На чтение: ≈ 5 мин.Понравилась одна фраза моей виртуальной знакомой: «Жюльетт Греко (была такая певица, когда вы еще не родились) сказала однажды: «Мне нравятся умные мужчины, которые говорят, что я красива, и не нравятся глупые, которые говорят, что я умна».
Я не знал такого имени, посмотрел. Она действительно родилась за сорок лет до меня и пела, когда меня еще не было. Черное платье, черные длинные волосы.
«Эта красивая черная рыба», – сказал про нее один будущий нобелевский лауреат Франсуа Мориак.
«В гортани у Жюльетт Грекo – миллионы; миллионы стихотворений, что еще не написаны, но написаны, несомненно, будут. Для некоторых актеров пишут специально пьесы, почему же не писать стихи для голоса?» – а это уже сказал Сартр.
Удивительная судьба. Про тебя говорят такие слова люди, которые потом станут символами литературы твоей страны, а ты смеешься над стаканом вина и тянешься за сигаретой. И даже, возможно, забираешь ее у Жана Кокто и Бориса Виана.
Если ты думаешь,
если ты думаешь,
если, девчонка, думаешь ты,
что так, что так,
что так будет вечно –
бездумно, беспечно,
когда бесконечно
улыбки вокруг,
и весна, и цветы,
то знай, девчонка,
поверь, девчонка,
девчонка, пойми: ошибаешься ты.
Послевоенная Франция не ошибалась: она знала, что такое разочарование. Французская интеллигенция на своей шкуре выучила, что такое бедность. Ну и экзистенциалисты не остались в стороне: «Человеческое существование – это бытие, обращенное в смерть». Но что тебе бытие, обращенное в смерть, и экономические сложности, когда у тебя черные длинные волосы, а напротив тебя сидит черный, как твои волосы, музыкант, и, кажется, ты в него уже влюблена.
Они встретились в Париже в 1948 году, весной. Майлзу было 23 года, США ему только обещали славу, определив в «подающие надежды», а тут был настоящий успех. Франция трепетала.
Ему 23, а ей 22. В сущности, еще дети. По нынешним правилам ей год назад и спиртное в магазине не продали бы.
«Я встретила мужчину, такого же молодого, как и я. Мы пошли поужинать с компанией, в которой я почти никого не знала. Я не говорила по-английски, а он по-французски. Не представляю, как мы вообще сошлись. Это было чудо любви».
Очередная биографическая статья пишет: «Греко трижды была замужем», а про эту любовь ни слова. И это понятно. Мало ли бывает на свете романов.
Это были всего две недели в Париже, две весенние недели. И я не верю тому, что шепчут в дамских статьях: «Любовь друг к другу Майлз Дэвис и Жюльетт Греко пронесли через жизнь». Такого не бывает. Две недели – это две недели. Они кончились.
Сартр как-то спросил Майлза: «Почему вы с Жюльетт не поженитесь?» «Потому что я слишком сильно люблю ее и не могу сделать несчастной», – ответил тот. Еще одна весенняя белиберда. Не надо жениться. Никто и не хотел.
…Где-то я прочитал, что спустя пять лет они опять сошлись и снова расстались. Вот в это я верю. Человеческое существование – это бытие, обращенное в смерть. Так нам заповедовал экзистенциализм. Не будем его расстраивать.
Но все-таки эта двухнедельная любовь в Париже была.
Кончится праздник,
весна быстротечна,
планеты по кругу
вращаются вечно,
а ты не по кругу,
ты прямо идешь.
Поэтому срывай розы, пока они еще есть, девочка. А если ты их не срываешь, девочка, то ты дура. Это, кстати, тоже слова из песни Жюльетт Греко. Она знала, о чем поет.
Выбор читателей
Комментарии