В моей вселенной всем хватит места. Дневник поэта как руководство к действию

Андрей Коровин. Снебапад. Избранные стихотворения. СПб: «Алетейя», 2016.

Андрей Коровин – человек деловой. За ним и его командой несколько литературных фестивалей, в том числе и Международный научно-творческий симпозиум «Волошинский сентябрь», который вот уже почти полтора десятка лет собирает в Крыму литераторов, художников и ученых со всего света. А еще он организатор еженедельных концертов, презентаций и поэтических вечеров в «Литературном салоне» в столичном Булгаковском доме, художественный руководитель серии издательских проектов. Но среди всей этой по большей части административной круговерти Коровин остается поэтом. И его новый сборник «Снебапад» тому очередное подтверждение.Он собрал здесь стихи разных лет и будто бы провел ревизию своей сознательной жизни вплоть до нынешнего дня. Вот строчки, написанные в ранней юности. Их герой всемогущ. Он указывает путь кораблям. Он царь «всех этих волн, и берега, и мрака». Да что уж там – он практически Бог! Как и все, впрочем, кому только-только минуло шестнадцать. И тут же, на соседней странице, зеркальная «Жизнь после детства» годичной давности. И куда только делось ощущение абсолютного всевластия? Теперь все иначе: «не туда нас привез этот Ной // мы зависли над бездной». Но это полюса, крайние точки, а истинное «я» поэта где-то посередине – разновременное, переменчивое по форме и настроению. Умело, мастеровито правя верлибром и классическими стихотворными размерами, он позволяет себе и веселое хулиганство, и нежную чувственность, и философское спокойствие с примесью светлой печали, но при этом где-то на самом донышке всегда остается неисправимым романтиком рыцарских взглядов: «пусть все друзья попадают в рай // враги попадают в рай». В окнах его строф то тут, то там мелькают тени прошлого, силуэты почитаемых им поэтов-акмеистов: Ахматовой, Мандельштама, Гумилева. В первую очередь Гумилева, конечно: «мои золотые матросы // живут в небесах корабля // и тянут канаты и тросы // чтоб вечно крутилась земля». Это, естественно, не подражание, но вежливый поклон, едва заметный след на песке «для своих». Вот лирический герой сидит где-то на набережной Севастополя в компании друзей-поэтов и пьет «за Моцарта в его холерной яме // за Мандельштама в лагерных сугробах // за Гумилева в огненном столпе» и тут же читает на память письма Ходасевича из Крыма. А через пару страниц беседует белым стихом с бездомной собакой, такой же, как и он, поклонницей Серебряного века. А вот он же бредет по дорожкам Царскосельского парка вслед за Анной Андреевной: «летний день // или осенний сумрак // поздний час // нет и не было // спасенья // никому из нас // день проходит // жизнь проходит // больше не хочу // нет и не было // наркоза // от шестого // чу». Все эти легендарные образы служат автору и его читателям неким якорем, позволяющим если не противостоять, то стойко сносить отнюдь не дружелюбные течения современности.Уроженец Тулы, житель Москвы, сердце свое Коровин раз и навсегда отдал Крыму: отсюда в его строчках столько солнца, соленых морских брызг, вина и женщин. Почему? Да потому что «каждому хочется терпкие губы // виноградное слово». Это же так естественно. Коровин – поэт-странник (и когда только успевает?). И «Снебапад» вобрал в себя множество путевых заметок. Питер и Омск, Калининград и Таруса, Армения и Грузия магически преображаются, приобретая черты фантастические и поэтические. А поэзия, напротив, становится более вещественной и осязаемой.В своем «Снебападе» Андрей Коровин как на ладони. Хотелось ему того или нет, но, перетасовав стихи разных лет, он собрал собственный дневник. Хорошо бы, это был дневник поколения, но, увы, на это рассчитывать не приходится. И не потому, что не всем по плечу столько путешествовать и так беззаветно обожать Николая Степановича и Анну Андреевну. Дело в другом. Не всем дано так искренне жадно любить жизнь, не запирая ее двери на висячий замок: «в моей вселенной столько жильцов // что я и сам их далеко не всех знаю // в моей вселенной всем хватит места… // каждому кто с миром постучится в ворота // моей вселенной // впрочем какие ворота // у меня и заборчика-то // никогда не было».