Сплав

В жизни редко удается плыть по течению, почему бы не воспользоваться течением реки?..

…Светло, просторно, вольно вокруг. Тихо, совсем неслышно движется Енисей. Но сила чувствуется. Со зловещим и опасным шумом схлестываются струи возле бакенов, которые проносятся мимо. За бортом вдруг на стремнине раздается оглушительный всплеск, похожий на взрыв. Вода вскипает, клокочет, покрывается воронками, будто внизу беснуется огромная рыба. Меня поначалу это напрягало и настораживало, даже пугало, заставляло все время быть начеку, а главное – я ни на минуту не отпускал весла, все время подруливал то правым, то левым, чтобы мой челн не снесло на опасную стремнину. Но вот выбрался за город, судоходная обстановка на реке стала поспокойнее, и я отдался на волю течения. Оно несло и несло меня, и в какой-то момент я даже почувствовал его обособленность от моих переживаний и страхов, и (удивительно!) в то же время возникло некое единение, пожалуй, даже родство с водяной стихией. Она держала меня в своих объятиях, не отпускала и не сжимала, ценя и трепетно храня мою жизнь, однако и себя не стесняя, не удерживая, не лишаясь своей свободы…

Сплав по реке – это особое путешественное состояние. «Ты плавишься?» – таким вопросом меня часто привечали местные жители, конечно, любопытствуя, однако одновременно и восхищаясь и даже завидуя. Древние утверждали, что есть три вещи, которые способны удлинить человеку жизнь, если просто смотреть на них. Это растущая трава, горящий огонь и бегущая вода. С высоких мостов и крутых берегов я любил наблюдать за стремительными речными потоками. Однако одно дело – просто смотреть на бегущую воду и совсем другое – быть участником ее движения, отдаться с потрохами ее силе и энергии. Вообще сибиряки о сплаве знают не понаслышке. Перед последним, Осиновским, порогом в старинной деревне Ворогово, несмотря на полночный, однако еще светлый час, мужики на берегу сколачивали плот из бруса, на который грузили доски, ящики, туго набитые тюки и мешки.
– Чалься к нам, до Бахты споро дотащим, – предложил один бородач.

Я чуть притормозил, призадумываясь с ответом (все-таки было соблазнительно «прокатиться» по реке рядом с плотом), однако отказался. Своим ходом и сподручнее, и вольнее. Через час я уже разводил костер на диком берегу. Вода в котелке еще не успела закипеть, как мимо проплыл плот. Не «плотоматка» (буксир с вереницей сбитых друг с другом бревен), но все же довольно громоздкое плотовое сооружение, на котором хватало места и для людей, и для грузов. Каждый енисеец сам себе плотогон. Едва сходит лед, как деревенские жители стаскивают лодки и начинают рыскать по протокам, заводям, устьям речек в поисках бесхозных бревен, которые сбивают в плоты и сплавом доставляют в деревни. И хотя дома ждут дела, которых в летнюю пору невпроворот, сплавляются без спешки и суеты – с обследованием проток, привальными кострами, гостеванием у земляков. Делу время, а сплаву час.

В жизни редко удается плыть по ее течению. Ты вроде в ее потоке, она как будто и несет тебя, но все время раздражает то полный и непонятный штиль, то волна предательски хлестанет, то водоворот закрутит, то кажется, что ты не в струе, а иногда такое ощущение, что вообще плывешь без руля и ветрил, не видя берегов, непонятно, в каком и куда ведущем русле. И однажды вдруг (случайно или нет?) подумалось: если невозможно по жизни, то почему бы не воспользоваться течением реки, волей волн и зовом ветра? С ними вместе проделать путь, и поучиться у них, и принять их естество, и, может быть, даже сделать правилом твоего дальнейшего «безводного» и «безветренного» бытия. Сплав оказался очень простой и доходчивой школой жизни, в которой азбучные истины насущны и очевидны, принимаются легко и сразу, надолго запоминаются. Тут, на реке, все на виду и наяву, может, не все понятно и даже порой призрачно, но очень естественно и проникновенно. Енисей для меня, как книга на незнакомом языке, который предстоит выучить. Река – вода, берега – суша, облака – небо скрывают много тайн. На поверхности лишь намеки, а разгадка в глубине реки, вышине неба, таежной глуши, куда мне не добраться. И облака, и вода, и берега существуют как бы отдельно друг от друга, живут каждый своей жизнью, которую мне никогда не понять. И вдруг все меняется. Река принимает в свое лоно и небо, и берега. Они отражаются в воде, становятся доступными, пускай по-прежнему непонятными, но уже и не чужими. Мой кораблик взмывает к облакам и, пробив их толщу, сколь­зит над ними. Птица не всегда машет крыльями, иногда ей помогает ветер, так и я – в полете над отражениями с разными усилиями работаю веслами в зависимости от течения и направления ветра.

Тут и само речное русло, и берега принимаешь безоговорочно, охватываешь целостно и в то же время улавливаешь суть, постигаешь в деталях, которые приобретают значение символа, знака, возможно, самой судьбы. Вот по курсу справа поверх светлых кудряшек ракитника обозначился мыс, вполне возможно, за ним запань или даже протока, уводящая в таежные дебри к жилищам «отцов» – староверов-отшельников. Следующий береговой выгиб – лобастый темный выступ с резкими зазубринками елей.

Течение сносит меня к правому берегу. Он весь усеян шишками, которые скатываются сверху, с сосен, растущих на скалах. Нередко дерево торчит над деревом, будто это один высокий-превысокий ствол. Сосны крепко и смело на камнях сидят, не боятся ни ветра, ни воды.

Мимо проплывают берега. Они мимо тебя или ты мимо них, не важно. Другое дело – скалы, перекаты, шиверы, галечно-каменистые отмели. Камень Разбойник, Ножевые камни, Проклятая коса, Гнусная протока – я старался побыстрее миновать эти опасные места. В лоции о них ничего не было сказано, но ведь кто-то когда-то не зря так их назвал. В нескольких местах Енисей перерезают горные кряжи. Часто они образуют выступающие в реку красивые утесы, которые здесь называют быками. Памятен мне, например, освещенный закатным солнцем высокий, с характерным изгибом Утиный Столб. Я не рискнул приблизиться к нему, слишком шумно кипела вода под скалой, хаотично, подозрительно высоко подпрыгивали волны. Между грязными пенными шапками я быстро выгреб к судовому ходу. Опасность представляют и кармакулы – едва прикрытые водой, обсыхающие камни. Кстати, восточный ветер, дующий с правого возвышенного берега Енисея, называют каменником. «Ну тебя и понесло» – так нередко говорят о бедолаге, потерявшем голову в потоке жизни. Беспечно и бездеятельно плыть по течению не удается. Нужны чутье и умение, чтобы, следуя курсу и не теряя струи, вовремя заметить опасность и суметь упредить ее. Нужен маневр. Преимущество моей резиновой лодки в ее достаточной вместимости и одновременно легкости и удивительной маневренности. «Плавиться» в моем челне почти с одинаковым эффектом можно в любом положении – сидя, на коленях, полулежа. Я чаще и охотнее толкаю веслами лодку кормой вперед, лицом по ходу движения: хоть и немного медленнее, чем при обычной гребле, но зато вернее и надежнее курс, постоянный обзор водного пространства, которое предстоит преодолеть, новых берегов. Заметив каменистую преграду, буй, подозрительный водоворот, я мгновенно разворачиваю свой резиновый кораблик, чуть съезжаю с жесткого сиденья и тычками весел от себя увожу лодку со стремнины ближе к берегу.

«Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует», – писал Андрэ Жид. Был я пешим кочевником, потом велосипедным, теперь вот отсчитываю дни водного кочевья. К чему, с какими мыслями и порывами я прикоснусь, двигаясь вслед за вечно кочующей водой? Все вокруг тебя течет, все меняется, и ты постоянный участник этого круговорота, ты все время в русле и в струе. И самое удивительное, что происходит это само собой, без сомнений выбора и волевых сверхусилий. Твоя воля никуда не делась, но в то же время она слилась с волей водяного потока, и вы, определив однажды цель и направление, вместе движетесь и вместе кочуете. Это и есть умение отдаться течению жизни. Ты даже можешь не знать, куда и как будет направлена уверенная поступь по ней, но не сомневаешься, знаешь твердо наперед, что следующий четкий и точный шаг будет сделан. Это как выпущенная стрела. Выверена цель, натянута тетива – выстрел, а дальше прямой неудержимый полет сквозь время и пространство.

В одной лодке я и… больше никого. Но в одной лодке. И только лодке, в которой мне плыть и плыть. К берегу мне не везде и не всегда удается пристать. Сплав – это то жизненное обстоятельство, которое заставляет подумать о самосохранении, самоспасении и самодостаточности. Серьезно подумать, а главное – позаботиться об этой самости. Нам не дано знать, что в любой момент в жизни может понадобиться. Или все-таки дано? Во время потопа Ной погрузил в свой ковчег каждой твари по паре. Он был озабочен мыслью о спасении этих животин. Однако нет никаких сведений о том, чем и как он сам спасался во время скитаний по бурным водам. Начало моего пути – это прежде всего выбор и оборудование транспортного средства, которому предстоит стать моим домом на воде. Чтобы считать обычную резиновую лодку ковчегом, обеспеченным всем для длительного автономного плавания, хоть малым, но корабликом, пассажиры которого комфортно чувствуют себя на его борту, я решил на носу установить мачту. Внизу фанера с гнездом (кажется, у моряков оно называется степсом), на уровне бортов еще одна фанерная площадка плюс три растяжки. С их помощью мачта дополнительно крепится к бортовым нашлепкам (к ним привязана и верхняя фанера), через которые проходят леера. На мачте российско-украинско-запорожские флажки. Живо откликаясь на зов местных ветров, весело трепещут, как бы повышая «этажность» суденышка, его мореходный ранг и одновременно превращая томительное плавание в занятную игру. Во время дождя на тягу, соединяющую мачту с кормой, я быстро набрасываю полиэтиленовую пленку, которой во время сплава прикрываю вещи на корме, иногда использую вместо паруса. В старину кеты – российские индейцы Приенисейского северного края, – кочуя по Енисею и его притокам, жили в крытых берестой лодках-илимках. Быстро пролетели первые дни сплава, и я приспособился к кочевому водному быту, обжил надувное суденышко, которое стало моим домом. В нем особо не развернешься. Спальня, гостиная, кухня – все на полутора квадратных метрах. Можно вытянуть ноги, даже расслабиться и подремать, можно укрыться от непогоды, можно с помощью удочки поймать рыбу, можно даже с помощью сухого спирта и банки из-под краски, в которую вставляется кружка, приготовить чай. Всего этого достаточно, чтобы избежать сладкого плена берегов и шаг за шагом (вернее, гребок за гребком) продвигаться к цели.

Утро. Серо, росисто и знобко. Туман стелется вслед за рекой, неуемная сила которой влечет и влечет за собой. Куда? В туманной пелене трудно угадать направление, определить преграду. Но вот солнце поднялось, лучи скользнули по воде, притеплили ее, умаслили, и водовороты стали совсем не страшными, даже наоборот, довольно игриво и мило смотрятся, как ямочки на щеках любимой. Зеленые острова выплывают из солнечной дымки, как огромные стога. За ними лес зубчатой стеной, а дальше пыльные громады гор под крышами облаков. Полдень. Тишина. Где-то протарахтел мотор, но далеко и глухо. В чаще птички негромко подают голоса. Иногда с громким карканьем вынырнет ворона, коршун-падальщик сделает круг над прибрежным мелководьем. «Пили-пили» – это он так, говорят, пить просит. Но ведь вокруг воды хоть залейся. Нет, утверждают местные знатоки, ждет дождя, чтобы на лету глотать капли. Такая у него забава. Вечер. Черное облако задело краем солнце. Немного тревожно. Белые буи левого берега далеко видны – они как залетные диковинные птицы. Берега дикие, лишь буи да прямоугольнички створных знаков говорят о присутствии человека. Пристальнее всматриваюсь в берег в поисках пристанища. Вдалеке белая струйка на темном фоне лесной чащи – береза это или дымок костра? Вглубь уходит курья (узкий заливчик), можно ли в ней поспининговать? Баржа за мысом стоит или движется? В другое время (в другой жизни!) я бы не обратил внимания, что там на незнакомых берегах творится. Это как бы та обочина жизни, которая к твоему бытию не имеет отношения.

Уютный зеленый бережок, прогретый солнцем песчаный чистый пляжик, тихая заводь, в которой можно укрыться от ветра, там наверняка водится рыба, прибрежная таежная опушка, наверняка грибная, земляничная уж точно, расположившиеся на деревянных мостках с бельем деревенские молодухи, приветливо, призывно, а главное – многообещающе машущие руками, дымки над баньками, что выстроились на речном откосе. Мимо всего этого несется речная вода. Стремительно, без остановки и оглядки. Убегает? Да нет. Стоячая вода гниет. А эта движется. Все время течет и изменяется. Такое уж у нее предназначение, такое естество.

…Жарким сияющим июльским днем я достиг устья Курейки – правобережного притока Енисея, на высоком берегу которой установлен символический знак с надписью «Полярный круг». Время сплава истекло. Река продолжила свой путь на север, а я упаковал лодку, погрузил ее на белый трехэтажный теплоход и по енисейскому меридиану, вверх по течению реки, стал возвращаться на круги своя.

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора