На чтение: ≈ 12 мин.Окончание. Начало в №2, 3, 4, 5
Я овладевал этим искусством, посещая уроки учителей, коих за десять лет было около тысячи. Я научился в провальном уроке видеть талант учителя и во внешне блистательном уроке полную пустоту. Но беда состояла тогда, и особенно сегодня, в том, что часто именно глубина и не нужна была. Главное – отчетные цифры, показатели, нудные критерии. А критерии бывали и бывают дикими.
Вот передо мной огромный том с рекомендациями по всем урокам в одном из старших классов. В книге план «анализа урока литературы». В нем 37 критериев. Напомню, если кто забыл, что в уроке школьном 45 минут. 1‑2 минуты на каждый критерий. Но как за всем этим углядеть одновременно? Ведь здесь и «создание психологического настроя», и «дифференциация знаний», и «нравственная мировоззренческая направленность урока», и «привитие навыков самообразовательной деятельности», и «учет времени активного внимания», и «организованность и дисциплина», и «наблюдения за посадкой учащихся», и «культура, такт, внешний вид, речь учителя (темп, дикция, эмоциональность)», и «обеспечение доброжелательного психологического климата». И результат подсчета. По каждому показателю – один из вариантов: 0, 1, 2. Если сумма баллов 100‑75% – «5». Если сумма баллов 75‑50% – «4». Если сумма баллов 50‑25 ‑ «2». И ничего, что «наблюдения за посадкой» стоят столько же, сколько «нравственная и мировоззренческая направленность». И ничего, что в критериях оценки урока литературы ни одного параметра, по которому можно было бы судить о том, как ученики понимают, чувствуют слова писателя.
Вот что нас должно занимать. Вот чего от нас хотят. А вы говорите «как слово наше отзовется». Что на фоне таких требований вопрос о том, читают они или вообще не читают?
Но все-таки вернемся к этому читают. Ведь для этого читают прежде всего нужны книги.
Остается один прозаический вопрос. На издание нового варианта романа «Война и мир» и обеспечение этой книгой всех школьных библиотек нужны большие деньги. Больше того, сегодня во многих школьных библиотеках книг, изучаемых в школе в старших классах (в средних классах тексты входят в школьные хрестоматии), мало, а то и вообще нет. А книги дороги и не всем доступны. Библиотеке школы нужно иметь все программные произведения в количестве не менее одной книги на двух учащихся, лучше, конечно, на каждого. Где взять деньги на издание такого количества книг?
Сегодня издательства не платят авторам-классикам гонорары. Давайте примем закон, по которому всем классикам будут платить 1% от причитающегося им по современным расценкам гонорара. И пустим все эти деньги в фонд «Классики – школьным библиотекам». Причем комплектовать книги из этого фонда будем так: сначала библиотеки сельских школ, потом районных центров, далее городов областного значения, центров регионов, и только потом библиотеки школ Петербурга и Москвы. И комплект этих книг – каждому учителю литературы. Книга в школьной библиотеке – это больше, чем просто книга. Итак, как сказал Гагарин, поехали!
Вчера я закончил писать те страницы, которые вы только что прочитали, а утром мне продиктовали по телефону темы итогового сочинения, которые были в Москве.
Тема первая: «Согласны ли вы с убеждением автора «Войны и мира», что каждый человек должен пройти свой путь духовных исканий?». Таких слов в романе «Война и мир» нет. К тому же герои романа, близкие и дорогие для писателя, – капитан Тушин, Платон Каратаев, Николай Ростов, Наташа Ростова, Марья Болконская, Кутузов – такой путь в романе не проходят, как и миллионы, десятки миллионов, сотни миллионов человек. Так что ни о каком «должен» и речи быть не может. Такой путь проходит Григорий Мелехов, но его не проходят ни Андрей Соколов, ни Василий Теркин, ни Павел Корчагин.
Тема вторая: «Какую книгу вы посоветовали бы прочитать тому, кто устал надеяться?». Напомню только, что эта тема входит в представленное в конце августа направление «Отчаяние и надежда». Захожу на сайт «Православие.ru». «Крик души, потерявшей опору, внутренний обвал. Это своего рода тупик. Отчаяние ведет в сатанинство. Яркий пример такого отчаяния – Иуда, который, осознав, что натворил, пошел и удавился».
Но вчера я прочитал в прекрасной книге Катерины Гордеевой «Человек раздетый» о генерале, который застрелился: ни родственники, ни друзья, ни врачи не смогли добыть для него с его последней степенью рака спасительные от страшной боли успокаивающие лекарства. Тогда об этом много писали и говорили. И какая тут книга способна помочь?
У меня училась дочь Юлиана Семенова Оля. На выпускном вечере мы проговорили половину ночи с ее отцом. Семенов был необыкновенно интересным человеком. Но недавно Оля рассказывала на радио о том, каким отчаянием были омрачены его последние годы. И в этой связи назвала последний роман отца – «Отчаяние». Я пошел в библиотеку. Вы знаете, о чем этот роман? Он о том, как после «семнадцати мгновений весны» Штирлиц вернулся на Родину, был арестован, и о том, что он там пережил.
И что тут прикажете читать? Вы скажете – Евангелие. Да, Евангелие может стать спасительным для верующего человека. Но не так уж и давно я убедился в том, что наши ученики эту книгу не читали. Я предложил дома сравнить евангельского Понтия Пилата и Понтия Пилата из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Оказалось, что книга есть только у четверых, но что-то в ней читали только двое. Мне пришлось диктовать соответствующие строки.
Третья тема: «Как вы понимаете известное утверждение, что главное поле битвы добра и зла – сердце человека?». Известное утверждение составителям тем неизвестно. Это слова из романа Достоевского «Братья Карамазовы». И звучат они так: «Тут дьявол с Богом борется, и поле битвы – сердца людей». Да, очень часто может быть и так. Но далеко не всегда это главное поле битвы добра и зла. С 22 июня 1941 года это поле стало иным, о чем говорила и созданная тогда песня:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, –
Идет война народная,
Священная война!
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
Четвертая тема: «Считаете ли вы смирение добродетелью?». Открываю сайт «Православие.ru»: «Христианская добродетель. Смиренный человек всегда пребывает в мире с Богом, с самим собой и другими людьми. Без смирения духовная жизнь для христианина невозможна». Так не лучше ли говорить об этом понятии в церкви, а не в итоговом сочинении, которое пишут и христиане, и мусульмане, и неверующие?
Но ведь тут обязательно нужны литературные примеры. К чему обратиться? К рассказу Тургенева «Живые мощи», к Соне Мармеладовой из «Преступления и наказания» Достоевского, к Платону Каратаеву из «Войны и мира» Толстого, Луке из «На дне» Горького или же к Матрене и, может быть, даже Ивану Денисовичу из рассказа Солженицына? А если ученики этих произведений не читали? Тогда по кратким пересказам.
И другое: а что делать со всеми этими несмиренными: Мцыри, купцом Калашниковым, Евгением из «Медного всадника», Гришей Добросклоновым, Базаровым да Соколом и Буревестником? К тому же, по моим наблюдениям, и сами нынешние старшеклассники не очень к житейскому смирению склонны. Есть статистика: на развод больше подают жены, да главный мотив не измены, а то, что муж не сумел достойно обеспечить. Какое уж тут смирение!
Пятая тема: «Что мешает взаимопониманию любящих?». О ком идет речь, не сказано, то ли об отцах и детях, то ли о молодых людях, то ли о муже и жене. Тут ведь есть о чем говорить – у нас каждый второй брак распадается, а отношения в семье уж как далеки от идиллии… Но нужно ли на экзамене, зная, что твое сочинение прочтут посторонние, незнакомые люди, обо всем самом сокровенном и личном рассказывать?
О пяти московских темах итогового сочинения 2018 года я уже рассказывал. Так что ограничусь только первой темой: «Что важнее для детей – советы родителей или их пример?». Союз или – союз разделительный: или-или. В данном случае он абсолютно неуместен и бессмыслен.
Открываю роман Толстого. Князь Андрей Болконский прощается со своим отцом перед отъездом на войну:
«- Теперь слушай: письмо Михаилу Илларионовичу отдай. Я пишу, чтобы он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! <…> Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. <…> Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет… А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно».
Скажите, это что? Совет или пример?
Вот они, наши строгие ценители и судьи! Но тут никакие стандарты не помогут. Как говорили еще в эпоху социализма, кадры решают все.
Лев Айзерман
Выбор читателей
Комментарии