В этом году ЕДИНОГО госэкзамена не было. Августовские размышления об июньских впечатлениях

Мне не раз приходилось слышать: есть закон о ЕГЭ, который вступает в силу с 2009 года, и его надо выполнять. А вы своими статьями и выступлениями мешаете воплощению в жизнь этого закона. Ну, во-первых, я-то как раз закон выполняю, и мои ученики в этом году хорошо сдали ЕГЭ по русскому языку. Во-вторых, даже богословы до сих пор спорят о толковании Ветхого и Нового Заветов. Что же говорить о законах, принятых людьми, да еще в наше стремительно меняющееся время.

Тридцатого мая меня пригласили на телепередачу канала «Россия» в прямом эфире, посвященную ЕГЭ. Там впервые я ознакомился с высказываниями по этому поводу Президента РФ Дмитрия Медведева: «Давайте посмотрим, как это будет работать, за один год ничего не случится, у нас и в прошлом уже эксперименты были, и в этом году пройдет единый государственный экзамен. А если что-то там не работает, ну мы же не враги себе…» Хочу обратить здесь внимание на два момента. Рособрнадзор все время повторяет: время эксперимента прошло, сейчас все уже работает в штатном режиме. Между тем президент рассматривает и экзамен этого года как эксперимент. И второе, естественно, прекрасно понимает, что здесь, возможно, будут и необходимые изменения.

Экзамен 2009 года прошел. Самое время подумать об уроках этого экзамена.

История говорит, что первоначальные замыслы и их осуществление часто не совпадают. Отсюда успех известного афоризма Черномырдина «Хотели как лучше, а вышло как всегда». Афоризм этот один мой знакомый чуть видоизменил: «Хотели как лучше, а вышло хуже, чем всегда». Так происходит потому, что те, кто ратует за «как лучше», порой мыслят как всегда.

У нас часто ЕГЭ рассматривают как что-то единое. На самом деле здесь, воспользуемся известными словами, есть три источника и три составные части. Рассмотрим каждую из них сквозь призму экзаменов этого года. Естественно, я могу говорить только о тех предметах, которые знаю профессионально: русском языке и литературе. Но о литературе я скажу далее лишь мельком. И потому, что о ЕГЭ по литературе я уже писал в «УГ», и потому, что этот экзамен сдавали по выбору относительно немногие. А вот по русскому языку все.

Начнем с первого и исходного вопроса. Во всех документах о ЕГЭ утверждается, что «единый государственный экзамен – это одновременно (обратите внимание на само это слово!) и форма аттестации за курс средней школы, и вступительные экзамены в один или несколько вузов». Так вот – в этом году ЕДИНОГО государственного экзамена не было. И это не просто нарушение закона, а абсолютное отрицание его основной идеи. Те, кто больше всех ратовал за соблюдение закона, оказались не в ладах с ним.

Дело в том, что за несколько месяцев до экзамена все школы получили распоряжение: ЕГЭ на ОЦЕНКУ В АТТЕСТАТЕ НЕ ВЛИЯЕТ! «Итоговая оценка в аттестат представляет собой среднее арифметическое годовых оценок за 10, 11 (12) классы и выражается целым числом в соответствии с правилами математического округления». В Рособрнадзоре я задал такой вопрос: как быть с учеником, который идет на медаль, выбрал для экзамена физику и экзамен провалил? Мне ответили, что, поскольку отметка ЕГЭ не влияет на аттестацию, он свою золотую медаль получит. Такого не было во всей истории русской школы.

Могут сказать, что вот по математике и русскому языку он единый. Нет, он единый только для тех 3% учеников, которые не сдали экзамены по этим двум предметам и аттестат не получили. А для остальных он тоже не единый. В прошлом году в материалах, которые школа получила после экзамена, была графа «Рекомендуемая отметка». Теперь ее нет.

Не берусь судить, плодотворна ли сама идея ЕГЭ. Тут решающий голос за вузами. Но если проводится ЕДИНЫЙ экзамен, он и должен быть единым.

Второе. Я сам слышал, как один из руководителей ФИПИ на совещании заявил: «Наконец-то в наши школы пришла справедливость. Отметка за экзамен не зависит от личного мнения или даже личного учительского отношения. Все объективно». Это любимая мысль Рособрнадзора: ЕГЭ – это всего лишь инструмент измерения, это термометр.

Скажу сразу: я за то, чтобы экзамен проходил при внешнем контроле. Практика экзаменов в нашей школе, когда школа определяла качество работы школы, себя скомпрометировала. Вопрос в другом: созданы ли были в этом году условия для беспристрастного экзамена? Нет, не созданы. Проверка стобалльных работ, проведенная Рособрнадзором, показала, что 25% из них оценены завышенно. И мы не знаем, что за этим стоит: непрофессионализм или продажность. Широкое распространение получило использование мобильных телефонов. Хотя технически контроль за использованием мобильных телефонов на экзамене элементарно возможен.

Я знаю о фактах, когда можно было купить ответы на задания ЕГЭ. Могут сказать, почему я не называю при этом конкретные адреса. Потому что здесь есть этические соображения, и к тому же, зная абсолютно достоверные факты, я не могу их абсолютно достоверно доказать.

Но и доказательства не нужны, когда при отличном сертификате по русскому языку абитуриент делает ошибки в заявлении о поступлении.

Что же касается термометра, то он не показывает истинную температуру. Не буду повторять то, о чем я уже не раз писал по этому поводу. Во всяком случае о грамотности по ЕГЭ по русскому языку судить нельзя. Есть тут и другой аспект. О нем хорошо сказал Олег Смолин: «Когда вы меряете температуру, то вы заранее знаете, что норма 36,6. А при ЕГЭ сначала проверяют все работы, а потом определяют, где тут будет норма». Добавлю к этому, что абсолютная непрозрачность пересчета полученных баллов в стобалльное измерение, которое не может проверить ни ученик, ни учитель, ни родители, создает атмосферу недоверия и подозрительности.

В этой связи не могу не сказать вот о чем. У нас есть определенная часть учеников, развращенных существовавшей в школе системой, учеников, убежденных в том, что все равно они экзамены сдадут и в следующий класс их переведут. То отношение к труду, которое губит нас в жизни, формируется во многом в школе. И переход к ЕГЭ многих из них заставил понять, что время это кончается. Но практика проведения экзаменов этого года вновь убедила их, что можно сухими выйти из воды. И они по-своему правы. Есть тут и другой аспект. Вернемся к вопросу о ЕГЭ как царстве справедливости. 28 апреля в Москве проходил четвертый в этом учебном году мониторинг ЕГЭ по русскому языку. Предэкзаменационный. Так вот пришли два текста задания С. А это 21 балл. Один – хороший, взволнованный текст Василия Пескова о трагедии животных в мире человека. Другой – Владимира Солоухина, написанный, наверное, лет 30-35 назад, о Ленинграде, который сохранил свою историческую и национальную самобытность, и Москве, которая без храма Христа Спасителя и Садового кольца стала обыкновенным европейским городом. По существу этой точки зрения ничего говорить не буду. Но после проверки работ я спросил у учеников двух своих одиннадцатых классов, кто из них никогда не был в Петербурге. Таких оказалось 14. А ведь они должны написать, согласны ли они с точкой зрения автора.

И тогда я сделал то, до чего раньше не додумывался. Я просчитал средний балл за работы, написанные по Пескову, он оказался равен 15,6, и по работам, сделанным по тексту Солоухина. Там результат – 9,8. Разница, как видите, 5,8. 5,8 из 21. Вот вам и справедливость.

А 29 мая проходил ЕГЭ по русскому языку. Поскольку я не имел права даже приближаться к той школе, где сдавали мои ученики, и к собственной школе, где сдавали ученики других школ (у нас экзамен проходил строго), то я назначил свидание своим ученикам во дворе школы. На следующий день я был приглашен на заседание Парламентской комиссии по ЕГЭ в Совете Федерации и должен был знать, что было на экзамене этого года. А потому попросил своих учеников кратко рассказать о заданиях С и, если можно, принести мне какие-то выписки из текстов. Все они говорили о том, как разнородны были эти тексты, различны по сложности и по возможности говорить о своей точке зрения. Тем более что в этом году обязательно требуется, чтобы один аргумент был взят из жизни, а другой – из литературы, при этом тот, что из жизни, стоит дешевле, чем тот, что из литературы. Что, конечно же, нелепо.

Так вот. В одном тексте рассказывалось о том, как партизаны несли своего тяжело раненного товарища. В другом нужно было разграничить подлинный героизм и лжегероизм. В третьем – о том, что такое собственное достоинство и честь и как их нужно беречь (отправной материал – рассказ о дуэлях Пушкина и Лермонтова). В четвертом нужно было согласиться или не согласиться с тем, что общество, «где против общественного мнения не восстают, загнивает и разваливается». В пятом – о «ценности контактов между человеком и собакой» (вот кому подфартило с вариантом!). В шестом описывается гравюра Дюрера «Блудный сын», и нужно написать, почему после нее возникает чувство вины и раскаяния. В седьмом, опираясь на цитаты из Карлейля, Михайловского, Плеханова, нужно было объяснить, как они понимают героя и каков их взгляд на элиту. В восьмом – согласиться или не согласиться с тем, что «любые попытки искусственно вызвать любовь, форсировать подлинные взаимоотношения, навязывать себя, требовать любви, планировать и подстраивать ситуации для осуществления ее заканчиваются провалом». В девятом – определить, чем отличаются друг от друга хамство, нахальство и наглость.

Вы вообще понимаете, над чем должны думать наши ученики и дети на экзамене? И какова тут роль самого простого везения? Не говоря уже о том, что довольно часто после этих текстов приводятся четыре тезиса, и надо из них выбрать тот, в котором выражена главная мысль текста. Но ведь это чистой воды подсказка для выполнения потом задания С. И к тому же полная гарантия, что идешь правильным путем и не допустишь никаких завиральных идей. Но и здесь кому как повезет. У кого есть этот вопрос, у кого нет. И все это называется пришествием в школу долгожданной справедливости. И справедливого закона.

А вот член Федеральной комиссии по литературе Зимин в своей официальной статье в журнале «Литература в школе» подчеркивает, что задания ЕГЭ по литературе рассчитаны на учащихся, получивших ПРОФИЛЬНУЮ подготовку по литературе. Так это же полное беззаконие и попрание всех прав.

Что такое ПРОФИЛЬНАЯ подготовка? Это класс, куда ученики отбираются по склонностям и по знаниям, где и учителя, как правило, более квалифицированны и где на уроки литературы времени отводится куда больше, чем в обычной школе. А вот у меня в этом году в моем БАЗОВОМ классе есть ученица, которая хотела бы пойти по гуманитарному пути. Но нет ей туда пути, не сдаст она этого экзамена, по самому замыслу составителей КИМов экзамена для избранных.

Так подошли мы к третьей проблеме – качеству КИМов. Они, я в этом убежден, некачественные. Не буду повторять те аргументы, кстати, никем не опровергнутые, которые я привел в своих статьях в «УГ».

Остановимся сейчас только на двух принципиальных вопросах. Один из руководителей Рособрнадзора в интервью «Московскому комсомольцу» сказал, что «жалоб на качество КИМов в первую волну практически не было». Но что значит качество КИМов?

Если в четырех предложениях нужно найти такое, в котором нельзя заменить придаточное предложение причастным оборотом, таких предложений не одно, а два – это, конечно, грубая ошибка в задании. Таких ошибок и в московских мониторингах, и в экзаменационных заданиях действительно стало мало. Но есть ведь и другой подход к этой проблеме. Если так можно выразиться, не тактический, а стратегический.

Вот вам задание: из предложения «Я знаю, что тебе завтра подарят на день рождения» выписать местоимения. Остановитесь, не читайте дальше, попробуйте ответить на этот вопрос. Подозреваю, что вы выпишите Я и Ты. Но в этом предложении есть еще одно местоимение – ЧТО. В предложении «Я знаю, что у тебя завтра день рождения» ЧТО – союз. А в этом предложении – местоимение: я знаю, что именно тебе подарят.

Но вот в чем вопрос. Что, без этого знания нет подлинного и глубокого знания родного языка, что, это именно то, что нужно вынести из школы на всю оставшуюся жизнь, это то, что может и должно повлиять на возможность поступить или не поступить в институт? Нет, конечно. Я задавал этот вопрос многим людям с высшим филологическим образованием, и большинство из них на этот вопрос ответили неправильно. Ну и что? А между тем таких вопросов очень много. Больше того, они и ценятся дороже. При пересчете на стобалльную систему вопрос, на который ответили 90% выпускников, ценится меньше, чем тот, на который ответили 10%. Но может ли это быть критерием оценки? На мой взгляд, умение построить предложение с деепричастным оборотом или знать, где пишется одно Н, а где – два, важнее для жизни, даже если на эти вопросы ответили 90%, чем знание, что такое парцелляция, о которой сам я узнал лишь три года назад, даже если на этот вопрос правильно ответят 5%.

С другой стороны, именно самое главное во владении русским языком недооценивается и часто проверяется на примитивном уровне. Передо мной методическое письмо «Об использовании единого государственного экзамена 2008 года в преподавании русского языка в образовательных учреждениях среднего (полного) образования». Я не могу не принять тезис, с которого оно начинается: «Традиционной для отечественной школы является идея курса русского языка с опорой на речевое, языковое развитие учащихся: «Постоянное развитие дара слова и законов оного должно быть вместе и раскрытием всех нравственных сил учащегося: ибо родной язык есть неистощимая сокровищница всего бытия человеческого» (Ф.И. Буслаев).

В этой связи говорится о необходимости перехода «от знаниецентричной парадигмы обучения и КУЛЬТУРОСООБРАЗНОЙ». О необходимости усилить «КОММУНИКАТИВНУЮ НАПРАВЛЕННОСТЬ ПРЕПОДАВАНИЯ школьного курса». Все это так. Но вот с тем, что именно этому способствует ЕГЭ, согласиться никак не могу.

Во-первых, этот экзамен можно сдать, не сделав вообще задание С, прежде всего направленное на ту самую коммуникативность и нравственное содержание. А во-вторых, качество многих из этих заданий стоит за границами и языка, и прежде всего самой нравственности. Я приводил на эту тему убедительные примеры в своих предыдущих статьях в «УГ» да и вот в этой, посвященной итогам экзамена 2009 года. Когда начал печататься в «Учительской газете» цикл моих статей об экзаменах, я написал: «Понимаю, что со мной можно соглашаться и не соглашаться. Знаю, что я могу быть и не прав. Но прошу, прежде чем опровергнуть мои мысли, доказать, что ложны мои примеры и аргументы». Но ни разу ни один из этих аргументов не был опровергнут.

Таковы все три составляющие ЕГЭ (еще раз напомню, что я могу судить лишь о своих предметах), какими они предстали на экзаменах этого года.

На основании итогов ЕГЭ этого года руководитель Рособрнадзора Любовь Глебова сделала такой вывод: «Тезис о том, что система образования дает некачественное образование, не подтвердился. У нас нет снижения качества образования. У нас есть повышение требований к этому качеству. Усиление требований к качеству образования – это требование жизни, развитие технологий влечет за собой другое качество образования. Появились измерители, адекватные образованию, которое на сегодняшний день дается. И качество этого образования не подверглось сомнению по результатам ЕГЭ».

Я абсолютно согласен с тем, что усиление требований к качеству образования – требование нашей жизни. Но согласиться с тем, что ЕГЭ несет измерения, адекватные образованию, и его результаты могут дать полный ответ на вопрос о качестве образования, никак не могу.

Если взять ЕГЭ по литературе, то общепризнано, что он вообще стоит за границами литературы. Что касается адекватности измерения качества образования, то судить о нем только по ЕГЭ нельзя. Я в своих статьях доказал, к примеру, что об уровне грамотности по ЕГЭ по русскому языку судить никак нельзя. Но дело не только в этом. Есть много серьезных свидетельств, говорящих о том, что качество нашего образования падает. Есть убедительные данные и социологов, свидетельствующие о том, что более половины наших граждан считают, что они не могут дать своим детям качественное школьное образование. Но самый убедительный тому аргумент – мнение представителей вузов.

Сам я слышал выступления руководителей вузов, которые говорили о резком снижении знаний тех, кто приходит к ним учиться, о том, что на первом же курсе приходится латать дыры школьного образования. Ограничусь сейчас лишь одним свидетельством – статьей ректора Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов Александра Запесоцкого: «Я мог бы оперировать данными исследований, беспристрастными цифрами – их море. Но мне достаточно просто того, что каждый год вижу как ректор петербургского вуза, отбирающего для обучения лучших по всей стране. Нет, те, кто к нам приходит, не безнадежны. С ними еще можно работать. Но в принципе диагноз таков: сегодня к моменту окончания школы в России формируется доминирующий тип личности, который мало на что годится. И дело не только в знаниях, хотя и их уровень катастрофически падает. Значительно важнее морально-нравственные качества молодежи, тот внутренний духовный стержень человека, который, собственно, и делает его «прямоходящим», не позволяя опуститься на четвереньки».

С особой силой все это проявляется в преподавании литературы: где тонко, там и рвется. Я все это испытал на собственной шкуре. В 2005 году в издательстве «Захаров» вышла моя книга «Зачем я сегодня иду на урок литературы». Книга эта основана на опыте работы в школе, в которой я преподаю вот уже двадцать лет. Но в прошлом учебном году многое из того, о чем я писал и что у меня получалось, уже не выходило.

Повторяю, тут дело не во мне лично. Свидетельств неблагополучия полным-полно. Ограничусь рассказом поэта, филолога, философа, богослова Ольги Седаковой: «Я обычно летом живу в тульской деревне. Прежде там было много детей, которые приезжали к бабушкам и дедушкам на лето. Пока школа их не обработала, все шло прекрасно: мы с ними сочиняли и ставили пьесы, играли в стихи. И рифма, и игра слов, и любое формальное задание – все это они прекрасно и с удовольствием подхватывали. Но с каждым следующим школьным годом они становились все скучнее и скучнее, и все для них становилось скучнее и скучнее, их все больше тянуло развлекаться и балдеть. Я это приписываю действию школы».

Думаю, что дело здесь не только в школе. Но и в телевидении, вообще в характере современной культуры, ориетированной прежде всего не на творчество, а на потребление и развлечение. Но и в школе тоже.

Напомню, что говорил Президент России Дмитрий Медведев в своем Послании Федеральному Собранию: «Сегодня, несмотря на некоторые позитивные сдвиги, положение дел в образовании оставляет желать лучшего. Надо прямо сказать: с передовых позиций мы уже «откатились».

Утверждения Рособрнадзора ориентируют на победные реляции, а не на строгое и объективное изучение действительного положения дел в народном образовании. И здесь мы подошли к исходным, кардинальным принципам сегодняшней экзаменационной модели и тому, как она функционирует. Остановлюсь в этой связи только на двух вопросах.

Кризис заставил всех нас глубже взглянуть на реалии современной жизни. Сегодня постоянно звучит мысль о том, что хотя кризис общий и диагноз на весь мир один, рецепты излечения для каждой страны разные. Что касается России, то эксперты единодушно считают, что без модернизации политического и экономического уклада, без построения инновационного общества Россия не сможет сохранить статус одного из мировых лидеров и неизбежно столкнется с проблемой выживания государства. В этой связи говорят о больших утратах нашего человеческого капитала. И может случиться так, что в момент выхода из кризиса, когда мировая экономика предъявит нам какие-то козыри, мы окажемся в трудном положении с нашим необученным с точки зрения современных требований населением.

А это требует иного образования, естественно, во многом основанного на том лучшем, что было в советское время и есть в наше, иной школы и иных знаний. И даже если бы ЕГЭ действительно давал реальную картину знаний, то и в этом случае основания для беспокойства и тревоги были бы: жизнь требует другого качества знаний. И экзамен, каким бы он ни был, должен быть нацелен не на выявление того, что ученик выучил, а на то, чему он научился. И, может быть, прав Глеб Павловский, которого невозможно заподозрить ни в какой оппозиционности, сказавший, что наша «проблема не в слабости, а в стратегическом недомыслии».

Есть тут и другая сторона проблемы. На совещании руководства Комитета по образованию Государственной Думы, куда я был приглашен как эксперт, я спросил у вызванных на это совещание двух руководящих работников Рособрнадзора: «А вы сами пробовали – нет, не официально, а дома, за письменным столом, для самого себя – сдать экзамен по своему предмету?» Мне сказали: «Ваш вопрос некорректен. Мы учились в другое время, и к нам нельзя применять те же требования, что и к современным школьникам». Но я и не думал ни о каких требованиях. Для себя, чтобы почувствовать, что это такое. Сам я сдавал ЕГЭ по русскому языку раз сто и ни разу не смог ответить на все вопросы. Я ЕГЭ постиг не по справкам, официальным отчетам (у меня их целое досье, которое я получил на одном из совещаний), а собственной шкурой.

А через какое-то время прочел репортаж о выступлении перед депутатами Думы Любови Глебовой. Ее спросили, справилась бы она с такого рода экзаменом. И как-то неуверенно Глебова ответила: «Ну вы знаете… Всему свое время. ЕГЭ ведь должен определить уровень знаний на выходе сразу после школы».

Мне непонятно это нежелание (или это боязнь?) взглянуть на экзамены изнутри, увидеть их глазами учителя, а главное – ученика. До революции, когда по новому мосту шел первый поезд, инженер, мост проектировавший, становился под мост. Про ученых которые, как Пастер, на себе прежде всего испытывали вакцины, лекарства, препараты, я и не говорю. Но повторю пример, который произвел на меня сильное впечатление. Сорок первый год. По тогдашнему уставу красноармеец должен был отрыть свой личный окоп. И вот в этот окоп спрыгнул Рокоссовский, побыл там и все понял: сидит в этом окопе красноармеец и думает, а может быть, все уже давно отступили, убежали, а он тут один, брошенный, единственный. И Рокоссовский приказал: окопы – только общие, чтобы все было на виду у всех. Но вот наши педагогические командиры и командирши и в учительский, и в ученический окоп не спешат. Но можно ли руководить, если все видишь только сверху?

И, наконец, последнее, но, может быть, самое важное. В июле в «Известиях» была напечатана короткая, но острая колонка обозревателя газеты Максима Соколова. Кончалась она так: «…бесповоротно отменить ЕГЭ и забыть это как страшный сон – единственный выход из создавшейся ситуации». Подобные взгляды довольно широко распространены, в том числе и среди учителей. Но тогда получается, что все дело именно в самом ЕГЭ, и стоит его отменить, как все станет иным, другим, благополучным. Это, конечно же, весьма поверхностный и неглубокий взгляд на вещи. ЕГЭ лишь выявил, усилил те деформации, которые и до этого были в нашем образовании. Я полностью не принимаю ЕГЭ по литературе, но и те 500 тем, которые ему предшествовали, тоже были безграмотны.

Обо всем этом сказал писатель, главный редактор «Литературной газеты» в тех же «Известиях», в номере от 3-5 июля, Юрий Поляков.

«Вместо того чтобы сначала решить какие-то материальные проблемы, разобраться с национальным мировоззрением, привести в порядок гуманитарную сферу (которая, кто бы что ни говорил, является главной в образовательном процессе), мы начинаем подтягиваться к европейским стандартам с точки зрения технологии проверки знаний…

Это наша традиционная системная ошибка: мы начинаем совершенствовать контрольные функции, подтягивать их на европейский уровень, не доведя саму контролируемую сферу даже не до европейского, а хотя бы до позднесоветского уровня».

Здесь неверно только одно: наш ЕГЭ не имеет никакого отношения к европейским стандартам проверки знаний. Но, действительно, речь идет о коренных первоосновах нашего образования.

Вот я, проработав в школе 57 лет, должен в этом году проходить переаттестацию. Перед отпуском подал все нужные бумаги. В заявлении в Главную аттестационную комиссию есть и такой пункт: «Основанием для аттестации на указанную в заявлении квалификационную категорию считаю следующие результаты». И далее три строчки для ответа. И что я должен туда написать – успеваемость, которая определяется мною же самим поставленными в журнал оценками? Результаты ЕГЭ? И что это вообще за результаты работы учителя литературы? Кстати, у нас вводится оплата труда учителя в зависимости от качества работы, но что-то я не читал документов о критериях этого самого качества.

И вспомнил, как у нас в школе проходило лицензирование (так, кажется, это называется). Бумаги, бумаги, бумаги, бумаги. Ни одного посещенного урока. Только тесты по некоторым предметам в нескольких классах. Не говорили ни с одним учителем. Не посмотрели ни в чьи ученические глаза.

Я десять лет на рубеже шестидесятых – семидесятых годов проработал городским методистом Москвы, пять из них – заведующим кабинетом русского языка и литературы, естественно, в то же время работая в школе. Что такое проверять работу школы, я хорошо знаю. Сам я посетил за эти годы около тысячи уроков, прочитал тысячи ученических сочинений, которые мы проводили. А с другой стороны, может, и хорошо, что не ходили по урокам? Многие ли из проверяющих сегодня могут разобрать, проанализировать урок?

Что касается экзаменов, то само по себе упразднение ЕГЭ проблем не решает. Ну отменили, а что же взамен? Насколько я понимаю, наш ФИПИ (Федеральный институт педагогических измерений) зациклен только на одном измерении ЕГЭ и альтернативных вариантов не разрабатывает. И кто их вообще разрабатывает?

Критика ЕГЭ, на мой взгляд, справедлива, хотя, повторяю, мне близка идея контролируемой проверки знаний, но, к сожалению, неконструктивна. Что касается литературы, то в моих книгах и статьях очень много внимания уделено видам и формам сочинений по литературе, что могло бы быть использовано в новой модели экзаменов. Но специалистом по русскому языку я себя не считаю, а критикой ЕГЭ по русскому языку занялся потому, что для меня, как учителя, была неприемлема существующая модель ЕГЭ по русскому языку.