Странник Зурбагана

140 лет со дня рождения Александра Грина

Елена МОРДОВИНА

23 августа 1880 года в городке Слободской Вятской губернии родился Александр Степанович Гриневский – будущий писатель-неоромантик, поэт и создатель фантастических миров, известный под псевдонимом Александр Грин.

Настоящим, ощутимым, осязаемым миром для этого человека, которому очень сложно было жить в мире реальном, был прежде всего, как это ни парадоксально, мир воображаемый, мир чистой идеи. Даже то, чем он был одержим с детства, едва научившись читать, – морские путешествия и приключения, свободная жизнь морского братства, – претворившись наконец в реальность, потеряло для него свою привлекательность. Будучи шестнадцатилетним юношей, Александр Гриневский прибыл в Одессу и с помощью старинного приятеля отца устроился матросом на пароход «Платон», курсировавший по маршруту Одесса – Батум – Одесса. Но юного мечтателя постигло глубокое разочарование. Реальная жизнь морских волков оказалась не такой уж романтичной. В итоге матрос Гриневский серьезно поссорился с капитаном и покинул корабль.
Нет, он честно, на пределе своих сил и возможностей пытался войти в консонанс с реальностью. Кем он только не пробовал стать! Солдатом в пехотном батальоне, рыбаком, железнодорожным рабочим, лесорубом, золотоискателем, шахтером. Но мечта о Несбывшемся все-таки взяла свое, и уже в довольно позднем возрасте, в 26 лет, Александр Гриневский становится писателем. В 1906 году впервые опубликованы его рассказы «В Италию», «Заслуга рядового Пантелеева», «Слон и Моська».
С того момента он напишет еще около четырехсот рассказов и шесть романов (один из них не закончен), среди которых такие шедевры, как «Золотая цепь» и «Бегущая по волнам», а также поистине гениальную повесть «Алые паруса».
Разбрасываться эпитетом «гениальный» – дело сомнительное, но в данном случае он более чем уместен, ибо гениальные произведения всегда резонируют с глубинными архетипами. В своей повести Александр Грин создал образ, по силе близкий к архетипическим, – девушка, ожидающая корабль возлюбленного (но не реального, каким был Одиссей для Пенелопы, а некоего идеального возлюбленного, созданного воображением). Этот образ находит отзыв в стольких сердцах, поскольку создает безукоризненную романтическую формулу, затрагивая при этом глубоко архетипическое, впрочем, в этом лучше разобрался бы Карл Юнг.
Будучи безусловным романтиком, Александр Грин не был романтиком «зефирным», на тонких ножках и в кружевных манжетах, он был романтиком злым, решительным, осиянным своим мрачным гением. Писатель был долгие годы искренне увлечен революционной борьбой, а любил так, что в порыве ревности мог даже выстрелить в свою возлюбленную. Что, конечно же, не характеризует его как устойчивую здравомыслящую личность, но добавляет убедительные штрихи к портрету безумного романтика.
Революционная деятельность увлекла Гриневского в армии, когда он познакомился с эсеровскими пропагандистами, которые впоследствии, после его дезертирства, помогли ему скрыться в Симбирске. Эсеры приняли его в свой круг, дали партийную кличку Долговязый и поручили заниматься революционной пропагандой. Вступив на романтический путь освобождения человечества от гнета высших классов, он серьезно рисковал жизнью, сидел в севастопольской тюрьме, дважды пытался бежать и в итоге был отправлен в ссылку в Сибирь, откуда в 1905 году освободился по амнистии. За уже упомянутое покушение на свою возлюбленную Екатерину Бибергаль был позже сослан в Туринск Тобольской губернии, откуда успешно бежал.
С эсерами он в итоге порвал, увлекшись писательской деятельностью и полностью направив свои жгучую пассионарность и революционный романтизм в мир идей и чистых образов. Пока его ровесники – революционные романтики – строили идеальную страну в реальном мире, он созидал такую страну в своем воображении, но теперь сложно сказать, какая из этих стран реальнее – условная Гринландия (термин, введенный в употребление советским критиком и литератором Корнелием Зелинским) или вполне реальный СССР, который в наше время уже кажется мифом.
Порвав с революционной деятельностью, Грин осел в Петербурге, женился на Вере Абрамовой и стал активно заниматься писательской деятельностью, издавая по двадцать пять рассказов в год. После выхода второго сборника рассказов у писателя образовался ощутимый доход, он начал было жить на широкую ногу, однако в 1910 году полиция обнаружила, что писатель Грин является беглым ссыльным Гриневским, и он был сослан в Пинегу Архангельской губернии. По возвращении в Петербург Грин продолжает заниматься писательством. На волне успеха он увлекается кутежами и проигрывает в азартные игры существенные суммы, вследствие чего происходит окончательный разрыв и развод с первой женой.
Несмотря на то что Грин фактически прекратил революционную деятельность, многие его рассказы того периода имеют остросоциальную направленность, а в одном из них он даже решается на «непозволительный отзыв о царствующем монархе», в результате чего ему до самой Февральской революции приходится скрываться в Финляндии.
Упоение последующей Октябрьской революцией довольно быстро сменяется разочарованием. За свою оппозиционность он в 1918 году умудряется попасть под арест и едва избегает расстрела. О находящемся в опале Грине, переболевшем, ко всему прочему, тяжелой болезнью, продолжает заботиться Максим Горький. Он выбивает для него академический паек и жилье – комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, где Грин пишет повесть «Алые паруса», которую посвящает своей третьей жене Нине Мироновой (см. об этом подробнее в эссе Романа Шишкова. – Прим. ред.). Благодаря заботе Нины Николаевны Александр Грин кардинальным образом меняет свою жизнь и наконец-то приступает к написанию своего первого романа «Блистающий мир», на гонорары от которого они с женой в итоге переезжают в Крым, где, несмотря на все трудности быта, писатель снова предается творчеству и создает бессмертные романы «Золотая цепь» (1925), «Бегущая по волнам» (1928), «Джесси и Моргиана» (1929), «Дорога никуда» (1930) и «Недотрога» (не закончен).
Феномен Александра Грина – это не просто визионерство и всеохватывающий символизм, но символизм предельно предметный, ощутимый, убедительный, который на удивление реалистичен и, более того, который преображает реальность, превращая любой крымский городок в волшебный Зурбаган или Гель-Гью.
Когда по Неве проходит корабль с алыми парусами, посмотреть на который с набережных Петербурга выходят без преувеличения миллионы людей, охватывает еще больший восторг, едва осознаешь, что парусник этот создан прежде всего силой воображения, причем в очень сложные для страны годы, когда едва выздоровевший после сыпного тифа Александр Грин, полуголодный, вечно нуждающийся, жил здесь, в Петербурге, на Невском проспекте, рядом с такими же бледными, слабыми, истощенными Гражданской войной писателями и поэтами, одержимыми Несбывшимся.

Елена МОРДОВИНА

Как и большинство детей, в детстве Грин (тогда еще Гриневский) обладал богатой фантазией: выстругивал деревянные мечи и рубил ими крапиву и лопухи, воображая себя сказочным богатырем. Конечно же, он много читал: «Прочитанное в книгах, будь то самый дешевый вымысел, всегда было для меня томительно желанной действительностью».

Им в пустыне нет подобных
ярким блеском оперенья;
Дикой нервности полета нет
средь птиц иных сравненья;
А они живут без пищи,
никогда гнезда не строя;
И пустыня их волнует
грозной вечностью покоя.

Вот и Грину, как птицам из его стихотворения, был чужд покой, поэтому жизнь его была насыщенной, хоть и тяжелой. То, что не складывалась его карьера моряка, Грин обосновывал так: «Кроме того, что на пароходах в отношении новичков существует этот вид спорта (издевательства. – Прим. авт.), – сказывалось, надо думать, внутреннее мое различие с матросами. Я был вечно погружен в свое собственное представление о морской жизни – той самой, которую теперь испытывал реально. Я был наивен, мало что знал о людях, не умел жить тем, чем живут окружающие, был нерасторопен, не силен, не сообразителен… Теперь я вижу, как я мало интересовался техникой матросской службы. Интерес был внешний, от возбуждающего и неясного удовольствия стать моряком. Но я не был очень внимателен к науке вязанья узлов, не познакомился с сигнализацией флагами, ни разу не спустился в машинное отделение, не освоился с компасом».

Грин был трижды женат, самый счастливый (он же последний) брак состоялся в 1921 году: он женился на медсестре Нине Мироновой, которая была значительно младше его. В мае 1921 года он писал ей: «Я счастлив, Ниночка, как только можно быть счастливым на земле… Милая моя, ты так скоро успела развести в моем сердце свой хорошенький садик, с синими, голубыми и лиловыми цветочками. Люблю тебя больше жизни». Она же не раз признавалась, что сошлась с Грином «без любви и увлечения в принятом значении этих слов, желая только найти в нем защитника и друга». Однако скоро писала ему уже совсем другое: «…Тебя благодарю, мой родной, мой хороший. Нет, не скажешь словом «благодарю» всего, что не может вместиться в душе, – за твою ласку, нежную заботу и любовь, которые согрели меня и дали мне большое, ясное счастье». Пара счастливо прожила вместе одиннадцать лет до последних дней писателя, и именно Нина являлась прототипом Ассоль, знаменитой героини «Алых парусов».

Был в жизни Грина один малоприметный, но показательный эпизод. Первая жена писателя Вера Абрамова писала: «Александр Степанович был всегда очень мнителен относительно здоровья, пугался малейшего заболевания. Боязнь же заболеть холерой обратилась у него почти в манию». Чтобы избавиться от своих страхов, летом 1910 года Грин отправляется в колонию для прокаженных под названием «Крутые ручьи».

Люди в ней были обречены на пожизненную изоляцию и смерть. Конечно, там были доктора, которые пытались спасти больных, экспериментируя с прижиганием и кислотными примочками. Как-то раз один из докторов даже решил, что открыл лекарство против лепры и специально заразил себя страшной болезнью, не сомневаясь, что сумеет вылечиться. И не сумел. Застрелился.

Грин около месяца жил в атмосфере перманентного страха смерти, жил по фальшивому удостоверению служащего, больного проказой. За писателем при жизни закрепился образ романтика (зачастую об этом говорили не без иронии), и этот поступок облагораживает литературный ярлык: намеренно поселиться среди смертельно больных, окружить себя змеящимися страхами, чтобы в конечном итоге поотрубать им всем головы! Такое не всякий реалист может себе позволить.
Справедливости ради надо упомянуть, что, если бы не отсутствие денег, Грин уехал бы в город еще раньше. В своем письме критику Аркадию Горнфельду он отчаянно просит того выслать денег: «Я живу сейчас в колонии прокаженных… и не могу вернуться в Питер, потому что нет денег на дорогу». Горнфельд прислал деньги, и Грин смог уехать. Иногда пишут, что он спасался в колонии от полиции (там-то точно искать не будут), тем «ироничнее», что по его приезде в Питер полиция задерживает писателя за проживание по фальшивому паспорту. Но мы остановимся на романтической версии, ведь точную причину странного поступка никто не знает.

Позднее, вспоминая дни в колонии, Грин рассказывал: «Признаюсь откровенно, что меня продирал мороз по коже, когда я слышал непринужденный хохот этих людей, готовых смеяться по самому незначительному поводу… Я глядел на провалившиеся носы, на гноящиеся глаза и лбы, покрытые коростой, и никак не мог понять – какая сила духа позволяет этим людям петь песни, выращивать прекрасные цветы и украшать ими свои жилища?.. Думаю, что жить на белом свете вне лепрозория не менее страшно, а может быть, даже страшнее, чем среди прокаженных».

Действительно, жизнь после прихода большевиков к власти стала похожа на лепрозорий. Прозаик и биограф Алексей Варламов пишет, что Грин «не принял советскую жизнь еще яростнее, чем жизнь дореволюционную: он не выступал на собраниях, не присоединялся ни к каким литературным группировкам, не подписывал коллективных писем, платформ и обращений в ЦК партии, рукописи свои и письма писал по дореволюционной орфографии, а дни считал по старому календарю… этот фантазер и выдумщик – говоря словами писателя из недалекого будущего – жил не по лжи». Но за подобное свободомыслие нужно было платить: на заседании правления Союза советских писателей член правления Лидия Сейфуллина заявила: «Грин – наш идеологический враг. Союз не должен помогать таким писателям! Ни одной копейки принципиально!» Досталось писателю и в годы борьбы с космополитизмом, когда его окрестили воинствующим реакционером и духовным эмигрантом.

Грин вышел из своей земной жизни достойным человеком, вызывающим уважение и сегодня. А свою духовную эмигрантскую жизнь Грин уложил в творчество, которое позволяет нам приблизиться к Несбывшемуся – таинственному и чудному оленю вечной охоты.

Роман ШИШКОВ