УГ номер 8 (4 марта 1997)

Детский фонд. Еще несколько лет назад газеты пестрели броскими заголовками о благотворительных взносах на строительство детских домов, о подаренных детям-сиротам автобусах, о путевках на отдых в дальние страны. Сейчас газеты об этом молчат. Телевидение показывает нищих детей, сводки МВД ошеломляют цифрами бездомных, детей-наркоманов…

Благотворители иссякли? Мы разучились благо творить? Или стало для нас важнее свою власть в каменном храме увековечить, а не детские души обогреть? Ребенок это не фреска, его даже самые умелые реставраторы не восстановят, если вовремя не дать осыпаться краскам детства.

Разговор с директором Московского детского фонда Еленой Анатольевной Ивановой был грустным. Я опускаю ту часть беседы, где речь шла о многих добрых делах фонда. Меня интересовало другое, как общественная организация, созданная для защиты детей, выживает, обложенная государственными налогами, которые не просто абсурдны, но и преступны.

– Московский детский фонд – фонд благотворительный. Но из воздуха и света благотворительность не сотворишь. А мы платим такие же налоги, как любое предприятие, как та же палатка, торгующая водкой.

– У Детского фонда нет никаких льгот?

– Даже наш уникальный реабилитационный центр, в котором работают сто высокопрофессиональных специалистов, платит налог на прибыль. А ведь по сути-то говоря, прибыль – это здоровье детей… Детский фонд попал под закон о фондах, и законодателям не важно, что он детский. Я уверена, мы должны платить налоги, как школа, то есть соответствовать нормативам Закона “Об образовании”… Но палку обухом не перешибить.

– Сегодня существует множество фондов, я бы сказал, бумажных: под звонкой вывеской скрывается не благотворительность, а чистое мошенничество.

– Вы совершенно правы. Часто дальше чаепития для старичков с булочками и фотокорреспондентами дело не идет. Униженного человека унизить еще раз и не понимать этого! Зато прекрасная ширма под названием Фонд. Для того чтобы оказывать такую “благотворительность”, не надо никакой благотворительности. Извините, я тарелку супа больной соседке-старушке налью без ущерба для своей семьи и без всякой презентации с телекамерами и газетчиками… Я недавно собаку бездомную накормила у станции метро “Водный стадион”, ни мусорила, принесла ей еду в целлофановом пакетике. За это меня взяли в милицию… Где же наше сострадание? А ведь оно было всегда нашей национальной чертой…

Когда начинаешь заниматься благотворительностью, надо четко представлять, что ты будешь делать и что тебя ждет. У благотворительности (настоящей!) не осталось ни одной мышиной норки, около которой не сидел бы чиновник. Хотите пример? Пожалуйста. При правительстве Москвы создан благотворительный совет.

– И чем же он занимается?

– По-моему, ничем. Они получили средства из госбюджета на свое содержание. Будут руководить нами. А началось “руководство” с того, что они нас собрали и рассказали, как трудно было создать этот совет. В фойе была развернута выставка о благотворительности русского купечества. Я на совещании встала и сказала: “История интересная. Вы эту выставку покажите Брынцалову и иже с ним. А мне сделайте выставку о благотворительности с 1987 по 91-й год, когда она была рождена и как и почему эта благотворительность сегодня практически уничтожена. Если хотите, я сама – эта история”.

Наш фонд – это пример того, что может небольшая городская организация, подчеркиваю, общественная, если ей чуть-чуть дадут нормально дышать. Сегодня у нашего фонда отличные результаты и благотворительной деятельности: и медицинской, и образовательной, но мы существовали и существуем не благодаря, а вопреки. Очень показательно, что, когда в Москве создавали благотворительный совет, “забыли” пригласить тех, кто работает в этих фондах. Чиновнику неизвестны наши проблемы, да они их не очень интересуют. Они ни разу не были у нас, не видели наших детей, не знают их нужды. А ведь деньги-то на этот совет идут государственные, наши деньги, налогоплательщиков. Совет – это очередная кормушка для чиновников.

– И все же, чем же этот совет должен заниматься? Как они это сами обьясняют?

– Очень просто. Они будут выдавать нам сертификаты на право называться благотворительной организацией.

– Но ведь вы зарегистрированы как благотворительная общественная организация?

– Конечно. С функцией проверки нашей финансовой деятельности прекрасно справляется налоговая инспекция. Но чиновникам этого мало, и они решили тоже нас проверять, а за это мы обязаны будем им платить. Вот и пристроился очередной чиновник к мышиной норке.

А ведь, казалось бы, чего проще: сдаю я финансовый отчет налоговой инспекции, и если из него видно, что 80 процентов бюджета я трачу на благотворительность, а 20 процентов на развитие и зарплату, значит, мы нормальный благотворительный фонд. А если на благотворительность идут крохи, а львиная доля на что-то иное, закрывайте такой липовый фонд. Вот и все! Зачем чиновников плодить, лучше на эти деньги помогите детям.

– Скажите, а как часто поступают в ваш Детский фонд средства от частных благотворителей?

– Для того чтобы связать нить благотворительности прошлого России с нынешней, нужно возродить династии благотворителей. Но что бы отдать, сначала надо взять. Грубо говоря, сожрать десятерых таких, как я… Поэтому меня мало утешает пример прошлого, я живу в другое время, в других обстоятельствах. А сегодня благотворительность государством не поощряется, и, если хотите, она даже невыгодна. А для благотворителя иногда и опасна.

– Это звучит как-то, я бы сказал, зловеще.

– Могу привести пример, почти на уровне анекдота.

Нам позвонил один пожилой человек. Он был после войны воспитанником интерната. Не называя фамилии, он предложил перевести на наш счет десять тысяч долларов. Получил деньги по наследству. Но оказалось, что в связи с тем, что законодательство изменилось, этого ни он, ни мы сделать не можем: в валюте пожертвования быть не могут. Если у вас есть валюта, вы можете подписаться на зарубежный журнал, оплатить участие в зарубежном семинаре и еще много чего. Но вы не можете сделать благотворительный взнос в благотворительную организацию ни наличными, ни безналичными… Я решила обратиться в Центробанк и попросила разрешения все же принять этот взнос в валюте. И получила ответ: уважаемая Елена Анатольевна, мол, “исходя” и “снисходя” мы разрешаем вам получение валютного взноса при одном условии. И далее совершенно абсурдное условие: гражданин, делающий взнос, должен прислать по почте в банк копию своего паспорта, справку с места жительства, справку об источниках валюты, справку номера своего счета в своем банке, где лежит валюта, и только после этого Центробанк даст разрешение… Как это называется? Пожилой человек по почте, которая, как мы не раз убеждались, не гарантирует сегодня тайны переписки, поведает всему миру, что он получил наследство, да еще, наверное, немалое. Только безумный в наши дни пойдет на такой риск. Разве Брынцалов скажет кому-нибудь, сколько у него в банке денег и на каких счетах, хотя и охраняют его, как какого-нибудь шейха эмиратов? А тут беззащитный пожилой россиянин. Я не могла даже пересказать просьбу Центробанка нашему благотворителю. Мы отказались от благотворительности.

– Да, препоны расставлены. Но как же все-таки государство сегодня относится к Детскому фонду?

– В последние годы мы все больше ощущаем, что мы системе не нужны. Мы вынуждены работать со следствием, а не с причинами. Мы хотели создать при фонде женскую консультацию, свой роддом, свой детский сад. Создать целую цепочку помощи матери и ребенку. Это было бы естественно. Но сумели мы создать только наш реабилитационный центр. Мы очень гордимся нашим центром, примечают его и в Министерстве здравоохранения, и в Министерстве образования, но кроме добрых слов пожертвований никто не делает… И все же при центре мы открыли лабораторию по определению беременности на ранней стадии, открыли первый класс для детей-инвалидов. Центр существует шесть лет, и в него приезжают со всех городов и весей.

– На это, очевидно, потребовалась немалая сумма. Где вы ее все-таки взяли?

– Денег было мало, но было и есть много упорства. А вот сейчас мы на грани катастрофы: у нас пропали наши вклады в банк. Это еще один показатель бездушного отношения государства к Детскому фонду: государственный банк преобразовали в коммерческий – Первый коммерческий банк Москвы. И никто в новом банке не собирается нам возвращать деньги. Есть клиенты-бюджетники, есть богатые структуры, есть силовые – им возвратили вклады. А мы кто: не бюджетники, не коммерсанты, не в камуфляже и без оружия. Мы – Детский фонд. И никого не смущает, что деньги эти предназначены обездоленным детям. Кто же не воспользуется тем, чтобы не ограбить детей! Даже, казалось бы, такая благородная, по сути, организация, как Пенсионный фонд, нас сегодня додушивает: наши деньги в банке пропали, а Пенсионный фонд все выставляет и выставляет нам штрафы…

– Раньше у нас благотворительность была принудительно-добровольной, а сейчас?

– А сейчас добровольно-принудительная. Если раньше мы принудительно вносили свои деньги в добровольное общество, покупали никому ненужные марки, при том, что эти “добровольные” общества и фонды дотировались государством, то сейчас с гражданина ничего не возьмешь и берут с организации, к примеру, нашего Детского фонда.

– По-моему, это какой-то абсурд: Детский фонд не пользуется налоговыми льготами по Закону “Об образовании”.

– Мне тоже это кажется абсурдом. Но есть закон о фондах и выше него не прыгнешь. У нас была налоговая инспекция, которая хотела взять с нас подоходный налог с материальной помощи, которую мы оказываем нуждающимся семьям. Мы на семь миллионов закупили одежды и обуви, раздали ее. Оказывается, мы должны были взять с тех людей, которым эта помощь была предназначена, подоходный налог. Это ли не абсурд. Конечно, мы этот налог заплатили сами. Я, наверное, обескуражила налоговых инспекторов своим замечанием: а прочему бы господам из Думы не принять закон о взимании подоходного налога с бездомных и нищих детей? Вон их сколько!

Беседовал Игорь АФАНАСЬЕВ

Социальная защита

Как “поставить на ноги” изгоя

В Домах ребенка и дошкольных детских домах Самарской области появились “вакансии”. Факт небывалый!

В 1991 году Главное управление образования пришло к выводу, что двум десяткам инспекторов по охране прав детства не справиться со всеми проблемами. Тогда функции опеки и попечительства, усыновления, работу с неблагополучными семьями взял на себя только что созданный комитет по делам семьи, материнства и детства. Аналогов этой структуры в то время в России практически не было. За пять лет, прошедших с той поры, обрели семью 2000 детей! Если б не такой результат, сейчас пришлось бы строить 10-12 новых сиротских домов.

В ноябре в одно из таких учреждений, расположенное в двенадцати километрах от Чапаевска, со всей области сьехались руководители и социальные педагоги интернатов и профессиональных училищ, специалисты центров социальной реабилитации несовершеннолетних, специалисты по охране прав детства. Это, кстати, тоже примета последнего времени – возвращение к интеграции, обьединению усилий различных структур. На совещании работники образования и социальной защиты, службы занятости и прокуратуры вместе обсуждали общие для всех проблемы.

Самый больной вопрос – как воспитать, “поставить на ноги” детей, обреченных быть изгоями, как сломать эту не зависящую от них обреченность. Ребенок, недополучивший материнского тепла в раннем детстве, автоматически попадает в категорию “ЗПР” (задержка психического развития) или “УО” (умственно отсталый). В Домах ребенка, где уделяется большее внимание медицинской реабилитации, такие дети, как правило, не наверстывают упущенное – 56 процентов их “выпускников” (дети до 3 лет) имеют серьезные отклонения в развитии. Помню, как однажды встретилась с парнем, вся судьба которого укладывается в понятие “подкидыш”. Его бросила мать, он рос в Доме ребенка, потом в детском доме, за шустрый характер ему “приклеили” диагноз “УО”, а значит, окончив вспомогательную школу, он мог выбрать себе профессию из очень ограниченного списка. Вторая линия ограничений касалась перечня ПТУ – не во все брали учиться сирот, которых нужно обеспечивать и питанием, и обмундированием, и койкой в общежитии. Разве не предопределенность? И разве это справедливо?

Социальная защита детства – это формирование возможностей, которые позволят обездоленным детям защитить себя в будущем. Их выход в социум, во взрослую жизнь, должен сопровождаться их независимостью. Эта мысль – отправная точка размышлений участников прошедшего совещания. Валентина Егоровна Хохлова, представлявшая областную прокуратуру, привела массу примеров того, как удалось отстоять права ребенка на жилье, на пенсию… Все это – составляющие социальной защиты.

Другая немаловажная ее составляющая касается психолого-медико-педагогического диагностирования. В Самаре появилась структура, именуемая психолого-медико-педагогической комиссией. Она включает 15 штатных, независимых сотрудников – опытных врачей, логопедов, психологов. По проведенным комиссией исследованиям, диагноз “УО” не подтверждается у 6,5-24 процентов воспитанников детских домов (практически все они имеют коррекционную направленность).

При диагностике детей раннего возраста специалисты комиссии склоняются к более мягкому диагнозу “ЗПР”, нежели “УО”. А попадание таких ребятишек к хорошм педагогам в дошкольном детском доме или в начальной школе позволяет впоследствии снять диагноз-клеймо. Большой плюс нынешней системы образования – возможность обучать индивидуально. И на вопрос директора интерната о том, в какой класс определить 13-летнего подростка, который ни одного дня прежде не ходил в школу, Лариса Петровна Петрова, директор областного психолого-медико-педагогического центра диагностики, коррекции и развития детей дошкольного и школьного возрастов, ответила: обучать индивидуально.

Подлежит кардинальному пересмотру вся система профессиональной подготовки детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Уже разрабатываются проекты и программы, предусматривающие создание в целом ряде школ-интернатов, детских домов, училищ базы для профессионального образования по различным, в том числе коньюнктурным специальностям. По информации представителей Департамента федеральной службы занятости в 1996 году впервые приоритетное право на временную занятость стали отдавать подросткам. 3,6 млрд.рублей были израсходованы на их трудоустройство в летнее время. Сейчас пересматривается положение о выделении рабочих мест для детей-сирот и детей с различными заболеваниями. Законодательством некоторых стран предусмотрены льготы для предприятий, фирм, где работают, например, сироты или инвалиды. В противном случае они выплачивают государству налог на содержание в сиротских домах таких детей.

Программа “Дети Самарской области”, разработанная ГУО и комитетом по делам семьи, предусматривает решение многих из затронутых на совещании вопросов. А его участники напоследок высказали пожелание не забывать их, когда речь заходит о награждении почетными званиями. Они, работающие на стыке проблем, остро чувствующие пульс жизни, так нуждаются в простом человеческом “спасибо”.

Юлия ДЕНИСОВА

Самара

Благотворители подлинные и мнимые,

или Почему бы законодателям не придумать подоходный налог с нищих детей в переходах

Детский фонд. Еще несколько лет назад газеты пестрели броскими заголовками о благотворительных взносах на строительство детских домов, о подаренных детям-сиротам автобусах, о путевках на отдых в дальние страны. Сейчас газеты об этом молчат. Телевидение показывает нищих детей, сводки МВД ошеломляют цифрами бездомных, детей-наркоманов…

Благотворители иссякли? Мы разучились благо творить? Или стало для нас важнее свою власть в каменном храме увековечить, а не детские души обогреть? Ребенок это не фреска, его даже самые умелые реставраторы не восстановят, если вовремя не дать осыпаться краскам детства.

Разговор с директором Московского детского фонда Еленой Анатольевной Ивановой был грустным. Я опускаю ту часть беседы, где речь шла о многих добрых делах фонда. Меня интересовало другое, как общественная организация, созданная для защиты детей, выживает, обложенная государственными налогами, которые не просто абсурдны, но и преступны.

– Московский детский фонд – фонд благотворительный. Но из воздуха и света благотворительность не сотворишь. А мы платим такие же налоги, как любое предприятие, как та же палатка, торгующая водкой.

– У Детского фонда нет никаких льгот?

– Даже наш уникальный реабилитационный центр, в котором работают сто высокопрофессиональных специалистов, платит налог на прибыль. А ведь по сути-то говоря, прибыль – это здоровье детей… Детский фонд попал под закон о фондах, и законодателям не важно, что он детский. Я уверена, мы должны платить налоги, как школа, то есть соответствовать нормативам Закона “Об образовании”… Но палку обухом не перешибить.

– Сегодня существует множество фондов, я бы сказал, бумажных: под звонкой вывеской скрывается не благотворительность, а чистое мошенничество.

– Вы совершенно правы. Часто дальше чаепития для старичков с булочками и фотокорреспондентами дело не идет. Униженного человека унизить еще раз и не понимать этого! Зато прекрасная ширма под названием Фонд. Для того чтобы оказывать такую “благотворительность”, не надо никакой благотворительности. Извините, я тарелку супа больной соседке-старушке налью без ущерба для своей семьи и без всякой презентации с телекамерами и газетчиками… Я недавно собаку бездомную накормила у станции метро “Водный стадион”, ни мусорила, принесла ей еду в целлофановом пакетике. За это меня взяли в милицию… Где же наше сострадание? А ведь оно было всегда нашей национальной чертой…

Когда начинаешь заниматься благотворительностью, надо четко представлять, что ты будешь делать и что тебя ждет. У благотворительности (настоящей!) не осталось ни одной мышиной норки, около которой не сидел бы чиновник. Хотите пример? Пожалуйста. При правительстве Москвы создан благотворительный совет.

– И чем же он занимается?

– По-моему, ничем. Они получили средства из госбюджета на свое содержание. Будут руководить нами. А началось “руководство” с того, что они нас собрали и рассказали, как трудно было создать этот совет. В фойе была развернута выставка о благотворительности русского купечества. Я на совещании встала и сказала: “История интересная. Вы эту выставку покажите Брынцалову и иже с ним. А мне сделайте выставку о благотворительности с 1987 по 91-й год, когда она была рождена и как и почему эта благотворительность сегодня практически уничтожена. Если хотите, я сама – эта история”.

Наш фонд – это пример того, что может небольшая городская организация, подчеркиваю, общественная, если ей чуть-чуть дадут нормально дышать. Сегодня у нашего фонда отличные результаты и благотворительной деятельности: и медицинской, и образовательной, но мы существовали и существуем не благодаря, а вопреки. Очень показательно, что, когда в Москве создавали благотворительный совет, “забыли” пригласить тех, кто работает в этих фондах. Чиновнику неизвестны наши проблемы, да они их не очень интересуют. Они ни разу не были у нас, не видели наших детей, не знают их нужды. А ведь деньги-то на этот совет идут государственные, наши деньги, налогоплательщиков. Совет – это очередная кормушка для чиновников.

– И все же, чем же этот совет должен заниматься? Как они это сами обьясняют?

– Очень просто. Они будут выдавать нам сертификаты на право называться благотворительной организацией.

– Но ведь вы зарегистрированы как благотворительная общественная организация?

– Конечно. С функцией проверки нашей финансовой деятельности прекрасно справляется налоговая инспекция. Но чиновникам этого мало, и они решили тоже нас проверять, а за это мы обязаны будем им платить. Вот и пристроился очередной чиновник к мышиной норке.

А ведь, казалось бы, чего проще: сдаю я финансовый отчет налоговой инспекции, и если из него видно, что 80 процентов бюджета я трачу на благотворительность, а 20 процентов на развитие и зарплату, значит, мы нормальный благотворительный фонд. А если на благотворительность идут крохи, а львиная доля на что-то иное, закрывайте такой липовый фонд. Вот и все! Зачем чиновников плодить, лучше на эти деньги помогите детям.

– Скажите, а как часто поступают в ваш Детский фонд средства от частных благотворителей?

– Для того чтобы связать нить благотворительности прошлого России с нынешней, нужно возродить династии благотворителей. Но что бы отдать, сначала надо взять. Грубо говоря, сожрать десятерых таких, как я… Поэтому меня мало утешает пример прошлого, я живу в другое время, в других обстоятельствах. А сегодня благотворительность государством не поощряется, и, если хотите, она даже невыгодна. А для благотворителя иногда и опасна.

– Это звучит как-то, я бы сказал, зловеще.

– Могу привести пример, почти на уровне анекдота.

Нам позвонил один пожилой человек. Он был после войны воспитанником интерната. Не называя фамилии, он предложил перевести на наш счет десять тысяч долларов. Получил деньги по наследству. Но оказалось, что в связи с тем, что законодательство изменилось, этого ни он, ни мы сделать не можем: в валюте пожертвования быть не могут. Если у вас есть валюта, вы можете подписаться на зарубежный журнал, оплатить участие в зарубежном семинаре и еще много чего. Но вы не можете сделать благотворительный взнос в благотворительную организацию ни наличными, ни безналичными… Я решила обратиться в Центробанк и попросила разрешения все же принять этот взнос в валюте. И получила ответ: уважаемая Елена Анатольевна, мол, “исходя” и “снисходя” мы разрешаем вам получение валютного взноса при одном условии. И далее совершенно абсурдное условие: гражданин, делающий взнос, должен прислать по почте в банк копию своего паспорта, справку с места жительства, справку об источниках валюты, справку номера своего счета в своем банке, где лежит валюта, и только после этого Центробанк даст разрешение… Как это называется? Пожилой человек по почте, которая, как мы не раз убеждались, не гарантирует сегодня тайны переписки, поведает всему миру, что он получил наследство, да еще, наверное, немалое. Только безумный в наши дни пойдет на такой риск. Разве Брынцалов скажет кому-нибудь, сколько у него в банке денег и на каких счетах, хотя и охраняют его, как какого-нибудь шейха эмиратов? А тут беззащитный пожилой россиянин. Я не могла даже пересказать просьбу Центробанка нашему благотворителю. Мы отказались от благотворительности.

– Да, препоны расставлены. Но как же все-таки государство сегодня относится к Детскому фонду?

– В последние годы мы все больше ощущаем, что мы системе не нужны. Мы вынуждены работать со следствием, а не с причинами. Мы хотели создать при фонде женскую консультацию, свой роддом, свой детский сад. Создать целую цепочку помощи матери и ребенку. Это было бы естественно. Но сумели мы создать только наш реабилитационный центр. Мы очень гордимся нашим центром, примечают его и в Министерстве здравоохранения, и в Министерстве образования, но кроме добрых слов пожертвований никто не делает… И все же при центре мы открыли лабораторию по определению беременности на ранней стадии, открыли первый класс для детей-инвалидов. Центр существует шесть лет, и в него приезжают со всех городов и весей.

– На это, очевидно, потребовалась немалая сумма. Где вы ее все-таки взяли?

– Денег было мало, но было и есть много упорства. А вот сейчас мы на грани катастрофы: у нас пропали наши вклады в банк. Это еще один показатель бездушного отношения государства к Детскому фонду: государственный банк преобразовали в коммерческий – Первый коммерческий банк Москвы. И никто в новом банке не собирается нам возвращать деньги. Есть клиенты-бюджетники, есть богатые структуры, есть силовые – им возвратили вклады. А мы кто: не бюджетники, не коммерсанты, не в камуфляже и без оружия. Мы – Детский фонд. И никого не смущает, что деньги эти предназначены обездоленным детям. Кто же не воспользуется тем, чтобы не ограбить детей! Даже, казалось бы, такая благородная, по сути, организация, как Пенсионный фонд, нас сегодня додушивает: наши деньги в банке пропали, а Пенсионный фонд все выставляет и выставляет нам штрафы…

– Раньше у нас благотворительность была принудительно-добровольной, а сейчас?

– А сейчас добровольно-принудительная. Если раньше мы принудительно вносили свои деньги в добровольное общество, покупали никому ненужные марки, при том, что эти “добровольные” общества и фонды дотировались государством, то сейчас с гражданина ничего не возьмешь и берут с организации, к примеру, нашего Детского фонда.

– По-моему, это какой-то абсурд: Детский фонд не пользуется налоговыми льготами по Закону “Об образовании”.

– Мне тоже это кажется абсурдом. Но есть закон о фондах и выше него не прыгнешь. У нас была налоговая инспекция, которая хотела взять с нас подоходный налог с материальной помощи, которую мы оказываем нуждающимся семьям. Мы на семь миллионов закупили одежды и обуви, раздали ее. Оказывается, мы должны были взять с тех людей, которым эта помощь была предназначена, подоходный налог. Это ли не абсурд. Конечно, мы этот налог заплатили сами. Я, наверное, обескуражила налоговых инспекторов своим замечанием: а прочему бы господам из Думы не принять закон о взимании подоходного налога с бездомных и нищих детей? Вон их сколько!

Беседовал Игорь АФАНАСЬЕВ