“УГ”-75

“УГ” в моей судьбе

Согрей мое сердце

Газета очень похожа на человека. Она рождается, растет, работает… Мучается в поисках истины, ошибается, радуется и печалится, страдает… переживает моменты взлета и падения.

Человек, чтобы выжить, должен победить смерть. Надо спастись от гибели чувств, внутренней гибели. Если газета перестает жить внутренней жизнью, перестает видеть и рассказывать главное: то, что у всех у нас внутри, что не увидишь глазами, а только лишь сердцем, она, эта газета, обречена… Как обречены издания, внешне, быть может, респектабельные, стоимостью дорогие, но такие пустые, никчемные внутри. Ничьего сердца не согревающие, никому руки не протягивающие… От таких изданий не идет тепло, они не рассказывают о глубинной, неявной жизни людей.

Но, слава Богу, есть совсем другие газеты и журналы. Когда мне становится особенно тяжело жить, когда едва свожу концы с концами и невольно начинаю думать об иной, “красивой”, сытой жизни, судьба как бы ненароком подбрасывает мне какое-нибудь событие или встречу. И я понимаю: сытая жизнь – это для других. Для меня гораздо ценнее то обстоятельство, что моя газета хоть и похожа на маленький кораблик в огромном, безумно жестоком житейском океане, готовом его проглотить, но… Кораблик наш плывет, потому что у него верный компас.

Почти пятнадцать лет я работаю в “Учительской газете”. И, кажется, знаю все про всех. У одного сын поступает в институт, другой скоро женится… Один “гонит строчки”, лишь бы побольше заработать, другой подчас без денег сидит, но не позволяет себе написать ничего фальшивого, легковесного. Почти пятнадцать лет я знаю помощника главного редактора Надежду Смирнову. Она никогда не была журналистом, но всегда умела смотреть на жизнь не пустыми глазами. Она и рассказала мне эту историю.

…23 февраля 1944 года “Учительская газета” писала: “Радостную весть привез 6 февраля председатель сельсовета тов.Соколов. По радио передавали, что учительницы Доброхотовы удостоены высокой правительственной награды”. А весть эту Соколов привез в Москву из Калужской области. Там жили в войну две учительницы – мать и дочь Доброхотовы. Обе удостоились наград за то, что в октябре 41-го года спасли троих военных летчиков, участников битвы под Москвой. В 44-м “Учительская газета” впервые рассказала об этом в маленькой заметке.

Второй, уже большой, материал появился на ее страницах 9 мая 1974 года. Так вот, его не было бы, если бы не комсомольская организация нашей редакции, которую в то время возглавляла Надежда Смирнова. Накануне Дня Победы молодежь на своем собрании решила разыскать учительниц и организовать встречу троих летчиков (они москвичи) со своими спасительницами. В Кононовскую начальную школу с приглашением Надежда отправилась сама. Сегодня она уже не помнит, как добиралась до села (помнит, что была страшная распутица), как встретилась с Маргаритой Томиловой (Доброхотовой). Зато помнит, какой пронзительно сердечной была встреча Маргариты Гавриловны с летчиками. Все четверо плакали и вспоминали.

– Мне в 41-м было девятнадцать лет, – вспоминала учительница. – 20 июня в Калуге я закончила среднюю школу, и мы с мамой перебрались в село Доманово. В сентябре, хоть и шла война, в школе начались занятия, но прозанимались недолго – до 6 октября…

– Хорошо помню этот день – 6 октября 1941 года, – подхватил бывший командир эскадрильи тяжелых бомбардировщиков Василий Иванович Дымченко. – Было пасмурно. Облачность – 150 метров. Лететь-то трудно, не то что бомбить. На рассвете получили приказ: “Противник прорвался к Варшавскому шоссе. Задача – уничтожить переправу через реку Угру”.

Его рассказ продолжил бывший стрелок-радист Геннадий Алексеевич Колин:

– Прорвались к переправе. На бреющем ударили. Разбили с первого захода. Вдруг из облаков вылетают восемь вражеских истребителей!

– Точно! – воскликнул Дымченко. – Самолет загорелся. Что делать? Прыгать нельзя: немцы. И лететь нельзя – горим. Вижу – слева лес. Знаю, фашисты леса боятся. И тут случилось такое, что в кино увидел – не поверил бы. Одну плоскость срезало сосной, самолет рухнул и взорвался. Кабина, где Колин сидел, метров за 30 отлетела. А он – ничего, встал и ко мне бежит…

Тут вступает штурман Александр Васильевич Хрустков:

– Фашистские истребители нас все время обстреливали. Даже когда мы взорвались, выпустили несколько очередей по этому месту. Но увидели, что самолет – на куски, и отстали. А дальше я уже не помню ничего: пламя в кабине поднялось. И как вытаскивали меня, не помню тоже.

Маргарита Гавриловна, до этого молча слушавшая своих “дорогих летчиков”, наконец не выдержала:

– А я помню: прибежали ребята, школьники. Кричат, дескать, там летчики в лесу, страшные, оборванные, обгорелые и по-русски говорят. Мы с мамой побежали в лес. Притащили их в школу. Перевязали, как могли. А в нашем-то Доманове – ни врача, ни медсестры. С трудом нашли подводу и отвезли в соседнюю деревню, где был фельдшер. А потом лесными дорогами повезли дальше в лес, в домик лесника. В деревне-то оставлять было опасно: фашисты в полутора километрах стояли. Переночевали наши летчики у лесника, а утром также лесом мы повезли их за 25 километров в Медынь, где, по слухам, наши части были. И там со спокойной душой сдали их в госпиталь.

“Наверное, это были самые тяжелые годы войны, – писала “Учительская газета”, рассказывавшая о встрече летчиков с учительницей. – В сводках Совинформбюро мелькают названия населенных пунктов в 150 километрах от Москвы… В 100 километрах… 50… С тяжелыми боями отходили советские воины. Еще не было достаточно сил перейти в наступление. Только все сильнее и сильнее сжималась стальная пружина у стен столицы, чтобы распрямиться в морозном декабре 1941-го, впервые отшвырнув захватчиков. Но до этого еще были долгих два месяца…”

Маргарита Гавриловна стала вспоминать дальше: немцы к нам пришли 7 октября. Через Доманово, правда, только проезжали. А в лесах у нас в это время скрывались наши солдаты: кто от части отстал, кто из окружения выходил. Ну мы с мамой, конечно, помогали. Они у нас в школе (там подвал большой был) ночевали, а потом их дальше переправляли. Помню один страшный момент. Фашисты в Доманово приехали и требуют, чтобы мама школу показала. А у нас в подвале, как всегда, бойцы. Еще слава Богу, что дверь школьная была забита. Мама немцам и объясняет: дескать, все закрыто, все вывезено, и нечего там смотреть. Еле отговорилась.

А потом было вот что: 5 декабря советские войска перешли в наступление. Среди многих других в январе 1942 года была освобождена и деревня Доманово. И в эти же дни вновь стала работать начальная школа. Вновь сельских ребятишек ласково встречали мать и дочь Вера Александровна и Маргарита Гавриловна Доброхотовы.

“То, что делали эти учительницы в сорок первом, – подвиг, – писала в 1974-м “Учительская газета”. – Подвиг, приравненный страной к высокому воинскому героизму: 6 февраля 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за спасение экипажа самолета и многих красноармейцев награждены боевыми орденами: мать – орденом Отечественной войны 2-й степени, дочь – Красной Звезды”.

Вот такой интересной, яркой, на всю жизнь запоминающейся стала встреча накануне 50-летия газеты. Пролетело четверть века. Сегодня “Учительская” вновь готовится к своему юбилею. И вновь листают ее журналисты старые, пожелтевшие страницы, разыскивают тех, о ком когда-то писали.

Конечно, не могла остаться в стороне и Надежда Смирнова. Ведь “Учительская газета” это и ее жизнь. “Надо разыскать Доброхотовых, – решила она. – Но с чего начать? Сколько лет прошло… Живы ли учительницы?” И в январе Надежда пишет осторожное письмо в Калужскую область. Заведующий Медынским районным отделом образования Н.Наумов откликнулся сразу: “В последние годы Маргарита Гавриловна работала в Мятлевской средней школе Износковского района. Находится в добром здравии и живет по адресу…”. Обрадованная Надежда тут же отправляет письмо Маргарите Гавриловне, но не получает ответа. Тогда она снова пишет, потом снова… И только спустя несколько месяцев от Маргариты Гавриловны наконец приходит толстое письмо:

“Прошло 25 лет со дня нашей встречи, такой дорогой для меня. За это время многое изменилось: нет в живых Хрусткова, а о Василии Дымченко я ничего не знаю. С Колиным не переписывалась. Встречалась только тогда, у вас в редакции. Да и Дымченко с ним связи не поддерживал, во всяком случае он мне так писал. Около двух лет назад прекратилась моя связь и с Василием Ивановичем. Лет-то ему тогда уже много было, он прибаливал. Все собиралась написать его жене, но как-то стеснялась, не хотела тревожить близких. Он все собирался ко мне приехать с друзьями в школу, но, увы, не получилось.

Большое спасибо вам, Надежда Константиновна, и всей редакции за ту встречу в 1974 году. Она была такая теплая и торжественная. Подобного по яркости события в моей жизни больше никогда не было. Я часто вспоминаю обо всем подробно. И легче становится жить…

Несколько слов о себе. В 75-м году мою школу закрыли, а меня перевели в Мятлевскую среднюю, где я доработала до “заслуженного отдыха”. Немного поработала и на пенсии подменным учителем. Отношением к себе со стороны администрации была очень довольна. Сейчас я уже совсем старенькая, мне 76 лет. Плохо себя чувствую, часто болею. Еще раз большое спасибо “Учительской газете” за внимание. Ну надо же, не забываете меня столько лет!”

Хорошее письмо. В нем сама жизнь, жизнь учительницы, о которой наша газета писала начиная с 1941 года. Признаться, мы думали в редакции, что учительница и летчики обязательно дружат, переписываются, но… В жизни подчас все не так, как в наших мыслях о ней. Жизнь строга. Она строже воображения, строже мечтаний.

…Но какое же все-таки это счастье! Наша жизнь такова, какова она есть. И это счастье работать в газете и писать об этой строгой, об этой богатой жизни.

Светлана ЦАРЕГОРОДЦЕВА