Точка зрения

Что им Гекуба?

Письмо пятое *.

Что волнует старшеклассников в русской классической литературе

Много лет назад одна моя ученица свое сочинение по роману “Война и мир” закончила так: “Может быть, все это неправильно. Но я так думаю и пишу не как ученик, а как человек”. Ученик и человек – вот она, центральная проблема методики преподавания литературы. А потому так важен для нас, словесников, ответ на гамлетовский вопрос: “Что им Гекуба?”

от уже лет двадцать, заканчивая изучение русской классической литературы в десятом (раньше – девятом) классе, предлагаю домашнее сочинение на тему: “Что меня волнует в русской классической литературе и что оставляет равнодушным”.

Обратимся к работам последних четырех лет. Как и все предыдущие годы, мнения, оценки, предпочтения и антипатии различны, часто полярны.

“После “Преступления и наказания” Достоевского я вряд ли возьму в руки хотя бы еще один роман этого писателя”. И в том же классе: “Пока еще ни один писатель не смог заинтересовать меня больше, чем Достоевский”. В сердцах одних старшеклассников отзываются мука и боль Родиона Раскольникова. Другим он чужд: “Моя неприязнь к Раскольникову заключается в том, что он настоящий бездельник, совершенно не работает, и мне гораздо ближе и приятнее Лужин и Алена Ивановна, так как они чем-то занимаются и зарабатывают неплохие деньги”.

Более подробно остановлюсь на отношении к “Грозе” Островского. Одни десятиклассники воспринимают пьесу как близкую нам. “Гроза” не может не волновать современного зрителя и читателя. Ведь в пьесе отражена наша сегодняшняя жизнь, и, может быть, жизнь героев пьесы поможет кому-то разобраться в своих проблемах, выжить в это суровое и безжалостное время, сохранить свою душевную чистоту, обрести свое “Я”. “Чем больше Дикой богатеет, тем бесцеремонней становится”. “Захочу – помилую, захочу – раздавлю”. А кто же Кулигин? Это ученый, знания которого никому не нужны, у которого нет денег на осуществление своих научных открытий. Вот и ходят современные Кулигины по свету и просят денег”.

Для других (их значительно больше) “тема “Грозы” и проблема Катерины неактуальны и несовременны”. Ведь “читатель нашего времени не может полностью оценить мир автора. Современный читатель оценивает время “Грозы” по своим меркам”. А мерки эти, по мнению многих старшеклассников, иные: “Моральная сторона в наше время не так строга, как во времена Катерины”.

“Но зачем же она бросилась в Волгу? Ведь и ее муж, Тихон, тоже не без греха. Кулигин говорит Тихону: “Сами-то, чай, тоже не без греха!” На что Тихон отвечает: “Уж что говорить!” Ну и жили бы так дальше”. “Сегодня все это звучит по-другому. Ну сложилось у женщины в жизни, что не смогла устоять перед другим мужчиной и изменила мужу в его отсутствие, но ведь совсем необязательно кидаться после этого мужу в ноги и позорить себя перед всеми людьми. Такие люди, как Катерина, вообще редкость, а тем более в двадцатый век, когда вполне естественной считается ситуация, если у женщины есть муж, а в его отсутствие – любовник, а уж муж подавно не хранит ангельскую верность жене. Сегодня многие вообще свободно относятся к супружеской верности”.

Понятно, что дело тут не в отношении к Катерине, не в восприятии современным школьником “Грозы”. За частным стоит более общее, универсальное.

Дело не только, да и не столько в отношении к конкретным произведениям. Нередко полярны и сами позиции. “Больше всего я равнодушен к тем произведениям, где автор размышляет о смысле жизни, о цели существования человека”. И в том же классе: “Я с интересом следил за размышлениями Базарова о смысле жизни, так как я тоже задумываюсь о том, зачем я живу, каково мое предназначение в жизни”.

Естественно, что разошлись старшеклассники и в ответе на исходный вопрос. Одни считают, что, как написал один десятиклассник, “наше поколение слишком другое, чем сто лет назад”, а потому классика не может затронуть сердце и ум современного человека. “Вероятно, романы русских классиков в свое время читали взахлеб. Но я-то живу не в девятнадцатом веке, у меня совершенно другие взгляды на жизнь, и, наверное, поэтому эти романы кажутся мне неинтересными”.

Для других (их значительно больше, но само по себе это преобладание не может быть утешением: во-первых, нельзя не думать о тех, кто оказался обделенным способностью откликнуться на русский классический роман, а во-вторых, нельзя не думать о том, что нам напишут завтра) “многое, что было написано сто, сто пятьдесят лет назад, настолько актуально, что кажется, что читаешь написанное сегодня. Классика необходима именно сейчас, когда подорваны здоровые силы общества”. “Больше всего меня волнует порой поразительное сходство тех жизней, которые описаны в романах, повестях, с нашей сегодняшней жизнью. Иногда просто не верится, что то или иное произведение написано много лет назад”.

Особенно хочу отметить одно, на мой взгляд, очень важное обстоятельство. Начну с примера. “Больше всего меня восхищает Соня Мармеладова. Своей любовью она спасла Раскольникова и разделила его тяготы на далекой и ужасной каторге. Эта любовь и преданность поразили меня. Потому что сейчас, в наше время, время тяжелого рока, крутой музыки и “порнухи” из видеозалов, встретить такую любовь очень трудно”.

Это высказывание очень характерно. В литературе, которую десятилетиями в школе, да и не только в школе, аттестовали как литературу критического реализма, сегодняшнего школьника, притягивает ее человекоутверждающее, душу укрепляющее, позитивное начало. Сегодня же, когда фундаменты во многом разрушены, особенно понятна эта тяга к духовным опорам и подлинным ценностям.

И вместе с тем для части старшеклассников классика – это что-то вроде факультета ненужных вещей. И дело здесь не только в школе. Так, Лев Гудков и Борис Дубин (“Новый мир”, 1993, N 2) на основании социологических исследований пришли к выводу, что “высокая” культура в целом оказывается ретроспективной, ориентированной на прошлое, на школьные шаблоны и имена, ощущается читателем как чуждая для него, несвоевременная и неуместная”. (Но, может быть, все дело как раз в том, что еще в школе “высокая” культура предстает нередко перед юностью как шаблоны, никакого отношения к жизни не имеющие, как материал для экзамена всего лишь, а потому, естественно, как неуместная в реальности?)

И вместе с тем…

“Достоевский – это боль о человеке. А эта тема мне неинтересна, так как меня больше привлекают романы с нормальной жизнью. А не произведения, где кровь, насилие, унижение, страдание, сочувствие”. (Нужно ли говорить, что здесь, как и в тех цитатах, что будут приведены дальше, не только, да и не столько о литературе идет речь?).

“Мы больше читаем произведений легкого жанра, уводящих нас от житейских проблем. Для меня, например, знакомство и изучение русской классической литературы происходит только в школе”.

“Мы мало думаем о сущности жизни, о ее смысле. Она нам дана, чтобы жить. А как жить, каждый человек выбирает сам. И что ему больше нечего делать, как размышлять: а как я живу, хорошо ли другим людям и что мне сделать, чтобы им было хорошо? Зачем об этом думать, зачем забивать себе голову такими вопросами?”

“В фантастике и детективах есть захватывающий сюжет. Такие книги пусть ничему не учат, читаешь их с удовольствием, и после них остается что-то приятное для тебя. Ты хоть на время забываешь о той грязи, которая вокруг. А читая всякие рассказы типа “Крыжовник” и “Палата N 6″, начинаешь задумываться, зачем мы живем, как ужасен мир и т.п. После такого рассказа хочется пойти и повеситься. Ведь эти рассказы не дают ответа, а только задают вопросы”.

“У нас такие проблемы, как у героев Толстого, Чехова, Чернышевского. Порой мы так устаем от всего этого, что хочется просто закрыть глаза и ни о чем не думать”.

Понять этих десятиклассников (эта точка зрения не преобладала, но кто знает, может быть, лишь пока), естественно, можно. Но куда, куда деться от тех проблем и вопросов, которые окружают нас? И не приведет ли желание “закрыть глаза и ни о чем не думать” к тому, что жизнь станет еще горше? Нет, негоже уходить от вопросов, какими бы горькими они ни были. Что вовсе не отрицает права на жизнь в так называемой легкой литературе. Здесь, как говорится, каждому свое.

Конечно, непонимание классики и неприятие ее может со временем измениться (хотя может и остаться на всю жизнь). В итоговом сочинении одна моя ученица написала, что ей далек роман Толстого “Война и мир”. Недели через три после окончания школьных занятий я встретил ее во дворе школы: “У меня вчера умер дедушка. Я очень много обо всем думала и впервые поняла Андрея Болконского”.

Литература опирается на личный и художественный опыт человека. Но она и расширяет его. Учит видеть, чувствовать, думать, понимать, сомневаться. “Глаголом жги сердца людей” – это пророку. “И виждь и внемли” – и пророку, и слушающему его. Помочь ученикам услышать в книгах, написанных вчера, вечное, живое, современное – важнейшее назначение урока литературы.

“Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?” Эти вопросы, что задает себе на станции в Торжке Пьер Безухов, и есть краеугольные вопросы русской классики. Но, увы, увы, в нашей сегодняшней реальности часто ученики, а нередко и учителя, куда больше озабочены другими проблемами: как ответить, что написать, как сдать, окончить, поступить. (Естественно, никто не отрицает, что для школы и школьника и эти вопросы достаточно важны).

“Вы, конечно, правы, – как-то сказали мне учителя после одной из лекций, – но мы должны думать и о своих учениках, а потому подгонять их под те бессмысленные шаблоны, абсурдность которых мы тоже хорошо понимаем”.

С болью обо всем этом говорили в ноябре 1996 года учителя литературы, приехавшие из разных концов России, когда обсуждали тогда еще не напечатанную мою статью “Бессилие деклараций и сила вещей”. “Литература стала, – сказала учительница из Сибири, – информационным предметом. Произведения лишь иллюстрируют понятия. Чувства оказались за рамками нашего предмета. Все толкает учителя лишь к одному – дай информацию. Обществом, жизнью не востребовано главное в уроках литературы. Мы обманываем себя, пересказывая чувства, а наши ученики повторяют этот пересказ за нами. Сам же учитель – механизм образования, пробуждения чувств не знает. И что есть содержание предмета литературы, многим учителям неведомо”.

“Ах, они не читают классику! Ох, их не волнует литература!” Сколько можно причитать на эту тему? А мы-то во что сплошь и рядом превращаем литературу в школе? Ответ на вопрос “Что ИМ Гекуба?” связан с ответом на вопрос “Что НАМ Гекуба?” Естественно, дело не только в нас, но прежде всего именно в нас, ибо даже если учитель словесности и знает точные ориентиры, ему нужны сила и мужество, чтобы плыть против течения. И все равно даже при этом он не может не считаться с тем, как оценивают его работу и работу его учеников. А здесь главное – ответить про Гекубу, написать про нее, сдать ее. Между тем самое главное все-таки в том, что ИМ Гекуба.

Лев АЙЗЕРМАН,

учитель литературы 303-й московской школы

NB!

В апреле в издательстве “Школа-Пресс” вышло пособие для учащихся Л.С.Айзермана “Время понимать (проблемы русской литературы советского периода)”.

Лучший способ сохранить память о добрых делах – повторять их.

Френсис БЭКОН

* См. “УГ” за 1996 г. N 11, 21, 38, 1997 г. N 7