Уходя, остался с нами навсегда

​Приходят молодые, а прежние уходят, унося с собой острые воспоминания о том, какими они были. Сегодня у меня длится бесконечная встреча с Виктором Степановичем: приходя на Новодевичье кладбище к своим родным, я кладу цветы и на его могилу, прибавляя их к той горе венков, которая осталась после его похорон.

К журналистам чиновники относятся по-разному, чаще как к людям, прислуживающим власти. Есть и прислуживающие, но в основной своей массе мои коллеги пишут день за днем историю, и только от них зависит, войдет чиновник в историю или нет. На этом фоне уже, пожалуй, все равно, как к тебе относятся, зовут ли на совещание или фуршет, дают ли интервью, помогают ли информацией. Не зовут – им же хуже, не помогают – себе же вредят. Умные чиновники это понимают и сотрудничают, бездарные бюрократы, пытаясь отгородиться от прессы, обрекают себя не только на безвестность, но и на непопулярность. Впрочем, какая может быть популярность и известность у бездарных? Наверное, она им и не нужна, чтобы, как говорил еще Петр Первый, глупость не была видна.Виктор Степанович Черномырдин был из тех представителей самой власти, которые, находясь даже на самом высоком уровне, общаются с журналистами в прямом смысле слова на «ты», по-простому отодвигая официальное «вы» и сразу создавая удивительное поле доверчивости. Каждым словом он вроде бы давал понять, что доверяет, что надеется, что ты это доверие оправдаешь, не навредишь. Я это поняла буквально с нашей первой встречи, которая много лет назад состоялась в Новом Уренгое.В моей жизни было четыре-пять полноценных отпусков. Каждое лето в начале своей журналистской карьеры вместо отдыха я ездила туда, где работали студенты. Это были командировки от разных газет, которых эта тема интересовала. В Новый Уренгой меня послала «Комсомольская правда», и это было очень хорошо: статус спецкорреспондента такой тогда уважаемой и популярной газеты открывал практически все двери, мне помогали передвигаться по всему району, прилегающему к Новому Уренгою, встречаться с интересными людьми. Газовики тогда еще не были избалованы ни заработками, ни вниманием прессы, поэтому командировка была похожа на сказку: я ночевала в палатке за Полярным кругом, видела, как вбивают сваи в вечную мерзлоту, чтобы построить дома, как горели газовые факелы у установок переработки газа. Однажды мне предложили поехать на торжественную церемонию открытия такой установки, я согласилась и не пожалела: было в самом деле интересно, торжественно, ну прямо как в кино. Из официальных гостей были двое – министр газовой промышленности Виктор Черномырдин и секретарь ЦК ВЛКСМ Иосиф Орджоникидзе. В тот момент я впервые реально ощутила, как престижно быть журналистом: гостям сообщили, что на празднике корреспондент «Комсомольской правды», министр предложил и меня поставить на трибуну вместе с ним. Я отказалась наотрез (в самом деле, кто я такая, чтобы приветствовать газовиков?), но на неофициальную встречу меня уже привели буквально силой. Предстояло совещание, а в ожидании его для министра и секретаря накрыли небольшой столик, за который пообедать усадили и меня. Первые минуты были для меня очень сложными: министр посетовал, что я мало понимаю в таком деле, как газодобыча, ведь тут нужно быть инженером, но после того, как я сообщила, что окончила Московский авиационный институт и разбираюсь если не в газодобыче, то уж точно в проектировании космических кораблей, разговор пошел живее. Тут уж Орджоникидзе стал интересоваться, как меня занесло в журналистику, в свою очередь объяснять, что в этом деле тоже нужно быть специалистом. Для Иосифа у меня тоже был козырь: диплом журфака МГУ и замечание, что абы кого в Новый Уренгой «Комсомолка» не пошлет. Я не хотела себя хвалить, но быть в этой компании казанской сиротой никак не могла. Сидели и разговаривали мы в такой хорошей компании, наверное, час, меня ждала машина, чтобы ехать дальше. Очень хорошо запомнила, что Виктор Степанович был так прост, доброжелателен, открыт и даже доверчив, что удивлению моему не было конца. До сих пор жалею, что тогда не включала магнитофон, не записывала то, что потом назовут «черномырдинками» и оценят как народный юмор.После этого прошли годы, с Черномырдиным мы, конечно, не встречались, ведь я всегда писала об образовании и имела дело только с не менее демократичным председателем Гособразования СССР Геннадием Алексеевичем Ягодиным, потом с избранным в демократические времена министром образования России Эдуардом Днепровым. Но началась новая история для России, ставшая и новым витком журналистской карьеры для меня. Исполняющим обязанности премьера был Егор Гайдар, к которому педагоги России относились не лучшим образом: он не хотел повышать нищенские зарплаты учителям, считал, что в школах работают серые люди, предлагал оставаться в школах тем, кого зарплата устраивает, и даже обещал: если потребуется, в классах будет и по 50 учеников. Так к Гайдару относились, пожалуй, все бюджетники, да и основная масса россиян его экономические реформы не поддерживала, так как великие устремления хороши, но народ оценивает их в основном по своим кошелькам, есть там деньги, реформы хороши, нет – никуда не годятся. Понятно было, что депутаты кандидатуру Гайдара на должность премьера не поддержат, как альтернативу Ельцин предложил Черномырдина, который и возглавил правительство. Вернувшись домой, я переворошила весь свой архив и нашла-таки фото того праздничного открытия установки комплексной переработки газа в Новом Уренгое. К новому премьеру я уже относилась хорошо и питала надежду, что с тех пор он не изменился. Оказалось, не изменился, был все так же приветлив, открыт, охотно общался с журналистами, правда, мы с ним уже не встречались, так как разговоров об образовании у него практически не было – других забот было невпроворот. Но то, что он делал для образования, находило всемерную поддержку, хотя иногда те или иные шаги правительство предпринимало под нажимом профсоюза. Судьба все же подарила мне еще одну встречу с Виктором Степановичем, когда он уже не был премьером, а был депутатом, видимо, как вождь созданного тогда объединения «Наш дом Россия».Газета, в которой я работала, в преддверии своего юбилея решила сделать номер, в котором были бы интервью всех премьер-министров новой России. Мне выпал жребий повстречаться с Черномырдиным. Его помощники предложили провести такую встречу в офисе на проспекте Академика Сахарова. Когда мы с фотокорреспондентом приехали в здание на проспекте, оказалось, что кроме нас желающих взять интервью просто пруд пруди. Японское телевидение, сахалинская телекомпания, голландская телегруппа, все торопятся, все стремятся пролезть без очереди. Видно было, что, несмотря на то что Черномырдин уже не премьер, он все равно всем интересен, у него хочется спросить совета, его мнение – политика, управленца, экономиста, промышленника, всегда основанное на глубоком знании жизни, – имеет значение для многих. Не торопились и готовы были ждать, сколько потребуется, только мы, ведь разговор для газетной публикации должен быть небыстрым и содержательным. Наша готовность всех пропускать вперед в конце концов вызвала большие подозрения у пресс-службы Черномырдина. Видимо, они усмотрели в нашей покорности некие коварные журналистские замыслы. По этой причине нас быстро провели в кабинет Виктора Степановича, что было престижно: до того все телегруппы допускали лишь в небольшой зал заседаний. Виктор Степанович сидел за рабочим столом, и было видно, что устал, торопится, видимо, и у депутата Черномырдина было тоже много дел. Но он покорно ждал вопросов, ведь интервью пообещал. В те времена великие мира сего не требовали присылать им вопросы для интервью загодя, разговор шел, что называется, вживую, но вместе с нами в кабинете сидели несколько сотрудников пресс-службы для того, чтобы прийти на помощь начальнику в трудной ситуации. Но после первого же вопроса Черномырдин повел себя так, что его пресс-помощникам пришлось сидеть тихо и в разговор не вмешиваться. Может быть, потому, что Виктора Степановича заинтересовал первый же мой вопрос. А был он, конечно, о той незабываемой нашей встрече в Новом Уренгое, ведь этот город фактически был создан им и все, что относилось к тому времени, было Черномырдину дорого и приятно. Разговор наш, конечно, был не только о газовой отрасли, а, как и тогда, сначала о журналистике и журналистах.* * *- Виктор Степанович, много лет назад мы с вами встречались на открытии установки комплексной переработки газа в Новом Уренгое. У меня в семейном архиве хранится с тех пор ваша фотография. Стоите вы на трибуне – молодой, веселый, с шикарной шевелюрой. Но что-то не помню, чтобы тогда вас, отца-основателя города, осаждали толпы журналистов. Вы помните, когда вы попали в поле их зрения?- Конечно. Мы тогда пустили самый крупный, самый сложный объект на Новом Уренгое – конденсатный завод, я был тогда в роли заместителя министра и начальника всего Тюменского газового комплекса. Вот тогда корреспонденты у меня и взяли интервью. Хотя нет, они появились, пожалуй, раньше, когда я еще не был начальником, когда не было такой моды на интервью. Мы вводили в строй гигантские объекты, но сказать, что об этом много писали, не могу. Встречался с журналистами на трассе, иногда поздравлял через газету работников отрасли с Днем нефтяной и газовой промышленности. Вот, пожалуй, и все.- А какой-то материал с тех пор запомнился: обрадовал или огорчил, показался полезным или, наоборот, вредным для дела?- Хороших материалов, которые я считал нужными (работая в правительстве, не работая в правительстве), было много. О том, что пресса меня обижала, проявляла предвзятость, не скажу. Хотя были статьи, которые ни в какие рамки не лезли. Считаю, нормальный человек не будет писать (если нет на то, как сейчас говорят, «заказа») про Черномырдина, что у него-де на счетах сотни миллионов долларов. Уж не говорю о пяти миллиардах, которые мне недавно приписала одна из московских газет. Что это за сумма, откуда она может появиться, как это я, Черномырдин, который всегда был под особым контролем и в советское, и в демократическое время, мог получить такие деньги? В советское время контроль (будь здоров!) был такой, что я, перейдя с одной должности на другую, не смог бы так быстро обогатиться. Но подобное мнение всегда насаждалось, связывалось с каким-то событием – только меня избирают куда-то, только меня назначают или переутверждают, всегда, как говорил Михаил Сергеевич Горбачев, подбрасывалась какая-нибудь пакость. Пытаются сложить образ: Черномырдин-де – сверхбогатый человек. А я как раз тот человек, который никогда не мог себе этого позволить. Некоторые мне говорят: «Ну и дурак!» Может быть, и дурак, но все равно не мог – не такого воспитания. Не мог как человек, как гражданин, наконец, просто как Черномырдин опозорить своих предков, своих детей. Я не бедный, прямо скажу, потому что слишком рано стал большим начальником, успел обеспечить свою семью. Но не олигарх, как пишут в газетах те, кто по богатству меня ставит то на пятое место в стране, то на десятое. Все неправда.- И все-таки журналисты относятся к вам по-доброму, даже по-товарищески, о вас (во всяком случае, я никогда такого не слышала) никто не говорит зло. А вы как относитесь к журналистам? – Я был в правительстве почти шесть лет, и со мной работали одни и те же журналисты-телевизионщики, которые везде были со мной, которым доверял, причем абсолютно. Они были со мной в поездках, брали первыми интервью. Но это не значит, что у меня были «карманные» журналисты и я не хотел критики. Были рядом и довольно резкие корреспонденты. Когда говорят: «Мне все равно, что пишут в газетах!» – это неправда, это от лукавого. Все равно критика задевает. Но когда ты занимаешься большим делом, когда приходится повседневно принимать решения, от которых зависит судьба миллионов, без внимания журналистов, без их нормальной критики трудно себя оценить. Ну как это сделать, если все вокруг кивают только в одну сторону (так было принято всегда, что того, кто кивал в другую, тут же отбрасывали). Всегда нужен человек, который может сказать правду. Я всегда понимал, особенно когда был министром, что мне ошибаться нельзя. Когда меня критиковали, когда это была правда, я всегда говорил: «Хорошо, что нашлись люди, которые заметили ошибки!» Я не мог реагировать иначе, потому что всегда был нацелен на дело, на результат. Комплименты, приукрашивания, которые есть в газетных статьях, я всегда отбрасываю, а вот то, о чем пишут как о несделанном, всегда беру на вооружение.- Вы, наверное, не знаете, что многие из журналистов вам по-хорошему завидуют. Когда одну написанную тобой фразу запоминают – это уже огромный успех. А вы автор множества выражений, которые, что называется, пошли в народ. Вас цитируют, из ваших цитат собирают книги. Откуда такая афористичность («Хотели как лучше, а получилось как всегда»)? Это было свойственно вам и раньше, или такие способности появились во время работы в правительстве?- У меня мама обладала здоровым юмором. Она была не очень разговорчива, но если скажет, то всегда в точку. Посмеемся, глядишь, легче на душе, не так тяжело в жизни. Я всегда высказывался тогда, когда меня доводили до ручки. В основном на заседаниях Госдумы. Меня даже спрашивали: «Вы что, специально готовитесь?» или «Вам кто-то заготовки такие делает?» Я говорил: «Побойтесь Бога, я что, такой человек, что со мной надо работать?» Никогда никто со мной не работал, хотя выступления помощники писали, информацию давали…- Но вы довольно часто отрывались от листа?- Потому что время такое было: заведут тебя, тут и афоризмы идут. Я всегда был в гуще людей – прошел от дежурного слесаря до министра, а потому помню, как в курилках все обсуждали. Знал, как это бывает, и в совершенстве владею русским народным языком. Когда иные пытаются со мной говорить не так, как надо, для меня это песня, у меня сразу открывается источник, который не дает на чем-то взять, скрутить. Ничего у этих иных не выходило. В министерстве знали: я не любитель скандалов и накачек. Мне нравится стиль спокойных, серьезных отношений. Как руководитель, я должен всегда создавать такой климат, чтобы люди с удовольствием шли на работу и не спешили с нее уходить, поэтому нужно уметь с ними разговаривать. А крыть, как иные начальники, я не люблю. – И никогда не крыли?- Очень редко. Но люди всегда знали, что могу, и еще как. – Вы всегда работали на результат, возглавляли правительство, и у вас была своя правительственная газета. Она вам нужна была для того, чтобы работа шла результативнее?- А вы помните, о чем мы говорили, когда затевали ее издание? О том, что нужна газета, которая бы давала информацию о том, чем занимается правительство. Например, принято решение, и оно (как и все постановления, указы, документы) должно работать, должно быть известно всем. Народ должен многое знать, обсуждать, высказывать свое мнение, потому что это ведь дело не одного правительства, а общее дело.- А вы сами читали правительственную газету? Вам все нравилось?- Читал и читаю. Многое нравилось, хотя иногда такое заворачивали! Например, по Лужкову врезали: «Падает снег». Я, правда, тогда сразу не прочитал эту статью, но Юрий Михайлович сильно обижался. Мне говорили: «Как же вы можете такое терпеть, стукните кулаком, ведь это ваша газета!» А зачем? Нельзя газету превращать только в публикатора того, что выходит из стен Белого дома или Кремля, у нее может и должно быть собственное мнение, собственная позиция. – Виктор Степанович, а вы когда-нибудь устраивали разнос главному редактору, давали ему какие-то ценные указания? – Никогда. Боже упаси! А зачем? Что положено ему – давали, информацией снабжали, а дальше уж его работа. Я не только главному редактору правительственной газеты, но и никому другому (ни за «Куклы», ни за какие другие переплясы) нотаций не читал, не отчитывал по телефону: «Подлец, что же ты наделал!..»- А материально помогать прессе власть должна?- Должна. Я не знаю, сколько нужно денег, но они должны найтись, должны быть и гарантии по выпуску, и скидки при распространении. Нельзя, чтобы трудно жили газеты, которые помогают информировать общество. Неправильно это. У нас что произошло? Государевы люди – те, кто служит государству, – почему-то оказались в самом трудном положении: учителя, врачи, военнослужащие. Мы, конечно, пытались изменить эту ситуацию, и обязательно изменили бы ее. Не может государство не защищать тех своих граждан, которые работают на его благо. Не может быть конфликтов между ним и этими его гражданами. – А как вы относитесь к тому, что какие-то богатые компании, скажем «Газпром», приобретали СМИ? – Да, «Газпром» понемногу приобретал акции НТВ. Это началось еще при мне, и я не очень одобрительно к этому относился. С одной стороны, нельзя все приобретать в собственность, можно и иначе работать с прессой. С другой – есть примеры, когда крупные мировые промышленные компании имеют свои телеканалы, газеты, агентства, и в этом ничего плохого нет. Такая крупная компания, как «Газпром», заслуживает того, чтобы о ней говорили не только плохое. А сейчас это случается редко. Несколько сот тысяч людей не заслуживают плохих слов, они трудятся в сложнейших условиях. Я недавно приехал с Ямала – уже снег лежит. Мы по солнышку ходим, а там уже задувают холодные ветра. Этих людей, которые там честно и самоотверженно работают, мы поставили в положение незаслуженно ругаемых. Приобретение телеканала – дело компании. Хочет этого – ради Бога! – Виктор Степанович, все пишут мемуары: президенты, политики, даже бывшие охранники. А вы собираетесь? Ведь за скобками, конечно, осталось много неизвестного для широких масс?- Осталось, и немало, но писать пока не собираюсь. Если бы написал – мало никому не показалось бы. Мне, кстати, не раз предлагали: «Вы только расскажите, кто и чем вас обидел!» Но я ничего не сказал и никогда не скажу. Что связано со мной – это мое, мои отношения с кем-то не касаются никого. Я никогда не сделаю ничего безнравственного, и никто не сможет мне сказать: «Виктор Степанович, вы меня приложили!» Этого делать нельзя.- У вас в офисе висят иллюстрации к шолоховскому «Тихому Дону». Их выбирали по вашему вкусу или так получилось случайно?- Я, когда еще работал в правительстве, был назначен председателем комитета по шолоховскому наследию, потом остался в этом комитете, до сих пор участвую в его работе, помогаю. Мы вообще издали замечательные произведения Пушкина (все в одной книге), Гоголя, «Историю казачества».* * *Теперь я даже не помню, сколько мы тогда разговаривали с Виктором Степановичем. Мне кажется, что два, а то и три часа. Он уже не выглядел усталым, не торопился, ему, видимо, разговор нравился. А пресс-служба не решалась прервать наше общение, хотя когда мы потом вышли в коридор, там была буквально толпа жаждущих взять интервью. Когда я принесла в редакцию готовый материал, секретариат принял решение: у Черномырдина его визировать не будем, иначе пресс-служба вычеркнет все живые высказывания и получится сухой, казенный материал. Так и поступили. Газета вышла, Виктор Степанович ее прочитал рано утром и приехал в офис мрачнее тучи. Тут же вызвал свою пресс-группу и, кивнув на лежавший на столе номер, констатировал: «Интервью вышло, но я его не визировал». Пресс-люди поникли головами и сказали в ответ: «Виктор Степанович, такая журналистка, у нее принцип: если публичный политик или чиновник что-то сказал, то так его слова и нужно приводить в статье, дескать, статус требует, чтобы за каждое сказанное на людях слово несли ответственность!» «Да уж, – сказал Черномырдин, – я про ее характер сразу понял, одно имя чего стоит. Вот только, может, она и права, а то, как к вам в руки материал на визу попадет, я в нем потом выхожу чувырла чувырлой, а тут я живой человек».Я, конечно, всего этого не слышала и не знала, но то, что этот разговор был правдой, убедилась, когда сотрудники пресс-службы один за другим стали мне названивать и передавать слова Черномырдина. Как говорят следователи, показания очевидцев совпали. Официальную благодарность от Виктора Степановича я получила позже, а при встрече в Госдуме он всегда мне улыбался и здоровался, как с хорошей знакомой. Потом он стал послом в Украине, и, читая его интервью в «Комсомолке», я всегда завидовала коллегам – разговоры с Черномырдиным были все так же правдивы и искренни.Уход из жизни Виктора Степановича я пережила как личное горе, мне было его жаль, но я понимала, что как лебедь, потерявший любимую, Черномырдин не мог жить без любимой жены. Да и тяжелая болезнь у них была практически одна и та же. Теперь они вместе упокоены на Новодевичьем кладбище.А нам остается вспоминать Виктора Степановича Черномырдина, редкого человека, который из бедности, из безвестности смог подняться до вершин в государстве и остаться значимой фигурой на все времена в новой российской истории.Дмитрий МЕДВЕДЕВ, Президент РФ: – Виктор Степанович Черномырдин был нашим товарищем. Он всю жизнь работал на свою страну. У него была биография, которую принято называть рабочей, а поэтому – великая биография. Он практически попробовал в своей жизни все, находился на самых разных позициях. Все свои обязанности он исполнял с честью. И, наверное, самым трудным испытанием для него – это сегодня очевидно – было возглавить правительство в столь сложный период, в 90-е годы. Время так устроено, что мы достаточно быстро забываем саму суть происходящего, выхватывая только самые яркие страницы. 90-е годы были действительно исключительно сложными: страна была в очень тяжелом положении, многие люди лишились работы, заработка, и настроения в обществе были довольно тяжелые. И весь этот груз лег на Виктора Степановича как на председателя Правительства Российской Федерации, на первого председателя, если говорить юридическим языком, после принятия новой Конституции. Он не покладая рук работал в этой должности. Это была, безусловно, самая сложная веха в его биографии. И он сделал все от него зависящее, для того чтобы и в общество пришло успокоение, и неотложные экономические проблемы были решены. Вспоминаю как раз это назначение. Очевидно, что в тот период в результате назначения Виктора Степановича удалось успокоить и политические страсти, и на политическом небосклоне возникла такая фигура, которая консолидировала людей, успокаивала людей. Это было очень важно. Я не работал с Виктором Степановичем Черномырдиным в 90-е годы. Я познакомился с ним в 2000 году, но так получилось, что мне тоже довелось принять от него эстафету в должности председателя совета директоров открытого акционерного общества «Газпром». Газовой отрасли Виктор Степанович отдал очень значительную часть своей жизни. Он, по сути, один из основателей газовой отрасли в нашей стране. Он практически сделал все, чтобы сегодня эта отрасль была одной из ведущих отраслей экономики нашей страны, а в домах обычных людей были свет и тепло. Виктор Степанович последнее время работал на еще одной очень сложной позиции – он был послом России на Украине. И сделал все для того, чтобы в очень непростые моменты удавалось сглаживать те противоречия, которые возникали между государствами, тушить наиболее серьезные «пожары», которые возникали в отношениях между политиками, просто помогать восстанавливать нормальные связи между двумя братскими странами. То состояние российско-украинских отношений, которое мы сегодня имеем, нормальное, – мы этому состоянию во многом обязаны Виктору Степановичу. Он любил Украину, он любил свою родную страну и сделал все, чтобы между нашими странами были добрые, сердечные отношения. Еще одна вещь, о которой я не могу не сказать, – Виктор Степанович был очень позитивным человеком. Я не помню, чтобы, когда мы с ним общались, у него хоть раз было плохое настроение или он показал это вовне. Он всегда улыбался, всегда шутил, и делал это с присущим ему блеском. В какой бы должности я с ним ни встречался, он всегда был настроен на конструктивную работу, причем не стесняясь принимать на себя любую нагрузку, притом что он работал председателем Правительства Российской Федерации. Это свидетельствует о нем как об очень зрелом, очень мудром человеке, который беззаветно любил свою Родину. Беззаветно любил и малую родину (мы там с ним один раз встречались), и нашу страну в целом. Виктор Степанович Черномырдин, безусловно, выдающийся современный российский политик, один из наиболее ярких и сильных государственных деятелей последних 20 лет. Владимир ПУТИН, Председатель Правительства РФ: – Виктор Степанович был, безусловно, очень ярким и талантливым человеком. За что бы он ни брался, каким бы делом ни занимался, у него все получалось. Рядом с ним всегда возникало ощущение надежности, основательности. В 1992 году, в самый сложный период отечественной истории, Виктор Степанович Черномырдин возглавил правительство. Можно только догадываться, чего это стоило тогда ему, какие это были нагрузки – и моральные, и физические. Виктор Степанович во все вникал сам, он всех знал поименно: и депутатов, и министров, и губернаторов. И он знал не только свою отрасль, он не только знал так называемую реальную экономику. Его правительство проводило очень сложные, непростые реформы в стране. Он всегда брал на себя ответственность, никогда не уходил от ответственности. Я никогда не забуду наш разговор перед его поездкой в Киев. И помню, как он мне сказал: «Если бы ты мне в Америку предложил поехать или – министром, конечно, я бы отказался. Но Украина очень важна для России, я поеду». Никакого чванства, никакой звездной болезни ни в чем и никогда. Просто работал, работал успешно, эффективно. Нам будет не хватать Виктора Степановича. И мы сохраним память о нем и в сердце, и в делах. Безусловно, Виктор Степанович пример для нас всех. Пример служения своему делу, своей стране, своему народу.