мне подходящие, но за ними, как оказывается, ничего не стоит. Мне обидно, что все создано, все описано, десятки диссертаций защищены, чтобы обосновать все, что мы делаем, но в практике все используется не так, как хотелось бы.

– А можно ли в школе использовать интенсивные методы обучения иностранным языкам?

– Можно-то можно, учебники для этого есть, учителю можно не перелопачивать тысячи книг, чтобы освоить это, у нас есть месячная стажировка, чтобы человек мог вести преподавание по нашим учебникам. Интенсив можно вводить, вот только кто разрешит это делать? Я думаю в принципе, что учебники должен создавать учитель. Большое заблуждение, что для него эти учебники должен писать кто-то другой. Совершенно напрасно мы отдали (я не отдала!) право на это другим людям. В моем центре, на моей кафедре в МГУ, преподаватели тоже раньше говорили, что не могут этого делать, но я настаивала. Теперь у нас все учебники, авторы которых мои преподаватели. Я сделала вводки и сноски, я даже не поставила себя в соавторы, чтобы они почувствовали себя авторами. Конечно, разработала какую-то общую структуру, общую схему, но все равно они пишут сами. Нужно осмелеть! В Московском детском театре была когда-то блестящая режиссер Мария Кнебель. Она написала изумительную книжку «Поэзия педагогики», в ней столько замечательных вещей, там есть тренинги для актеров, которые можно использовать и учителям. Мария Иосифовна написала там такую фразу, которую я всегда повторяю: «Дилетантизм в нашей педагогической профессии безнравственен!» Попробуйте смириться с этой фразой. Что не безнравственно? Мастерство! Значит, в нашей профессии мы имеем право быть исключительно мастерами. Сейчас молодые педагоги – маленькие мастера, потом они станут большими мастерами, но мы идем к мастерству, мы понемножку его набираем, мы понемножку его реализуем, гордимся собой, иначе не будут нами гордиться наши дети. Ничего лучшего нет на свете, чем видеть в глазах учеников то, что они тебя понимают, принимают, с тобой хотят работать!