На чтение: ≈ 33 мин.В июле 2021 года в №29 «Учительской газеты» была опубликована рецензия на книгу Светланы Моториной «Травля: со взрослыми согласовано». Это сборник историй о школьной травле различных типов, в том числе о том, о чем не принято говорить вслух, – об организации буллинга педагогом. Собкоры и внештатные авторы нашего издания решились поделиться своим опытом столкновения с этой вневременной и, к сожалению, экстерриториальной проблемой. В их рассказах – ужас ребенка, одного против всех, успехи и неудачи педагогов, которые все-таки решились бороться с травлей, истории родительских поражений и побед. Главное, что их объединяет, – это страшное озарение: опасность может исходить откуда угодно, скрываться под маской иллюзорного благополучия, и ни один, даже самый успешный, ребенок не застрахован от нее. Но в этих историях есть и надежда – практические рекомендации, как противостоять травле, убежденность в том, что коллективными усилиями и четкой координацией действий можно свести проявления школьного буллинга к минимуму.
Марина РОМАНОВА, Екатеринбург
Уметь с людьми общаться
История одной выпускницы
Расскажу историю, которая касается не меня, а моей бывшей одноклассницы. Татьяна в этом году окончила школу, как и все мы. Получила свою заслуженную золотую медаль и ушла, громко хлопнув дверью… Это выражалось в том, что она категорически отказалась идти на выпускной бал. Получила аттестат на предбальном мероприятии и, не вернувшись на свое место, вышла из актового зала. Все. Больше мы ее не видели. Так она продемонстрировала свое отношение к одноклассникам, к школе.
Многие смотрели непонимающе, особенно родители. Но одноклассники знали, в чем дело. Я знала. Мне было ее немного жаль. Я не травила Татьяну, видела несправедливость по отношению к ней, но и не симпатизировала ей особо.
Началось с того, что нас после девятого класса перетасовали в профильные классы. В десятом многие из нас оказались в новой компании, старые связи распались. Кому-то повезло – быстро сошелся с новыми одноклассниками; кому-то, как Татьяне, – нет.
Мне кажется, она всегда отгораживалась от других. Не участвовала в тусовках, игнорировала все внеурочные встречи. Не зубрилка вроде, но всегда все знает. Это ребят раздражало. И вот девочки из нового класса (так получилось, что их компашка сохранилась при перетасовке классов) начали ее травить. Все как положено: кнопки под попу (как будто мы первоклашки), сумку спрятать, тетрадь не передать на стол учителя, а бросить на пол, еще «случайно» ногой наступить. Потом посерьезнее пошло.
Однажды у Тани была с собой достаточно крупная сумма денег, она должна была кому-то их передать из другого класса, уж не знаю, кому и почему. И эти денежки в конверте исчезли. Ну, это уже событие. Тут и милицию вызывали. Деньги не нашлись, зато вся школа узнала, что ребята терпеть Татьяну не могут – столько грязи на нее вылили.
Парни к процессу травли тоже присоединились, чтобы девчонок своих ублажить. Татьяну трудно назвать современной и привлекательной. И вот стали подлавливать разные моменты, когда она глаза на уроке закрыла или усмехнулась криво, один глаз прищурен, – и делали фото. Начали выкладывать в Инстаграме.
Тут уже и до учителей эта история докатилась, пытались выяснить, «кто школу позорит» (так сформулировали). Не вышло. Вот так и развлекались одноклассники вплоть до выпускного, на который Таня не пришла.
Не знаю, переживала ли она, – по ней не было заметно. Мне ее немного жаль. Совсем чуть-чуть. Было неприятно наблюдать, как ее шпыняют. Но иногда и я не могла удержаться от смеха, увидев очередное прикольное фото в соцсетях. Честно скажу: защищать ее и в голову не приходило. В конце концов, она взрослый человек, должна уметь за себя постоять.
Мне мама говорит, что в любом конфликте виноваты обе стороны. Я тоже так думаю. Ребята не правы, конечно. Что к девочке привязались, что она им далась? Прицепились на ровном месте. Противная немного, это да. Но главное – она другая, не такая, как все. Но и она не права, ей же с людьми жить, а не в безвоздушном пространстве. Надо уметь общаться, а не ходить, задрав нос.
Вера КОСТРОВА, Нижний Новгород
Наблюдения учителей
История первая. «Он мой сын»
Что может учитель, видящий, что один из его учеников подвергается буллингу? Мало что может. А иногда может многое. Все зависит от масштаба его личности и степени влияния на учеников и от того, какая проблема лежит в основе травли. Дети, безусловно, жестоки – это надо признать. Они охотно самоутверждаются за счет слабого, виктимного. Не все, конечно, третируют назначенного жертвой одноклассника, единицы, но основная часть остается равнодушной, не вступается за несчастного. Если в классе появляется стихийный защитник униженного и оскорбленного, то это уже отлично. Тогда учителю немного проще переломить ситуацию, если нет, то в союзники можно привлечь лишь коллег и родителей.
У меня в практике было не так много сюжетов, связанных с буллингом, потому что я прикладывала массу усилий к тому, чтобы детей с самого начала сплотить, объединить общим делом, чтобы они чувствовали себя одной семьей и в любой ситуации поддерживали друг друга. В помощь мне были не только мои уроки русского и литературы, но и внеурочная работа. Мы ставили спектакли, участвовали в экологических проектах, ходили в походы, отмечали праздники и дни именинников, на всех классных часах под видом игр я проводила тренинги по сплочению класса и выявлению скрытых способностей и талантов. Из моего поля зрения никто не уходил, даже если ребенок был от природы закрытым и не очень общительным, я старалась привлечь всех. Родители, увидев мое неравнодушие к детям, очень помогали мне, были почти всегда в курсе возникновения любых межличностных проблем и своевременно их разруливали, не доводя до остроты.
Но вот однажды в класс, который я вела с пятого класса, пришел новенький. Он отличался от всех во всех отношениях. Во-первых, он был из православной семьи, во-вторых, очень плохо успевал по всем предметам и, в-третьих, совсем не умел постоять за себя. В семье его учили подставлять вторую щеку. Дети над ним подшучивали сначала не зло и не обидно, а потом, видя его готовность играть роль шута, все злее и серьезнее. Можно сказать, он сам невольно провоцировал детей, хотя хотел обратного – стать к ним ближе, вызвать доверие. Когда шутки стали переходить границы дозволенного, я забила тревогу. Но мои разговоры с мамой и мальчиком ситуацию не выровняли. Мне пришлось пойти на крайние меры.
Однажды я собрала не весь класс, а группу детей, скажем так, особо влиятельных и авторитетных, и весьма в жесткой форме (я переигрывала, конечно, потому что гневаться на детей не могу, но могу, когда нужно, сыграть так, что дети будут трепетать) сказала им, чтобы они считали Лешу – так звали мальчика – моим сыном. И кто против него, тот против меня, а я этого не прощу. Сказала, что всякую злую выходку в его адрес я считаю личным оскорблением и так далее.
Дети все поняли. Они были под впечатлением. Потом я стала вводить Лешу на характерные роли в наши спектакли, где его артистический талант раскрылся в полной мере. Все это было, конечно же, постепенно, не сразу, маленькими шажочками. Но со временем мальчик зауважал себя, и дети посмотрели на него несколько с иной стороны. Сейчас у Леши все в порядке, насколько мне известно.
Мой рецепт прост и одновременно сложен. Такой способ спасти от травли ребенка сработает только в том случае, если до этого происходило целенаправленное и ежедневное укрепление вашего авторитета, строительство коллектива. Если вы над этим не работали или время от времени, то и фраза «он мой сын» ничем вашему ученику не поможет.
История вторая. «Узел, который затягивается»
У меня в прошлом году появился ученик, который подвергается буллингу. Его особенно третируют два ученика, остальные участвуют в качестве активных или пассивных зрителей – смотрят с одобрением, из чего я в который раз заключаю, что дети злы. Конечно, я вижу, что мальчик сам виноват. Точнее, виноваты особенности его психики. Он очень ранимый, чуть что – слезы, просто на пустом месте, без причины. Кому из сверстников это понравится? Учится он хорошо, очень старается, но это не помогает ему быть наравне со всеми.
Я переживаю, конечно, стараюсь свое отношение к травле как к неприемлемому явлению четко обозначить. Ученики при мне мальчика не решаются трогать, но в перемену, на других уроках какие гарантии?
…Я советовалась не раз с классным руководителем, говорила с родителями. Скажу честно, нам не удалось выработать единого механизма помощи. То есть все мы стараемся как можем помочь мальчику, но, боюсь, это приводит совершенно к обратному результату: чем больше мы опекаем ребенка, тем дальше он удаляется от класса, тем большую стену между ним и классом мы воздвигаем.
В теории я знаю – нужно включить ребенка в какое-то общее дело, но на практике это невыполнимо. Вот я перебираю в голове разные ситуации и понимаю, что этот ребенок от всего откажется, ни в чем не захочет участвовать, потому что очень особенный, очень ранимый. Нужно, конечно, плотно работать с психологами, причем с профессиональными, возможно, и с психиатрами, надеюсь, родители понимают это. И знаю, что это дорого стоит, но что делать? Мы ничего не можем изменить, потому что случай очень сложный и запущенный, на мой взгляд. Можно с уверенностью сказать, что, если бы психика ребенка была более устойчивой, то буллинга, скорее всего, не было бы или его можно было бы остановить на начальной стадии. А тут чем дальше, тем туже узел затягивается.
Мария ГОЛУБЕВА , Петрозаводск
Школа, по которой я не скучаю
«Это было больно…» История Лады К., выпускницы 2019 года
История моя началась в классе восьмом. Тогда я из-за проблем с желудком какое-то время не посещала школу, а потом, когда вернулась, увидела, что английский язык преподает новая учительница. Отношения с этой учительницей у нас сразу не заладились. Такие фразы, как «О, неужели ты способна что-то делать, неужели ты способна что-то знать и ответить на уроке, неужели ты можешь получить хорошие оценки?» – были постоянными в мою сторону. Я по своей натуре человек ранимый. Каждое подобное высказывание я воспринимала как сильнейший удар. Преподавательница часто переходила на моих родителей, мол, только у ненормальных родителей могут быть такие дети. На секундочку, у меня потрясающие родители, которые никогда не оставляли меня в сложную минуту, всегда поддерживали и понимали.
Свое шестнадцатилетие я встретила, сидя в слезах в школьном туалете. На тот момент я не ела нормально и не спала уже очень долгое время. Выглядела я соответствующе, отчего в мой адрес все от той же учительницы полетело: «Причесалась бы, а то мымра какая-то».
Я не привыкла плакать на глазах у людей, но тогда у меня случались сильнейшие истерики. Я приходила из школы и начинала рыдать с самого порога. В голос. Орать! Я кидала учебники в стену, била себя по голове. На моих кулаках были синяки от этого. Именно в тот момент я начала заниматься самоповреждением, о котором никто не знал. Именно тогда я попробовала утопиться в ванне. Я была настолько измотана, что решила просто лечь в набирающуюся ванну и уснуть, чтобы таким образом тихонечко захлебнуться… Но ничего не вышло, сработал инстинкт самосохранения. Да, я уснула там, но, как только мой нос почуял воду, я дернулась и проснулась. Потом я перешла на домашнее обучение.
В конце девятого класса, после сдачи ОГЭ, у меня диагностировали анорексию. В тот момент я припомнила все обиды, все слова, все негативное, что когда-либо и кто-либо говорил в мой адрес (будь то одноклассники, учителя). За два месяца я скинула 27 килограммов, полностью сломала психику, здоровое отношение к еде и к своему телу. При весе в 48 кг я начала пить гормональные средства и лечиться от депрессии.
В десятом классе я решила перейти обратно в школу с домашнего обучения, так как боялась, что пропущу важную информацию по подготовке к ЕГЭ.
Оказалось, что у нас новый учитель математики и физики. Изначально он показался мне вполне хорошим. Помню, как рассказывала маме, какой у нас здоровский новый математик. Но потом, как бы ни было печально, все пошло под откос. На тот момент мне было очень трудно. Я начала набирать вес (так как лечилась от пищевого расстройства), отчего очень комплексовала. Моя нервная система была не в лучшем виде. Да и новые ученики перешли к нам в класс, что меня тоже немного пугало.
В конце года учитель математики сказал замечательную фразу: «К., если ты повесишься, я буду только рад!» Помню, он очень некрасиво выражался на уроке, всячески хамил. Я попросила его так не говорить. Спокойно попросила. Сказала, что если детей оскорблять, то это может привести к ужасным последствиям. Сказала, что были случаи, когда дети не выдерживали хамства и унижений и кончали с собой. На что он и пожелал мне смерти. Возможно, я тут была не права, но и он не должен грубить и выражаться чуть ли не матом на уроках. Я всего лишь попросила этого не делать. Я всегда говорю очень тактично, никогда не грублю, особенно старшим, особенно учителям. В этом случае я тоже была сдержанна и спокойна. На что получила такой вот ответ.
Примерно в мае 10‑го класса у меня случилась первая паническая атака. Мне хотели вызвать скорую в школу. Я думала, что умру прямо там.
В начале одиннадцатого класса я перестала посещать школу, лежала и рыдала. Когда все же приходила на учебу, рыдала в туалете, ловила панические атаки одну за другой, сидела на уроках и старалась не реветь в голосину, чтобы никто не обращал внимания. Это происходило ежедневно. Я помню, как из-за соленых слез у меня начала трескаться и шелушиться кожа на щеках. Это было больно… Именно тогда мне диагностировали депрессию, которую я лечила год. За то время я написала много стихов на тему суицида. В сумме попыток убить себя у меня было три. У меня до сих пор есть незаметные шрамики на руках.
Я больше не вернулась в школу. Я ушла из нее. Я не пошла на выпускной и на вручение аттестатов. Я не желаю иметь ничего общего с этими людьми, из-за которых вынуждена до сих пор ненавидеть себя, хотеть умереть, рыдать каждый свой день рождения, пить таблетки и бояться чужих взглядов.
Я не знаю, что сделала этим двум учителям. Я честно не знаю. Возможно, мы могли где-то друг друга не понять, но я всегда стараюсь говорить понятно. Пытаюсь успокоить себя тем, что проблема не во мне, а в самой ситуации, но не помогает. До сих пор не могу избавиться от всего этого, но сейчас я поступаю в любимый институт, где у меня куча понимающих творческих друзей, которые попадали в похожие ситуации. Сейчас я стараюсь выбросить из головы весь этот бред и начать жить счастливо.
Григорий ФОМЕНКОВ, Меленки
Бойкот – не норма жизни
Комментарий учителя
Проблема школьного буллинга возникла не сегодня и не вчера. Она стара как мир. Помните Михаила Васильевича Ломоносова? По его рассказам, ученики Славяно-греко-латинской академии насмехались над ним из-за его бедности и возраста. Наше старшее поколение любит вспоминать советскую школу – якобы в ней не было никакой травли, так как все были равны. В СССР строили коммунизм – общество равных людей. Какие могут быть изгои в таком обществе? Но они были. Если ребенка по тем или иным причинам не приняли в пионеры, в комсомол, то травить его начинали всем классом с явного одобрения школьных работников – шкрабов, как любили тогда говорить. Так что эта проблема не следствие современных преобразований и реформ в обществе, а наследие истории.
Я вышел из советской «шинели». Свои 10 классов окончил еще в Советском Союзе. В нашем классе все было относительно благополучно. Никакого буллинга не было, но это не значит, что его не было вообще в нашем учебном заведении. Помню, как целый класс устраивал бойкот ученику, который не сбежал вместе со всеми с урока. Это было после того, как всю школу сводили на кинолекторий, где нам показали фильм «Чучело». Возможно, устроители данного мероприятия рассчитывали совершенно на другой воспитательный эффект от демонстрации этого великолепного кинофильма. Но получилось так, как получилось! Практика бойкота стала обычной для школьников того времени.
В лихие 90‑е школьная травля расцвела буйным цветом. Травили бедных, слабых, плохо одетых, со странной внешностью и т. п. Стало модно демонстрировать силу и превосходство. Моя супруга как раз училась в то беспокойное время. С мальчиком из ее класса случилось несчастье. Он сильно обгорел на пожаре. Его тело и лицо были изуродованы шрамами и ожогами, прихрамывал на одну ногу, а на руках не было нескольких пальцев. Это кажется невероятным, но именно внешность ребенка послужила поводом для издевательств и травли со стороны одноклассников. Они обзывали его Горелым, смеялись над тем, как он выглядит. В силу своего характера мальчик пытался дать отпор своим обидчикам. Возникали драки, которые заканчивались, как правило, кровью. Кожа у него была очень хрупкая и лопалась от перенапряжения. Это вызывало еще большие издевательства и насмешки со стороны его обидчиков. Он защищался как мог, но силы были неравными. Вся эта ситуация развивалась при молчаливом попустительстве педагогов и равнодушии одноклассников.
Чем все закончилось? На его защиту встала лишь одна девочка, которой надоело смотреть на эти издевательства. Она не побоялась встать на сторону изгоя класса. Смогла остановить очередную драку и убедить участников буллинга в том, что измываться над слабым и больным человеком – это не круто, а, наоборот, подло и низко. Несмотря на то что драки и обзывательства прекратились, мальчик впоследствии перестал ходить в школу, а позднее был переведен на индивидуальное обучение.
Я считаю, что подобной ситуации могло бы и не быть, если бы учителя заняли совершенно иную позицию – не прятали бы голову в песок, не замалчивали проблему, а активно бы ее решали. А чтобы решать эту проблему, надо обладать авторитетом у учащихся.
К сожалению, достаточно много преподавателей не знают, что происходит внутри класса. Либо не хотят знать! Причин этому много, но все они не могут быть оправданием безмолвного попустительства школьного буллинга. Учитель обязан быть в курсе всего, что касается его подопечных: кто с кем гуляет, у кого назревает конфликт, куда пошли после уроков, чем занимаются в свободное время. Преподаватель с самого начала, с первого знакомства с детьми должен сразу обозначить красные линии, за которые переступать ученикам нельзя. И, конечно, держать тесную связь с родителями своих учеников. При умело организованном взаимодействии папы и мамы дети становятся активными помощниками педагога. И самое главное – купировать подобные ситуации школьной травли в самом начале, не допустить дальнейшего развития. Ну а для этого не надо бояться озвучивать актуальную проблему. Только так можно свести проявления школьного буллинга к минимуму.
Татьяна МАСЛИКОВА, Воронеж
Как мы отказались от буллинга
Расскажу о ситуации, которая грозила перерасти в патовую и повернуться как угодно. Моя дочь могла оказаться как в роли изгоя, так и, наоборот, в роли гонителя. Я не хотела ни того, ни другого. Считая себя адекватным и мыслящим здраво родителем, я мечтала, чтобы ее школьные годы не омрачались слезами, а запомнились дружбой с одноклассниками и добрыми отношениями с учителями.
После восьмого класса мы поменяли школу, перевелись из обычной в престижную гимназию – рванули за знаниями, решив поступать потом в вуз своими силами. Сразу скажу, что репетиторы все равно были и в десятом, и в одиннадцатом классе, а весь девятый возили дочку заниматься дополнительно математикой дважды в неделю. Оказалось, что четверка из предыдущей школы в этой превратилась в три с минусом и грозила свалиться еще ниже. В итоге мы справились и окончили школу с медалью. Но дело не столько в этом, сколько в туфлях.
Их я купила дочке не в самый богатый для семьи год как раз для того, чтобы ходить по школе в приличной обуви. Туфли были из коричневой замши на удобном маленьком каблучке, с застежкой и закрытым носом – дочке очень понравились. Отходила она в них пару месяцев и потеряла. Прибежала домой расстроенная, сказала, что растяпа и что оставила туфли в спортивном зале в пакете – переобулась на физкультуру, потом поспешила на следующий урок в спортивных тапочках, а туфли остались лежать под лавкой в зале; когда она вернулась туда после уроков, их уже не было, кто-то взял. Ни учителя физкультуры, ни одноклассники не помогли – никто ничего не видел, не брал и никому ничего не передавал. Оплакивание пропажи продолжалось дня три, а потом дочь просто ходила в школу расстроенная, в старых балетках, возмущаясь, как так можно – взять и украсть…
Свои туфли она увидела примерно через пару недель на незнакомой девочке из восьмого класса. Обрадовалась тому, что туфли нашлись, и очень расстроилась, что не знает, как их теперь вернуть. Спросила у меня. Настроена она была решительно и однозначно хотела вернуть свою обувь. Я посоветовала рассказать все классной руководительнице и не посвящать в подробности одноклассников. Дочь сказала, что поздно – две ее подружки уже все знают, и они втроем уже выследили ту девочку в ее туфлях и знают, кто классная в том классе! И вообще, девчонки говорят, что надо всем рассказать, что та девочка воровка! Пусть все знают, а ей будет стыдно!
Передо мной встал выбор – поддержать дочь в ее справедливом гневе или попробовать притушить ситуацию. Я выбрала второе, и мы поговорили. О том, что у этой девочки семья может быть беднее, чем наша, и поэтому она взяла туфли. Это не значит, что она воровка, может, это только первый и единственный раз было. И это не значит, что туфли не надо возвращать, но можно дать шанс девочке и не «прославлять» ее на всю школу. Эта идея дочке понравилась больше расплаты и возмездия. На следующий день она подошла к девочке и попросила ее отдать туфли, сама же пообещала не раздувать скандал и никому не говорить. А девочка отказалась! И сказала, что туфли ей родители купили!
Дочь такой наглости не ожидала и пошла к классному руководителю девочки. Та пообещала во всем разобраться: «Подойди ко мне через урок, а на Лену не обижайся, у нее семья трудная, но мы что-нибудь придумаем». Когда дочка пришла к этой классной во второй раз, та действительно придумала «выход» – повела дочку к завучу на разбор! Не воришку повела, а мою дочь. Как дочка потом рассказывала мне дома, это был самый противный момент. Потому что завуч отчитывала ее за то, что она разбрасывает свою обувь где попало, говорила, что это вообще могут быть не ее туфли и чем она докажет, что ее… Дочка защищалась, сказала, где на ее туфлях были царапины и что набойки сразу сменили на «вот такие». В итоге ее попросили покинуть кабинет, сказали, что разберутся, а еще через урок классная руководительница той самой Лены принесла дочке пакет с туфлями.
Свою пропажу дочь отстирала, оттерла щеткой, высушила и потом еще носила пару лет. На Лену обижалась какое-то время, но никому ничего не рассказывала ни в ее классе, ни в своем, и своих подружек попросила помалкивать: «Может, у нее это и правда в первый раз, может, больше она такого не будет делать».
Я иногда думаю, что было бы, если бы вмешалась я. Стала бы ходить по школе, выяснять с классной, ругаться с завучем, писать «телегу» в полицию и т. д. Понимаю, что девочке моей было нелегко – она сама разрешала ситуацию, сама выбирала, что правильно, а что нет. Ей было неприятно, это я тоже понимаю. Но до сих пор думаю, что мы поступили правильно.
Выбор читателей
Комментарии