На чтение: ≈ 11 мин.Недавно в Высшей школе экономики специалисты снова говорили о ЕГЭ, благодаря которому свершилось небывалое: «Мы перешли на поголовно массовое высшее образование» (проректор ГУ – ВШЭ Григорий Канторович). Правда, тем самым нанесли весьма чувствительный удар по вузам, «и в особенности провинциальным, второго и третьего эшелона» (директор центра образования №548 Ефим Рачевский).
«Умники-москвичи приходят ко мне на собеседование каждый год, хорошие ребята. Я их спрашиваю, когда была Невская битва, Ледовое побоище. Это они знают, с датами все замечательно, но между ними – пустота. Вот что меня смущает в ситуации с ЕГЭ», – сказал телеведущий Юрий Вяземский.
Доверительная обстановка, откровенный разговор. Уже под занавес, когда умолкли микрофоны, кто-то из именитых собеседников то ли спросил, то ли вздохнул, не обращаясь ни к кому: «И для чего мы посылаем детей в школу – совершенно непонятно!»
Сказано в точку: старая аксиоматика образования («Зачем мы ходим в школу, в чем ее предназначение?») действительно отправлена в архив, а новая пока не родилась. Споры кипят. А школа между тем бесперебойно поставляет вузам абитуриентов – в этом отныне ее главная, официально закрепленная нагрузка. Помню, лет десять назад боролись с вузоцентризмом внутри школы, справедливо говорили о ее особой, уникальной миссии среди других культурных институтов – растить личность. Не хирурга, инженера или знатока словесности, но Человека. Вот в чем разница! Есть ли вообще на свете что-нибудь труднее? Дружно согласились: нет. И так же дружно оттеснили Человека за кулисы реформаторской политики. А мерой всех вещей назначили… контрольно-измерительные материалы, тесты.
Правильно ли сделали?
Мир калькулятору, война библиотеке
Впрочем, давайте в этом разберемся по порядку. Всякая направленная деятельность имеет свою цель (тест достижения). Если, допустим, вы спешите на 8-часовой автобус, то, когда вы сели и поехали (то есть успели на свой рейс), стало быть, тест сдан, поставленная вами (или перед вами) цель достигнута.
Все это верно и для школы, только генеральным тестом достижения в этой системе служит выпускной экзамен. Если его функция формальна (обеспечить доступ к вузу, выдать безликий, социально невесомый аттестат), то и в учебных классах прорастают формализм, культ ритуала и тому подобные плоды псевдообразования.
Словом, главная цель (знак достижения ученика) и программирует все остальные – промежуточные, будничные процедуры выдачи-приемки знаний. Так что метапредметные, проектные успехи школьника, его функциональные умения способен закрепить и обеспечить лишь экзамен, соответствующим образом устроенный и честно заявляющий об этом.
Что же на деле?
Ради любопытства открываю мартовский (этого года) приказ Рособрнадзора №454: что, интересно, можно взять теперь на госэкзамен? Это весьма занятный документ эпохи умных карт, высоких технологий, виртуальных университетов и карманной спутниковой связи. Итак, в новом реестре фигурируют: линейка, транспортир и калькулятор (непрограммируемый). А пользоваться чем-нибудь еще, какой-то дополнительной литературой (справочниками, словарями, тем же Интернетом, прессой и т. д.) детям запрещено категорически.
Все потому, что госэкзамен проверяет нашу память, больше ничего.
Вместо того чтобы учить нас быстро и умело пользоваться текстами, школа опять упорно загружает ими нашу голову под лозунгом «Все в голове, и ничего на столе!». Что в результате? «50% информации, запоминаемой учащимися, забывается уже через год, а до 80% – через два года», – пишет известный британский тестолог Джон Равен. И продолжает: «Элементарные знания, достаточные для успешного прохождения школьного тестирования, пользы ученику не принесут, ибо являются устаревшими уже на момент их усвоения».
Нет, это не сенсация, отнюдь. Взять хоть последнее международное исследование TIMSS (2007 год), когда организаторы подкинули ученикам восьмого класса материалы из курса математики за пятый-шестой классы. Но именно эти, что называется, «позавчерашние» задачки наши подростки выполнили на самом низком уровне. Попросту говоря, они забыли, выбросили за ненадобностью из своего «оперативного фактохранилища» все, что учили и прекрасно знали раньше.
Даже из приведенных данных (список которых бесконечен) следует, что память – «орган симуляции развития» – это внепедагогическое понятие: нельзя нам на нее надеяться и опираться в школьной практике. Ее задача – отторгать и удалять ненужное. Это чистейшая физиология (выучил – сдал – забыл), универсальный инструмент защиты от неактуальной информации и/или ее избытка.
Автор именно такого представления о памяти, крупный российский педагог Милослав Балабан пишет в своей работе «Мания правоты. Глобальная болезнь образования» (2006 год): «Говорят, что некоторые предприимчивые фермеры путем принудительного кормления увеличивают печень гуся в тридцать раз. Что-то аналогичное делает и школа с памятью отличников. Остальные покидают классы с малоповрежденной памятью, но и с неразвитой сообразиловкой».
Пропущенные вызовы
Примем на веру эти заключения авторитетного ученого: оказывается, между нашей памятью и интеллектом, эрудицией, рассудком школа давным-давно поставила знак равенства. Эта «невинная перестановка слов» (подмена базовых понятий), очевидно, и произвела на свет особый сорт людей, способных быстро и послушно забывать (стирать из памяти) все то, чему они учились, для того чтобы бездумно исполнять приказы своего прямого руководства.
В этом, по-моему, и заключается проблема перехода в новое педагогическое время. Тут и загвоздка: от ребенка (будущего командира собственного бизнеса) нужен теперь уже не просто правильный ответ, а, шутка сказать, свой собственный подход к проблеме. Умение быстро и вовремя вытащить главное из океана информации (скажем, в условиях возможного ЧП) и правильно найденным распорядиться. Как же соединить этот принципиальный вызов общества с неумолимым школьным требованием точного воспроизведения заданного алгоритма, образца или абзаца?
Выход из вроде бы неразрешимого противоречия – «всего лишь» отменить табу единого экзамена на пользование дополнительной литературой (карты, газеты, справочники, инструкции, энциклопедии, научно-популярные издания).
Останавливает лишь одно – за что тогда ставить отметки? «Поскольку обычно они ставятся якобы за знания (хорошую память), то я предлагаю, – пишет Милослав Балабан, – ставить (тоже якобы) за время или количество попыток удовлетворить взыскательного экзаменатора. Это типично игровой прием, который гарантированно вышибает из-под школы лживую опору на запоминание текстов. Именно игровой режим тайм-прессинга и делает такой подход более действенным. Тогда оценивать придется не правильность «копирования иероглифов», а проявляемые школяром оперативность, оригинальность, кругозор, умение разобраться в природе явлений и многие другие доблести ума, которые школа пока толком не то что не развивает, но и не учитывает в погоне за мифическими знаниями».
И последнее. Подводя итог той самой встрече в ВШЭ, о которой мы сказали выше, председательствующий Евгений Ясин выразил мнение, пожалуй, большинства своих коллег: «Эти задания, по-моему, должны быть комбинированными, то есть метапредметными – только тогда учителя начнут действительно учить, а не натаскивать детей на узкопрофильные, замкнутые на свою науку тесты».
Трудно возразить!
P.S. Слухи о том, что и девятиклассники со следующего года будут сдавать свой аналог госэкзамена («малый ЕГЭ»), получили официальное подтверждение. Руководитель Рособрнадзора Любовь Глебова сообщила, что пятилетний эксперимент в регионах по апробированию этой новой формы испытания в девятых классах благополучно финишировал. Что ж, как говорится, дело за малым…
Выбор читателей
Комментарии