Такого мира я не знал никогда

С легендарным актером Владимиром ЗЕЛЬДИНЫМ у меня все никак не получалось пересечься. А тут было теплое утро, берег моря под Анапой, где традиционно проходит фестиваль «Киношок». Но, главное, в эти минуты нам обоим некуда было особенно торопиться. Владимир Михайлович рассказывал, а я слушал.

* * *

– Баловнем судьбы мне трудно себя назвать хотя бы потому, что родился в 1915 году, шла первая мировая война, приближалась революция, так что мое взросление совпало с тревожными годами. Мама была учительницей, отец окончил Московскую консерваторию по классу тромбона, потом еще класс дирижирования прошел, так что я постоянно находился в мире звуков, отсюда, наверное, и тяга к искусству. Жили мы достаточно трудно, зарабатывал отец немного, впрочем, люди искусства и сейчас, особенно те, кто в драме, получают немного. Так что жизнь нас особенно не баловала. Я ведь в артисты идти не мечтал, очень хотелось в военно-морское училище, мне так нравилась морская романтика, форма нравилась. Но меня подвело зрение. А в самодеятельности участвовал в «Синей блузе», были такие кружки при школах – драматические, танцевальные, им придавалось очень большое значение, и ребята в них с увлечением занимались. В драматическое искусство меня все равно не тянуло, вот быть танцовщиком, казалось, совсем другое дело. Но отец был категорически против, когда я поступал в хореографическое училище, он не считал это серьезной профессией, и хотя экзамены я сдал довольно успешно, он, будучи знаком с педагогами училища, просил их меня не принимать, и они мне сказали: мы тебя взять можем, но ты по своим способностям будешь плестись в хвосте. Это стало первой в моей жизни настоящей драмой, дня три я находился буквально в состоянии шока. Потом работал учеником слесаря, приходил домой, весь измазанный маслом и мазутом, а воды нет никакой – ни горячей, ни холодной, и я подумал, что стоит выбрать работу почище. Отец и мама умерли рано, в 17 лет остался один с любимой сестрой Ниной, она была чуть старше меня, вот и решил поехать в Москву, чтобы поступить в Производственное – оно так и называлось – театральное училище. Название подчеркивало близость к рабочей тематике, рабочему классу. Существовало училище при театре МОСПС, теперь это театр Моссовета, в Каретном ряду.

К сдаче экзаменов отнесся с полной безответственностью, совершенно не готовился, у всех абитуриентов дрожали поджилки, а я от полного безразличия к тому, возьмут меня или не возьмут, чувствовал себя свободно и спокойно, был раскрепощен, музыкален, пел, читал стихи Безыменского, смешные: «Нас в семействе только двое, но не трудно спутать нас, родились мы с братом Колькой, в тот же день и в тот же час…». Через несколько дней я узнал, что принят.

В театре МОСПС я после окончания училища играл три года, а потом ушел. Молодому актеру всегда хочется большего, хороших ролей, а там это как-то не очень получалось. К тому же театр уезжал на Дальний Восток с большими гастролями, а мне не хотелось так далеко забираться. Как раз открывался новый Театр Транспорта, и вот я в него поступил. Снова играл небольшие роли, но потом туда пришел замечательный режиссер Николай Васильевич Петров, петербуржец, удивительно деликатный и доброжелательный. Я сыграл у него сразу в шекспировской «Комедии ошибок», оформлял спектакль Акимов Николай Павлович, руководивший Ленинградским театром Комедии. Потом сыграл в пьесе Афиногенова «Старые пути», потом в «Генеральном консуле» братьев Тур, роль была грузина, комедийная. Это было перед самой войной. Однажды на спектакль пришел ассистент режиссера будущего фильма «Свинарка и пастух». Не знаю, был бы я жив сегодня, если бы тогда он не увидел меня в «Генеральном консуле». Фильм снимали, когда уже шла война, и как раз призывался мой год.

– Но вообще-то познание волшебного мира кинематографа для меня началось чуть раньше. До войны режиссер Рошаль снимал картину «Семья Оппенгеймеров», главные роли в ней играли Лидия Смирнова и Володя Балашов. Там требовалось танцевать западные танцы, меня позвали, а уж после этого были «Свинарка и пастух», «Учитель танцев». Но однажды у меня в кино наступила большая, многолетняя пауза. Я продолжал работать в Театре Советской Армии, играл по 20 спектаклей в месяц, ни ордена, ни звания, ни премии даром не даются… Однажды в Доме кино была какая-то конференция, в ней участвовали многие актеры, в том числе и Алеша Баталов, совершено удивительная личность, человек с необыкновенно интересной жизненной биографией, творческой. Там же и Кеша Смоктуновский был, с которым я тоже хорошо знаком. Конференция кончилась, надо было где-то поесть, я говорю: ребята, поехали ко мне. Поехали, обедаем, ля-ля-тополя, идет общий разговор. Баталов спрашивает у Смоктуновского, что да как, а тот говорит, что вот сейчас Андрон Кончаловский собирается снимать чеховского «Дядю Ваню», но все никак не может найти Серебрякова. Он и Завадского пробовал, и Бабочкина Бориса, и даже Сергея Герасимова. И тут Баталов говорит: Кеша, а чего там искать, вот тебе сидит Серебряков, посмотри на Володю, ты скажи про него Андрону, порекомендуй. Потом меня пригласили познакомиться с режиссером. Кончаловский оказался необыкновенно обаятельным, эрудированным, интересным. Сразу стало ясно, как он мыслит себе фильм. Особых проб не было, меня утвердили, и компания там была совершенно потрясающая: Сережа Бондарчук, Кеша Смоктуновский, Ирина Мирошниченко, Ирина Купченко. Вот так незаметно я перешел на возрастные роли, и это был успех кинематографический, меня в этой роли приняли.

Я не отношусь к той категории артистов, которые стучат по столу и требуют, чтобы для них обязательно поставили спектакль. А тут мне предстояло 85-летие, и старый репертуар, что играл, – «Загнанная лошадь», «Деревья умирают стоя», «Приглашение в замок» – играть не хотелось, хотелось показаться в чем-то новом. И вот такая счастливая случайность: как-то Баталов пригласил меня посмотреть во ВГИКе дипломный спектакль «Ханума», сказать свое мнение. Я пошел в Центр Высоцкого, где они играли, посмотрел, и мне спектакль очень понравился, был замечательно придуман Робертом Спиричевым, давал возможность импровизировать, не нарушая замысла. Неожиданно, спасибо ей, мне жена говорит: «Володя, а почему бы тебе не войти в этот спектакль, не сыграть князя Пантиашвили». Я отвечаю, что мысль хорошая, но сначала надо поговорить с Лешей Баталовым и режиссером.

Жена меня успокаивает: я с ними уже поговорила, и они так ухватились за эту мысль. Так у меня появилась юбилейная роль.

Это было непросто: текста много, музыкальные номера надо было учить, танцевальные. Но мне этого очень хотелось, к тому же и 85-летие требовалось достойно отметить, так что я все это сотворил. И для студентов выход на большую сцену Театра Российской Армии тоже стал большим событием. Успех был огромным, и потом я играл вместе с ними этот спектакль у нас в театре в течение двух сезонов, мы ездили с ним в Ригу, Тверь. Ребята были замечательные, мне рядом с ними было очень приятно, но надеюсь, что и мое присутствие рядом с ними тоже было небесполезно. Мне кажется, что для того, чтобы в любом возрасте сохранить интерес к происходящему в жизни, в театре, в искусстве, обязательно нужно иметь цель, мечту. Пусть даже она не осуществится, если произойдет – просто прекрасно, но как бы ни было трудно, надо обязательно к ней идти. Я и сегодня своей мечты не скрываю: есть замечательный мюзикл «Человек из Ламанчи»: когда-то в нем в Театре Маяковского прекрасно играли Саша Лазарев и Таня Доронина. Уже сделал из него три номера: начальный монолог, сцену с Дульсинеей, а еще один номер так и называется – «Мечта».

– К счастью, я встречал очень много хороших людей. Встречал, конечно, и других.

Профессия наша непростая, в ней и конкуренции хватает, и зависти. Но черт его знает… Вот Иосиф Бродский, замечательный поэт, сказал однажды: надо понимать, что есть люди, которые могут быть лучше тебя, это облегчает жизнь. Не уверен, что процитировал точно, но мысль ясна.

Да, есть люди, что, безусловно, и умнее, и талантливее, и образованнее, и красивее, но я таков, каков есть, и потому никогда никому не завидовал.

Может, потому и живу так долго. Восхищаюсь своими успешными товарищами по искусству. Вот мы о Серебрякове из «Дяди Вани» вспоминали. Ведь увлек же он очаровательную и неглупую Елену Андреевну, она увлеклась им, замуж за него вышла, а ведь рядом наверняка были и красивей, и моложе. Значит, было в нем что-то привлекательное, интересное, может, он так лекции читал, что все барышни с ума сходили. Вот я от этого танцевал, когда думал о Серебрякове, от того, что он наверняка талантлив.

От меня барышни точно не сходили с ума, поклонницы были, но чтоб с ума сходили… Конечно, фильм «Свинарка и пастух» в другое время мог бы обратить на меня внимание. Но он вышел в годы войны, и это было не то время, чтобы заводить экранных кумиров. У меня, кстати, сохранились рецензии из американских газет, и это было такое вранье, когда они там писали насчет первого красавца Москвы, собственной машины, большого дома, поклонниц, которые поджидали меня каждое утро, чушь какая-то! Ничего у меня не было, ходил во флотских брюках и таких же бутсах. И Сталинскую премию за «Свинарку» не получил, хотя ее все получили, считалось, что молодой очень. Первый раз на Сталинскую премию меня выдвинули за «Учителя танцев», но тут вышло постановление ЦК про современный репертуар, на чем все и кончилось. Премию мне все же дали позже за спектакль «Флаг адмирала», где сыграл Андрея Сенявина. Роль была небольшой, но обо мне даже написал в «Известиях» академик Тарле. Но вообще к наградам надо относиться спокойно. Как это говорится: «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». У меня всего хватает: званий, орденов, а что это дает? Так что, получается, не в том дело.

– Я детективы не очень люблю читать, возможно, возраст о себе напоминает. Больше классику предпочитаю – русскую, зарубежную. Но вот в «Негритятах» у Станислава Говорухина сыграл Судью, карающую руку правосудия. Меня после этого часто спрашивали: можно ли человеку присваивать себе право карать и миловать, словно он Господь? Но нынче мир стал жестоким, такого я никогда не знал, он для меня чужой, не уважающий жизни человека.

А человек ведь рожден для любви. Сам я всегда был увлекающимся, но страсти мои, которые могли длиться иногда всего месяц-другой, всегда были глубокими.

Потому могут пройти годы, ты уже давно расстался с человеком, а он не забывается. В смысле похождений я человек скромный. Живу с женой уже 35 лет, она тоньше, образованнее меня, окончила в МГУ факультет журналистики и в нашей семье рулевой. А еще обожаю животных, собак, лошадей. Я же кончил кавалерийскую школу, мы туда ходили вместе с Васей Сталиным, с сыновьями Микояна, нас целая группа ходила.

Это был манеж имени Буденного на улице Воровского, и у меня есть диплом Ворошиловского всадника. Еще однажды мы с женой подобрали трехмесячного замерзающего щенка, его выбросили из соседнего дома, и вот он у нас живет уже 11 лет. Избалован, конечно, страшно. Зовут его Борис Николаевич, с чем связана одна история. Однажды ко мне пришла корреспондентка, расспрашивала о предстоящей премьере, о собаке тоже. Спросила, как зовут. Я сказал. Потом вышла статья, на фото мы с собакой, а статья назвалась «Как актер Зельдин спас Бориса Николаевича».