Тогда еще люди покупали калоши

Они вышли одна за другой, с интервалом в год, эти книжки о детстве – “Жители травы” Дмитрия Шеварова и “Детство Левы” Бориса Минаева.

Книга Минаева вышла в начале этого года в издательстве Захарова, ставшего “культовым” и престижным после открытия им нового имени для читающей публики – Бориса Акунина с его нашумевшими, не обычными для жанра детектива романами.
Может, именно по контрасту – на фоне современной издерганной, перегруженной умозрительными построениями и безысходным трагизмом прозы – вдруг светлая, чистая заводь прозрачного, цельного детского мира, с прекрасным, классически чистым русским языком, с живой и полнокровной правдой детских ощущений – страхов, восторгов, тревоги, счастья… С емкими, фантастически-реальными, из ничего – из солнечного блика, из трещинок на потолке – рождаемыми образами.
“…Передо мной белел потолок. На нем я увидел знакомые трещины и привычно прикрыл левый глаз. Трещины сразу стали Лицом. Лицо смотрело на меня всякий раз, когда я засыпал. Чем больше темнело в комнате, тем страшнее оно становилось, зрачки наливались сумрачной тяжестью, а на щеках проступали мрачные шрамы. Лицо никогда не давало мне вовремя уснуть. Я лежал в темноте и боялся.
Сейчас Лицо было бледным и несчастным.
“Ну чего ты? – невольно спросил я. – Чего случилось?”
“Твои папа и мама умрут”, – печально сказало Лицо.
“…Нет, – подумал я. – Это будет не скоро, когда и сам я буду стариком. Мне будет лет пятьдесят. Все будет другим – и земля, и небо. Все желания людей будут исполняться. Никакой смерти не будет”.
Я снова повернулся на спину. “Ну что, съел? – сказал я Лицу. – Не будет никакой смерти!”
Какое множество стопроцентно точных именно для детства, для раннего подросткового возраста (10-12 лет) образов, ощущений, словечек, интонаций, переживаемых состояний!
“…Мама ушла на работу и оставила меня под домашним арестом. От этого я немедленно почувствовал себя опять маленьким, когда из дома выходить нельзя, а дома делать совершенно нечего.
…Для начала я решил попринимать позы, которые казались мне прежде верхом блаженства. Например, я залез головой под диван и стал дышать в темноте.
Потом просто лег на пол лицом вниз. Затем встал на диван головой, а ноги задрал на стену.
Но ничего не помогало, квартира была по-прежнему не моя, нахохлившаяся и чужая”.
Я следила, как ровесник книжного Левы, реальный мальчик Федя, мой племянник, плотно-плотно, страницу за страницей залпом читал эту книжку в гамаке на даче. Потом он дал книжку приятелям по даче, и те читали ее так же, взахлеб.
Как же важно в детстве найти вот такое словесное продолжение, подтверждение себя, своего, сокровенного! И как обделена этим нынешняя ребятня, вскормленная комиксами и бездушными компьютерными играми.
Но книга “Детство Левы” захватывающе интересна и для взрослого читателя. Как всякая настоящая детская литература. Я толком не знаю, в чем тут дело, в чем тайна этого очарования. То ли в естественной прелести, сладости возврата взрослого человека к детскому мироощущению, то ли еще и в интересе сравнения детских миров – разных людей, своего и авторского, разных времен и эпох.
Ведь нигде больше, пожалуй, эпоха не отражается столь емко и безыскусно, как в восприятии ребенка.
“Тогда еще люди покупали калоши. Черные снаружи и красные внутри. И это правильно, потому что резиновая обувь не греет, а нерезиновая промокает. Советую вам найти на антресолях чьи-нибудь старые калоши и немедленно, как придет весна, начать их использовать”.
И еще, такое же ушедшее:
“Кстати, это будет любопытно знать исследователям далекого прошлого: в читальном зале в те годы было полно народу. Просто битком. В любой день, хоть в будни, хоть в выходной. И не в каком-нибудь великом читальном зале типа Исторички, Ленинки или Театральной библиотеки, а просто в рядовой районной библиотеке имени Тургенева или Гоголя. Люди писали диссертации, сочиняли статьи, повышали свой культурный уровень, решали кроссворды, листали газеты и журналы, переписывали любимые стихи в тетрадочку…”
И ни разу не мелькнет на страницах странное, чужеродное для этой книги слово…”застой”. Какой застой, когда такая бурная, яркая, полная событий жизнь! Жизнь вполне состоятельная, полнокровная, вне всякой зависимости от отсутствия овощей в овощном магазине.
Интересно, что у другого недавно дебютировавшего писателя Дмитрия Шеварова, тоже нашего коллеги по “Комсомолке”, в его книге, “Жители травы” (М., издательство “Воскресенье”, 2000 г.) – совсем иная тональность в описании этой только что, на наших глазах, канувшей в прошлое эпохи. Это тоже пора детства и отрочества Димы, но, с неменьшей любовью описывая ее, он больше похож на бесстрашного защитника крепости своего детства.
Может, дело в возрасте (Минаев старше Шеварова лет на десять), но любовь к своему прошлому, к детству и его эпохе, у Минаева спокойная, уверенная, несомненная, как всякая зрелая любовь. Дима же любит надрывно, отчаянно, почти безнадежно, как любят в отрочестве, юности.
Образ мамы – особая удача Минаева. Можно сказать, его невольное педагогическое открытие. Открытие мужественной, остроумной, неожиданной маминой педагогики в тысяче ее интонаций, словечек, реакций, поступков. Тамара Матвеевна, прочтя книгу, с удовлетворением призналась мне: “Я поняла: мой главный талант в жизни – талант воспитателя”.
Еще и поэтому, видимо, книга столь популярна в среде родителей: ведь в этих воспоминаниях – самая исчерпывающая и самая убедительная и живая картина “воспитательной системы”.
…Заключительный, самый “взрослый”, как бы фокусирующий в себе все линии книги рассказ – “Черное стекло жизни”.
Начавшись с описания сочиненной мальчиком игры монетками с разными цифрами в хоккей и в рыцарей на черном стекле, вставленном в трюмо, рассказ обрывается неожиданно, бесповоротно. Как детство. Вот кто-то из гостей уселся на хрупкое черное стекло, оно лопнуло, и его вынесли на помойку.
“Я посмотрел в знакомое и незнакомое зеркало, лишившееся своей важной подзеркальной части…
…И увидел, как кто-то беззвучно и бесповоротно падает в темноту. В ту самую темноту, откуда много лет приходили ко мне странные гости с цифрами на круглой спине”.
Вот так, на миг зацепившись за края “гостей”-монеток, героев совсем недавних игр, упало – ухнуло в неведомую темноту, как в бездну, само Детство.
Ольга МАРИНИЧЕВА