Театральный десант. Коллективное творчество – лучшее лекарство

Для нас, живущих в относительно спокойных буднях, два года – целая вечность: память списывает далекие события в архив и запирает их там на замок. Для тех же, кто пережил трагедию, подобную той, что разыгралась в сентябре 2004 года в первой школе Беслана, два года – как один миг. Ничто не забыто, и боль жива, и раны ноют, и сердце сочится ужасом и тоской, будто весь этот кошмар обрушился на них только вчера. Те, кто духом потверже, пытаются жить дальше и искать крупицы былого счастья в дне сегодняшнем. Другим это не под силу, и они топят свои будни в отчаянии, вымаливая у неба ответы на уже бессмысленные вопросы. И никто не смеет их в этом упрекать. А у многих к горьким воспоминаниям примешивается обида. Частенько они ее сами от себя прячут и уж точно не кричат об этом на каждом углу, но отчего-то им кажется, что «большая Россия», поужасавшись их трагедии пару дней, ну пусть даже недель, в массе своей постаралась быстренько обо всем позабыть.

Четный букет

Когда покупаешь в Беслане цветы – четное их число, – никто не мазнет по тебе любопытным взглядом. И так все ясно: теперь такие букеты в порядке вещей. Их несут на ставшее внезапно таким огромным кладбище и в тот самый полуразрушенный спортзал, где боевики три дня держали умирающих от голода и жажды заложников. Вода здесь отныне – главный символ скорби. У входа в спортзал установили два искусственных водопада – влага тонкими струями стекает по черным мраморным плитам, внутри – почетный караул из десятков пластиковых бутылок, и на кладбище вода тоже повсюду – в вазах, аквариумах, стеклянных кубках. Меж одинаковых надгробий, выстроившихся в ровные шеренги, как навеки окаменевшие солдаты, – тишина. Нарушают ее лишь сдавленные рыдания да еле слышный перезвон подвешенных к памятникам колокольчиков. Динь-дон, динь-дон – вот и все, что осталось от сотен детских голосов. Веселых, капризных, крикливых, но живых. Динь-дон, динь-дон…

Двери бывшей школы №1 заколочены. Здание в аварийном состоянии, заходить внутрь опасно. Скоро его все-таки снесут, чтобы выстроить на этом месте церковь. В спортзал еще пускают. Сегодня это один из самых страшных музеев мира – память о силе духа и нечеловеческой жестокости. На выщербленных пулями стенах – двенадцать портретов солдат и офицеров группы «Альфа», которые в те сентябрьские дни пошли в свой последний бой, и 316 фотографий погибших детей, учителей и родителей. Вот Залина Цогоева – еще совсем молодая женщина с огромными, в пол-лица глазами. Ушла вместе с тремя сыновьями: тринадцатилетним Виктором, одиннадцатилетним Аланом, восьмилетним Асланом и четырнадцатилетней дочерью Джульеттой. А вот Артур Дзампаев – погиб вместе с семилетней дочерью Агундой и двухлетним сыном Аспаром. А вот шестеро братьев и сестер Тотиевых – старшей Дзерассе было пятнадцать, младшим – Анне и Борису – по восемь. О том, как нынче живут их родители, лучше даже не думать. Все свободное от цветов, игрушек и детских рисунков пространство исписано углем: Тольятти и Воронеж, Петербург и Омск, Ставрополье и Дагестан, Украина и Узбекистан, Таджикистан и Туркмения скорбят вместе с тобой, Беслан. Свой росчерк памяти оставили американцы, жители Южной Осетии и даже гости с Байконура.

Алана и Зарина, Алеша и Оля, Амирхан и Юля, пожалуйста, не упрекайте нас в том, что мы забыли о вас. Рухсаг ут! Царствия вам небесного…

Безымянные

Вместо одной разрушенной школы Москва выстроила для Беслана аж две новых: школу №8 и школу… без номера. Практически все учителя и дети бывшей первой школы перешли именно сюда, в этот отчего-то безымянный дом, который в народе зовут «Школа на Комментерна». Пожалуй, это один из самых громких скандалов, когда-либо разгоравшихся на бесланской земле. Учителя настаивают, чтобы им вернули их законный первый номер. Организация «Матери Беслана» категорически против: в первой школе погибли их дети, а значит, и сам номер проклят, права на существование не имеет и должен навсегда уйти в историю. Более того, грозятся, в случае если на дверях новой школы появится табличка с первым номером, принести к этим самым дверям траурные венки – по числу оставшихся в живых учителей. «Покажите нам официальные документы, в которых говорилось бы, что первая школа закрыта, расформирована и этот номер ей больше не принадлежит, – возмущаются педагоги. – Во время войны, когда гибли целые полки, их же не переименовывали. Набирали новых солдат, и те шли в бой под старыми славными знаменами. Кто и какое имеет право списывать со счетов нас, оставшихся в живых? Закапывать нас заживо? Нашей школе больше ста лет – она была и навсегда останется первой!» У каждой стороны свои аргументы, в положение каждой можно войти, и пока не вмешаются власти, те, у кого действительно есть это право, и не поставят в этом деле решительную точку, конфликт так и будет тлеть, отравляя и без того невеселую жизнь города. Но власти почему-то медлят с ответом – никто не хочет принимать на себя ни огонь, ни ответственность…

Конечно, дареному коню в зубы не смотрят – права старинная поговорка, но многие в Беслане до сих пор задаются вопросом: зачем было возводить два огромных мраморных дворца в центре города, содержание которых обходится ежемесячно в целое состояние, а площади все равно не используются и наполовину. Не лучше ли было построить несколько школ поскромнее и разгрузить переполненные окраины, где дети до сих пор вынуждены учиться в три смены? Впрочем, что уж там теперь: и так понятно, что Беслан – город множества вопросов, ответы на которые еще искать и искать.

Опера в тени

И все-таки они не одиноки и не забыты. Есть люди, для которых сегодня главное дело жизни – быть рядом с ними, помогать и врачевать. Так, например, психологи Александр и Наталья Колмановские, работающие с бывшими заложниками с первого дня их освобождения, придумали удивительный благотворительный проект «Театр – детям Беслана», поддержанный солидными московскими финансистами и столичным ТЮЗом. Театральная терапия – замечательное лекарство, и если показывать ребятам лучшие детские спектакли не реже чем раз в два месяца, реабилитация пойдет куда быстрее и эффективнее. В Осетии уже побывали труппа театра «Et cetera» под руководством Александра Калягина, Екатеринбургский театр юного зрителя, дважды приезжал Московский ТЮЗ. Впереди гастроли самарского театра «СамАрт» и совсем уж далеких гостей – артистов датского театра «Corona la balance». Желающих принять участие в программе, говорят, было куда больше, но все спектакли проходили суровый психологический отбор, проверку на «целебное» качество, и кому-то, увы, пришлось вежливо отказать. В начале октября в «школу на Комментерна» прибыл «десант» знаменитого московского театра «Тень» – шестикратные лауреаты национальной премии «Золотая маска», исколесившие с гастролями весь мир. Всего за пять дней режиссеры Илья Эпельбаум и Майя Краснопольская, а также артисты Вячеслав Игнатов и Мария Литвинова поставили с ребятами и их родителями оперу Моцарта «Волшебная флейта». Пять дней – рекордные сроки, если уместить в них и репетиции, и собственноручное изготовление кукол и декораций. Сама «Волшебная флейта», правда, «слегка» пострадала: ее пришлось изрядно сократить, расставить новые акценты, местами переписать и домыслить либретто, разбив его на шесть ключевых сцен, каждая – не больше пяти минут. Исполнение арий доверили профессиональной фонограмме, а сами иллюстрировали их забавными, трагическими, ужасающими и лирическими тенями на фоне огромного белого экрана. Принц Тамино, страшный дракон, веселый Папагено, Царица ночи, принцесса Памина и негодяй Моностатос – весь сложносочиненный мир моцартовской оперы удивительным образом преобразился, ужавшись до размеров яркого луча, высвечивающего на экране темные силуэты героев.

У каждой сцены – свои хозяева: несколько ребят и чей-нибудь родитель, точнее, родительница. Ни одного папу, к сожалению, привлечь к постановке так и не удалось. Да и многие мамы поначалу очень стеснялись заниматься такими, на посторонний взгляд, легкомысленными «шалостями»: ползать по полу, вырезая из грубого картона драконьи и птичьи «профили», а потом оживлять импровизированных кукол, размахивая за сценой крошечными фонариками. Но психологи настаивали: такое коллективное творчество сплачивает семью, прекрасно снимает стресс, возвращает взаимопонимание, утерянное после катастрофы. Мамы смирились, а после премьеры чуть не плакали от счастья, видя, как весело смеются их дети. Потому как казалось, что два года назад эти семи-, десяти-, шестнадцатилетние ребята разучились смеяться уже навсегда.

Режиссер Илья Эпельбаум, один из авторов этой «театральной лаборатории», никаких поблажек не признает. Работает с детьми, как с настоящими артистами, и требования у него соответствующие. По его собственному признанию, он осекся лишь один раз, когда, устроив юной актрисе небольшую «головомойку» за то, что она не хочет как следует подпрыгнуть, вдруг услышал за спиной чей-то тихий голос: «Она не может прыгать, у нее в ноге осколок»…

Принц Тамино по имени Борик

Шестиклассник Азамат выбрал роль принца Тамино. Причем он не просто куклу водит, а сам выходит в «заэкранье», и его тень, заиграв на волшебной флейте, прямо на глазах у изумленной публики начинает превращать волков – в зайцев, змей – в цветы, самолеты – в ангелов, а двойки – в пятерки. Психологический посыл понятен: непобедимого зла нет, было бы желание его одолеть. Очень важно, чтобы в это поверил и сам Азамат: во время теракта он потерял брата и замкнулся, отгородился от мира, будто окаменел. Его уже ничто не интересовало, какая там учеба, когда жить не хотелось. И только в последнее время стал потихоньку приходить в себя, а во время репетиций «Волшебной флейты» в своей группе был просто «правой рукой» режиссеров – первым запомнил все движения и зорко следил, чтобы мама, сестра и друзья ничего не перепутали.

В другой сцене роль Тамино досталась маленькому Борику. В спортзале школы №1 у него погибли и отец, и мать. Мальчика усыновила тетка, и как только он стал называть ее мамой, родня отца затеяла тяжбу и отсудила ребенка. По Беслану прокатилась волна возмущения, и рыдающего Борика вернули любимой тете. Но мальчик замолчал. Два года психологических тренингов и лечения ушли на то, чтобы губы Борика дрогнули в жалком подобии улыбки.

Жизнерадостный Папагено и плененная принцесса Памина – все это Ирочка, хорошенькая, как куколка. Теракт забрал у нее старших брата и сестру, талантливых танцоров-«бальников». Она тоже была в том спортзале, а потом молчала почти целый год. И про каждого из детей, что с таким азартом побеждали зло в «Волшебной флейте», можно рассказать свою трагическую и непоправимую уже историю. И сколько должно утечь воды – той самой, из бутылок, ваз и аквариумов, – чтобы истории эти начали бледнеть и растворяться во времени, как те самые театральные тени при ярком свете?

Беслан, Северная Осетия-Алания