«Тут не одно воспоминанье…». XXI век и тютчевская вселенная

Без тени сомнения берусь утверждать, что любовная лирика Тютчева (5 декабря, кстати, 205 лет со дня его рождения) – вершина не только его творчества, но и во многом всей русской поэзии. В наш чересчур цивилизованный век, когда живое человеческое общение все чаще заменяет Интернет, а само искусство подменяется (для массового зрителя, в частности) бесконечными о нем разговорами в ток-шоу, обращение к поэзии великого лирика равноценно глотку свежего целительного воздуха самой жизни.

Я очи знал – о, эти очи!

Как я любил их, – знает Бог!

От их волшебной,

страстной ночи

Я душу оторвать не мог.

В непостижимом этом взоре,

Жизнь обнажающем до дна,

Такое слышалося горе,

Такая страсти глубина!..

***

Она сидела на полу

И груду писем разбирала,

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела,

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело…

Истинная поэзия дышит и мыслит образами. Но не теми, что являются наживками для читателя, не более. Настоящий поэтический образ, как солнце или луна, освещает все стихотворение, делает его и жизненным, и высоким одновременно.

– вот так можно одним-двумя штрихами поднять к Высоте и Мудрости простой жизненный эпизод! Таков почерк таланта. Именно он истинное чувство превращает в истинную поэзию, что не так часто бывает – при всем огромном количестве стихов о любви, что созданы до сих пор! Зачастую вместо чувства – жалкое его подобие, вместо душевной глубины – набор известных эпитетов, а потому и вместо читательской благодарности и восторга – равнодушие к так называемым «сердечным мукам», а то и прямая досада: тоже мне, так-то и я смогу!.. Вот почему лирика Тютчева засияла сегодня еще более ярко и желанно.

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим

и суеверней…

Сияй, сияй, прощальный свет

Любви последней,

зари вечерней!..

«Заря вечерняя» засияла для него летом 1850 года, когда он встретил Елену Денисьеву. Любовь эта захватила его целиком и наперекор осуждению света, положению в обществе. Тютчев, связанный узами брака, окунулся в «прощальный свет» с головой. Но это было несравнимо с тем, какую дорогую цену заплатила за свою «незаконную» любовь Елена. От нее отреклись не только знакомые, но и родные… Но именно эта любовь подвигла поэта к написанию замечательного цикла стихов, вошедших в сокровищницу мировой поэзии.

Именно Тютчев, и особенно в цикле, посвященном Елене Александровне Денисьевой, поднял на недосягаемую прежде высоту само чувство любви, все ее многоцветие и многогранность, ее драматическую глубину и чистоту…

…Треск за треском,

дым за дымом,

Трубы голые торчат,

А в покое нерушимом

Листья веют и шуршат.

Я, дыханьем их обвеян,

Страстный говор твой ловлю…

Слава Богу, я с тобою,

А с тобой мне – как в раю.

Тютчев словно приравнивает святость такого чувства к божественному небу, его глубине, красоте и совершенству. Что и говорить – не тем ли самым поэт напоминает нам, какой должна быть истинная любовь? Ибо мелкая душа и плавает мелко. А наполнить ее светом и солнцем может только такая любовь:

…Любила ты, и так, как ты,

любить –

Нет, никому еще не удавалось!

О, Господи!.. и это пережить…

И сердце на клочки

не разорвалось…

Даже после ухода Денисьевой из жизни незабвенный свет любви еще долго оставался для поэта поистине живительным светом. Душа была полна огромным прежним чувством – при всем драматизме случившегося.

Вот бреду я вдоль большой

дороги

В тихом свете гаснущего дня…

Тяжело мне, замирают ноги…

Друг мой милый, видишь

ли меня?

Все темней, темнее над землею –

Улетел последний отблеск дня…

Вот тот мир, где жили

мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,

Завтра память рокового дня…

Ангел мой, где б души ни витали,

Вот что писал Иван Тургенев после публикации солидной подборки стихов Федора Ивановича в журнале «Современник», который редактировал в ту пору Некрасов: «…Мы, повторяем, не предсказываем популярности г. Тютчеву; но мы предсказываем ему глубокое и теплое сочувствие всех тех, которым дорога русская поэзия, а такие стихотворения, каковы – «Пошли, Господь, свою отраду…» и другие, пройдут из конца в конец Россию и переживут многое в современной литературе, что теперь кажется долговечным и пользуется шумным успехом».

Известно, что Лев Николаевич Толстой, весьма избирательный в своих литературных пристрастиях, высоко ценил поэзию Тютчева, и не только умом, но в первую очередь сердцем. Вот какой факт приводит Александр Борисович Гольденвейзер, композитор и общественный деятель, многолетний друг семьи Толстого: «…Заговорили о Тютчеве… Л. Н. сказал мне: «…Вот я счастлив, что нашел истинное произведение искусства. Я не могу читать без слез»… Л. Н. начал прерывающимся голосом «Тени сизые смесились…». Я умирать буду, не забуду того впечатления, которое произвел на меня в этот раз Л. Н. Он лежал на спине, судорожно сжимая пальцами край одеяла и тщетно стараясь удержать душившие его слезы. Несколько раз он прерывал и начинал сызнова. Но, наконец, когда он произнес конец первой строфы, «все во мне и я во всем», голос его оборвался».

Вот это стихотворение.

Тени сизые смесились,

Цвет поблекнул, звук уснул –

Жизнь, движенье разрешились

В сумрак зыбкий, в дальний гул…

Мотылька полет незримый

Слышен в воздухе ночном…

Час тоски невыразимой!..

Все во мне, и я во всем!..

Сумрак тихий, сумрак сонный,

Лейся в глубь моей души,

Тихий, томный, благовонный,

Все залей и утиши.

Чувства мглой самозабвенья

Переполни через край!..

Дай вкусить уничтоженья,

С миром дремлющим смешай!

Тютчеву многое было дано. Его мысль и душа воспаряли в такие глубины Вселенной, что помудревшее поколение двадцатого века, особенно второй его половины, уже все чаще ставило томик Тютчева на любимую книжную полку, и стихи его стали брать с собой космонавты, отправляясь к звездам, красоту которых так хорошо видел и чувствовал поэт, не прибегая к иным инструментам, кроме души.

Есть некий час в ночи,

всемирного молчанья,

И в оный час явлений и чудес

Живая колесница мирозданья

Открыто катится в святилище

небес…

Небесный свод, горящий

славой звездной,

Таинственно глядит из глубины, –

И мы плывем, пылающею

бездной

Со всех сторон окружены.

Длительное дипломатическое поприще Тютчева выявило в нем не только государственного деятеля, но и публициста. Вот лишь один пример – ну чем не о некоторых наших СМИ? «Одна из наиболее приcкорбных наклонностей, замечаемых у нас, это – наклонность подходить ко всем вопросам с их самой мелочной и гнусной стороны, потребность проникать в хоромы через задний двор. Это в тысячу раз хуже невежества. Ибо в простой здоровой натуре невежество простодушно и забавно, тогда как эта наклонность изобличает и всегда будет изобличать одну лишь злость». (Из письма Петру Вяземскому.)

В поэзии же среди вершинных стихотворений Федора Ивановича Тютчева есть самое-самое, ставшее не только любимым в России романсом, но и яркой звездой на фоне всей мировой поэзии, когда само совершенство его не нуждается в похвале. Оно лишь великодушно, как июльский роскошный восход, – позволяет купаться в своих лучах и чувствовать себя совершенно счастливым человеком – даже в начале третьего, очень непростого тысячелетия… Нет необходимости приводить его здесь целиком: во-первых, оно не коротко, во-вторых, известно даже тем, кто просто слышал романс «Я встретил Вас…» (музыка Леонида Малашкина). И все же – последние 4 строчки:

…Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь, –

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

Поистине велика страна, коли время от времени рождает таких людей, как Тютчев. От одного только имени его становится на душе и теплее, и светлей. Ибо он не боялся открыть свое сердце нам, ибо верил, что главными для нас станут не перипетии его личной жизни, а то, что осталось на века: его совершенно волшебные стихи, его душа – любящая, открытая, тонкая, щедрая, мудрая. Так, как он писал о любви, мало кому удавалось. Весь свой жизненный опыт, знание женской души, способность не только принять ее – сложную, непостоянную, но еще и понять – такое редко удается как в жизни, так и в поэзии.

Ангел мой, ты видишь Ангел мой, ты видишь