Странное семейство. Памяти Сэлинджера

С Джеромом Сэлинджером связано одно из самых горьких и счастливых откровений в моей жизни: прочитав его повести «Зуи» и «Френни», я поняла, что лучше, чем он, моих чувств, мыслей, оттенков самоощущения я передать не смогу. Что мы не просто одной крови, а одного дыхания, как близнецы в утробе.

Как я могу не любить человека, подарившего мне самых духовно близких людей на свете? Облекшего в плоть и кровь – пусть и недолговечную – существо, которое в шесть лет поняло, что все вокруг – Бог, и считающее, что все люди вступают в сговор, чтобы сделать его счастливым? Я имею в виду героя серии повестей и рассказов Сэлинджера о семье Гласс.

Это странное семейство. Самое странное в мире. Отец и мать, Бесси и Лес Глассы, – эстрадные артисты и вроде бы абсолютно обычные люди. Но их дети словно пришельцы, вынужденные отбывать свой срок на земле в неприспособленных к полету человеческих телах (да еще рожденных в Америке, центре потребления нашей планеты, как без улыбки шутил Сэлинджер). Их семеро: Симор, Бадди, Бу-бу, Уолт, Уэйкер, Зуи, Френни. Все они с младенчества проявляли редкий ум, познания и артистические таланты и сражали взрослых неизвестно откуда взявшейся в их возрасте мудростью.

Самый старший, Симор, – абсолютная единица измерения гениальности, справедливости и чистоты одновременно для всех своих братьев и сестер. Вот одно из его главных высказываний (из повести «Выше стропила, плотники!»): «Не знаю, понял ли бы он (брат Бадди. – Т.Е.), какая она (будущая теща Симора. – Т.Е.) на самом деле. Она человек, навеки лишенный всякого понимания, всякого вкуса к главному потоку поэзии, который пронизывает все в мире. Неизвестно, зачем такие живут на свете». И еще: «Я сам буду защищать всяческую терпимость до конца дней на том основании, что она залог здоровья, залог какого-то очень реального, завидного счастья. В чистом виде это и есть путь Дао – несомненно, самый высокий путь. Но человеку взыскательному для достижения таких высот надо было бы отречься от поэзии, уйти за поэзию. Потому что он никак не мог бы научиться или заставить себя отвлеченно любить плохую поэзию, уж не говорю – равнять ее с хорошей. Ему пришлось бы совсем отказаться от поэзии. И я сказал, что сделать это очень нелегко. Доктор Симс сказал, что я слишком резко ставлю вопрос – так, по его словам, может говорить только человек, ищущий совершенства во всем. А разве я это отрицаю?»… Как спокойно это сказано и как страшно за него становится от этого «а разве я это отрицаю?»…

Внешне у Симора все складывалось блестяще: он был звездой популярнейшего радиошоу (как и все младшие Глассы вслед за ним), очень рано окончил университет и получил ученую степень, женился по любви на красивой и состоятельной девушке. А потом взял и пустил себе пулю в висок, в разгар отпуска во Флориде, на соседней кровати с красавицей-женой. Признал ли он свое поражение – и невозможность существовать на Земле со своим вечным стремлением к совершенству? Что означала его странная притча про рыбок-бананок, которые, объевшись бананами, заболевают банановой лихорадкой и умирают? Причислил ли он себя к сонму обывателей, гоняющихся за материальными благами мира, объелся ли пошлостями мира, своим компромиссом с ним?

Эту мучительную рану несут в себе все остальные Глассы. Бадди – слишком узнаваемое и нескрываемое альтер эго автора – как и его создатель, становится писателем и отшельником от мира сего и всю жизнь пытается осмыслить загадку жизни и смерти Симора. Бу-Бу (рассказ в «Лодке») – как выясняется по вскользь брошенному в «Зуи» замечанию, один из самых религиозных членов семьи – тоже спасается от большого мира бегством в свой внутренний мир, укрывшись в роли «обычной» домохозяйки, «нормальной» жены и матери. Об Уэйкере известно только то, что он стал священником, но как много говорит этот факт в таком семействе с исключительной духовной одаренностью! Уолт погиб в результате несчастного случая в конце Второй мировой войны. Про него автор говорит мало, но нежно (Уолту посвящен один из самых моих любимых рассказов Сэлинджера «Лапа-растяпа»). Уолту же принадлежит проницательное замечание о том, что каждый из их семьи, должно быть, «накопил черт знает сколько дурной кармы за свои прошлые воплощения». Продолжая свою мысль, Уолт говорит, «что религиозная жизнь, со всеми сопутствующими мучениями, насылается Богом на тех людей, у которых хватает нахальства обвинять его в том, что он создал такой гнусный мир».

По этой же причине на религиозные поиски обречены и двое младших Глассов – Захария, или по-домашнему Зуи, и Френни. Им посвящены, на мой взгляд, две лучшие повести Сэлинджера. Брат и сестра отличаются необыкновенной красотой – что для них почти мучительно, поскольку они бегут от всякого источника самолюбования, – и актерским талантом (что, видимо, должно скорее примирить их с иллюзорностью мира). С 20-летней Френни случается нервный срыв: уж если она решает порвать с миром, то всем своим существом. Альтернативой «собирания сокровища на земле» героиня видит тихий путь к Богу через творение Иисусовой молитвы, на что ее наталкивают настольные книжки Симора и Бадди – духовные повести про русского крестьянина «Путь странника» и «Странник продолжает путь». В свое время эти книги потрясли и Зуи, что и неудивительно: его с сестрой воспитывали Симор и Бадди, приобщившие их с младенческого возраста к духовным сокровищам человечества – Упанишадам, Алмазной сутре, Библии, даосским притчам… Как с горьким сарказмом признается Зуи матери, «я до сих пор, до сегодняшнего дня не могу съесть несчастную тарелку супа, черт побери, пока не произнесу про себя Четыре великих обета» («Пусть живые существа неисчислимы – я клянусь спасать их, пусть страсти необоримы – я клянусь погасить их, пусть Дхармы неисчерпаемы – я клянусь овладеть ими, пусть истина Будды непостижима – я клянусь постигнуть ее»)…

Вообще же герои вслед за автором с тяжелым сердцем признают утопичность – но это великая утопия! – воспитания идеального человека. В удивительном рассказе «Тедди» главный герой, гениально одаренный мальчик (еще одна вариация на тему Симора в детстве), излагает свою концепцию воспитания: «Пожалуй, я прежде всего собрал бы всех детей и обучил их медитации. Я постарался бы научить их разбираться в том, кто они такие, а не просто знать, как их зовут и так далее… Но сначала я бы, наверное, помог им избавиться от всего, что внушили им родители и все вокруг». Главной помехой на пути к истинному взгляду на себя и мир Тедди считал яблоко познания и логики, которое Адам съел в раю. Нужно, чтобы «человека стошнило тем яблоком, если, конечно, хочешь увидеть вещи как они есть». Стоит ли говорить, что не только школа, но и общество вряд ли когда-нибудь согласятся с этим?

Френни и Зуи воспитаны на первостепенных духовных истинах, и им чуть ли не сложнее мириться с несовершенством окружающих и своим собственным, чем старшим. И все-таки Зуи и Френни приходят к необходимости мужественного принятия этого мира, который олицетворяет Толстая Тетя (Симор просил их в детстве играть ради Толстой Тети). «На всем белом свете нет ни одного человека, который не был бы Симоровой Толстой Тетей», – говорит Зуи. А вы знаете, кто она на самом деле такая? Будет нечестно, если я дам вам готовый ответ. Подумайте сами и, если интересно, откройте Сэлинджера.

Я всегда буду любить Глассов. Вы думаете, таких на этом свете не бывает? Ошибаетесь. В каждом из них есть частица странного человека Джерома Дейвида Сэлинджера. Человека, который ушел в свое домашнее заточение, как в монастырь (чего не удалось ни Льву Толстому, ни Генри Торо). Который запретил себе публиковать сочиненное им после 1965 года, хотя, по некоторым свидетельствам, продолжал писать до самой своей смерти 28 января этого года. Но разве он отрицал, что он человек, ищущий совершенства во всем?