На чтение: ≈ 8 мин.Вот уже не первый сезон театральная Москва переживает настоящий бум постановок по пьесам Александра Николаевича Островского. Не остался в стороне и Театр им. Пушкина, представляя в сентябре премьеру, созданную Екатериной Половцевой в рамках «Режиссерской лаборатории» по последнему произведению драматурга «Не от мира сего».
В центре сюжета – жизнь молодой супружеской пары Кочуевых, в которой болезненная жена обожает супруга, беспечно проматывающего состояние в обществе безнравственных друзей вроде Ардалиона Мартыныча Муругова (Андрей Сухов). За сомнительным семейным счастьем Ксении (Анастасия Лебедева) завистливо наблюдают ее сестра Капитолина (все та же Лебедева) с женихом Фирсом Барбарисовым (Владимир Моташнев). Эгоистичная мать Евлампия Платоновна (Эльмира Мирэль) жаждет развести дочь с непутевым мужем, не считаясь с ее сердечными влечениями и слабым здоровьем. Персонажей постановки больше всего волнуют деньги, и только главная героиня думает о высоком, мужественно борясь с недугом и не замечая людской пошлости.
Екатерина Половцева выступает и как автор сценической адаптации. Она сокращает объем текста и число действующих лиц, избавляясь от социального подтекста оригинального произведения. Режиссер решает постановку как мелодраму безо всякого сатирического и обличительного звучания и слегка тасует реплики, тем самым ускоряя неспешное течение пьесы. Совмещение пространственных и временных планов, смелые перебросы героев из одного места действия в другое служат той же цели.
Свежесть взгляда проявляется уже в оформлении Александры Новоселовой, решительно меняющей местами зрительный зал и сцену, на которой представлен классический интерьер эпохи Островского, хотя и в несколько хаотическом состоянии: внимание авторов сосредоточено явно не на мебели, а на героях. Добродетельная девушка, по страстной любви вышедшая замуж за легкомысленного Виталия Петровича (Алексей Воропанов) – кутилу и поклонника оперетки, соблазнительная представительница которой во фривольном наряде расхаживает по семейному гнездышку в отсутствии супруги, – действительно не от мира сего. Все в ней чрезмерно: тончайшая душевная организация, переходящая в нездоровье, представления о людях, вера в семейные ценности. Впрочем, ее муж и вправду злоупотребляет свободой от брачных уз и пренебрегает элементарными приличиями. При этом в трактовке артиста персонаж привязан к жене и радуется ее приезду, но относится к ней как ребенку, потому что и сам, по большому счету, ребенок, не ведающий о долге и обязанностях. Такая интерпретация рождается во многом благодаря сокращению текста, у Островского безжалостно выявлявшего порочную суть Кочуева.
Анастасия Лебедева наделяет героиню ангельской добротой и прекраснодушием, но чрезмерный мелодраматический эффект от ее истерических припадков, кошмаров и необъяснимых страхов снижает масштаб центрального персонажа. Сравнение с птицей, проводимое и в тексте, тонко обыгрывается режиссером в сцене сна Ксении. Раздетая до белья хрупкая невысокая актриса в шапочке, скрывающей волосы, и впрямь, в согласии с фамилией, кажется беззащитным лебедем, едва переставшим быть гадким утенком. Она встает на натянутый через сцену канат, в почти акробатическом этюде воплощая и душевную неустроенность, и нежность, и чувство опасности, подстерегающей ее. Стоящий рядом партнер введен в действие скорее для подстраховки, хотя к нему и обращены слова любви, протянуты трепетные руки. Эпизод решен интересно, но ощутимая пластическая неуверенность актеров уменьшает впечатление от него.
В прямом смысле ярко построен переход сна в кошмар: вспыхивает красным огнем стробоскопическая лампа, дробящая движения и планы, так что видение буквально разваливается на куски, соответствуя сути происходящего и передавая тягостную атмосферу бреда. Но это мерцание бьет по глазам, так что кинематографический эффект хочется побыстрее переждать, не вникая в тонкие смысловые аллюзии. В спектакле чувствуется некоторая суетливость, идущая, возможно, от текстовых купюр.
Другая режиссерская находка – распределение ролей, при котором в образе обеих сестер выступает одна актриса. Персонажи решаются на контрасте, и кроткой Ксении противостоит отвязная Капитолина, сыгранная Лебедевой на крике, гротесково и с нажимом. Вторая героиня олицетворяет мещанство и жадность, грубость и низменность желаний. Вместе с женихом, так же сатирически обрисованным почти киношным злодеем Барбарисовым, она прячется в тесном шкафу, как в скорлупе, злобно обсуждая Кочуевых и необъяснимую любовь матери к непрактичной дочери. Неожиданное прочтение пьесы в большей степени удивляет, нежели кажется внутренне оправданным, но попытка уйти от традиционных трактовок заслуживает уважения.
Из второстепенных ролей стоит отметить сочно сыгранного, отталкивающего и порочного Муругова, в нескольких выразительных штрихах четко определяющего жизненное кредо: жадно вгрызаясь в ломоть арбуза, он презрительно рассуждает о женщинах, семье, браке и добродетели. Андрей Сухов убедительно демонстрирует, почему же так боится его героя нервическая Ксения.
Возможно, истерическая суть героини излишне педалируется в постановке, превращая ее в мелодраму. Но Екатерину Половцеву в большей степени интересуют скрытые мотивы, двигающие людьми на пути к счастью, – такому, какое представляется каждому в зависимости от его развития, морали, религиозности и душевной организации. Потому и не звучат в постановке ноты осуждения: слабый ветреный Кочуев по-своему неплох, только попал под дурное влияние, а энергичная мать заботится о нравственной чистоте дочери, считая любовь пустой блажью. Разве что парочка Капитолина и Фирс выглядит неприятно и жалко, но и этих мелких персонажей можно понять. И характеристика «не от мира сего» становится в таком прочтении скорее похвалой, нежели насмешкой: быть от этого мира – завистливого, изменчивого, суетного – значит, уподобиться худшим героям пьесы, в противовес которым живет и чувствует блаженная Ксения, так похожая на подбитую белую птицу.
Фото Александра Иванишина
Выбор читателей
Комментарии