Со мною вот что происходит

Хорошо понимаю, что, прочитав этот эпиграф, читатель может усмехнуться: вот опять воспоминания о том сладостном времени, когда и трава была зеленее, и небо голубее, и друзья и подруги были верными и настоящими. Но основания для такого прочтения моей жизни нет.

Со мною вот что происходит:
Ко мне мой старый друг не ходит,
А ходят в праздной суете
Разнообразные не те…
Со мною вот что происходит:
Совсем не та ко мне приходит,
Мне руки на плечи кладет
И у другой меня крадет…
О, кто-нибудь,
Приди,
Нарушь
Чужих людей соединенность
И разобщенность
Близких душ!
Евгений Евтушенко, 1957 год

На протяжении всей своей долгой учительской жизни я всегда относился к своей работе и к общему положению дел в школе достаточно критично. Хотя, естественно, всегда видел и начала подлинно плодотворные, творческие.
Но начинал я как учитель, во многом опираясь на традиции и каноны господствующей в школах методики преподавания литературы, хотя сам как ученик школы учился не так, как тогда часто учили.
Первые сомнения появились уже в первый же год моего учительства. И вот с чего это началось. Я предложил своим девятиклассникам классное сочинение на тему «Некрасов – поэт революционной демократии». Проверка этого сочинения повергла меня в холодный ужас. Я уже приготовил гневную разоблачительную речь, которую произнесу в обоих классах. Но поступил по-другому. Поставил перед собой часы и, не заглядывая никуда, за полтора часа, то есть за два урока, написал сочинение на эту тему. Пишущей машинки у меня еще не было (недавно исполнилось сто пятьдесят лет с того дня, когда это изобретение было запатентовано; нынешние ребята абсолютно не ведают, что это такое). Кто-то перепечатал мне мой опус, и я пошел в кабинет русского языка и литературы Московского городского института усовершенствования учителей, не подозревая, что через одиннадцать лет я начну в нем работать, конечно же, не прекращая давать уроки в школе. Дежурил в тот день известный учитель, автор школьного учебника, проработавший более пятидесяти лет, не считая тех лет, когда он был на фронте, в одной и той же школе, Давид Яковлевич Райхин.
– Вот, я не знаю, что поставить за это сочинение…
– У вас много таких учеников?
– Немного, но есть.
– Я вам сочувствую.
Я понял, что делаю что-то не так.
Но понять, что не так, куда легче, чем ответить себе на главный вопрос: а как же надо? Пройдет много лет, пока я пойму, почему те сочинения, которые до сих пор пишут в нашей школе, ведут только в тупик.
Никакие сочинения о Татьяне, «русской душою», о Катерине как «луче света в темном царстве», о героизме и патриотизме русского народа в войне 1812 года в романе Л.Н.Толстого «Война и мир», о разоблачении утешительной лжи в пьесе М.Горького «На дне», о вчера, сегодня и завтра в пьесе А.П.Чехова «Вишневый сад» абсолютно не свидетельствуют о знании и понимании литературы. Хотя бы потому, что сочинения не могут уже в самой формулировке темы отвечать на поставленный вопрос, и хотя бы потому, что за два, даже шесть часов на экзамене нельзя писать сочинение о произведении в целом, произведении, о котором только в учебнике написаны десятки страниц. Пройдут годы, когда, уже имея большой опыт проведения других сочинений, я пойму элементарные истины: объем материала для сочинения должен быть предельно сужен; тема сочинения не должна отвечать на поставленный вопрос; тема сочинения должна быть своеобразной задачей, над которой нужно думать даже на самом экзамене, а не вспоминать, что нам там по этому поводу говорили.
Я пять лет был председателем московской городской медальной комиссии. Было это очень давно – с 1968 по 1972 год. Этот опыт уже окончательно убедил меня в бесплодности традиционного пути. Идеальной темой сочинения считаю тему, которую я взял из книги И.Д.Молдавской «Месть Гамлета и месть Лаэрта». Это сочинение можно написать на двух страничках тетради, и написать блистательно. Работая в Московском институте усовершенствования учителей, мы в кабинете русского языка и литературы искали другие пути.
Придя в институт, я застал подготовку к масштабной проверке знаний учащихся трех старших классов по литературе. Я предложил к уже приготовленным добавить еще одну тему во всех классах: «Какое произведение современной советской или зарубежной литературы мне больше всего понравилось и почему». Любая инициатива, как вы знаете, бывает наказуема. Мне принесли тысячу сто тридцать девять сочинений, которые я и проверял от начала до конца целый месяц. Настоящее сочинение должно быть интересным информационным источником. Оно должно приносить не только оценки и баллы ученикам, но и знания об учениках нам самим. Сдав отчет по службе, я второй экземпляр отнес в журнал «Литература в школе». Я не знал, что моя статья «Современная литература глазами старшеклассников» будет переведена на английский язык и напечатана в журнале «Советский Союз» в США. А через несколько лет я получил большую коллективную монографию «Что читают дети мира» вместе с карточками Библиотеки Конгресса. Советский Союз в этой книге был представлен моей статьей.
Через три года я поменял знаки препинания в традиционной советской теме. Вместо сочинения на тему «В жизни всегда есть место подвигам» я предложил своим ученикам сочинение на ту же тему, но с добавлением: «Ты согласен с этим утверждением?». Все изменилось. Я попросил то же самое сделать и других учителей. Получив 272 сочинения, я написал статью «Всегда ли в жизни есть место подвигам?». Ее напечатала «Юность», которая тогда выходила двухмиллионным тиражом. С классом, который писал это сочинение, с классом, с которым я впервые перешел на принципиально другую систему преподавания литературы, и в том числе перешел полностью к другим сочинениям, я в позапрошлом году отмечал пятидесятилетие окончания ими школы.
За десять лет я посетил около тысячи уроков. Нужно было увидеть реальное положение дел (тогда еще не было рейтингов) и ознакомиться с тем, что в Советском Союзе называли передовым опытом.
Недавно вышла книга «Мой урок литературы» (М., 2018). Это воспоминания четырех поколений детей – от детей 50‑х годов прошлого века до детей начала XXI века. Я сделал всего пять выписок, чтобы показать, насколько неоднозначна была картина урока литературы в нашей школе. Была и есть.
«А я тогда и сейчас биологически не выносила Маяковского. Поэзия – это уже и совсем музыка. Либо она резонирует с чем-то внутренним, либо нет. Нельзя так убивать литературу, как делали и делают в нашей школе. Скажу и о том, где корни заразы. Не в СССР, где пытались сделать литературу частью коммунистического воспитания. Корни эти – в унаследованном от СССР разночинском подходе к смыслу литературы. Белинский попытался украсть у нас литературу, взнуздав ее в политику. Это его тезис – судить литературное произведение по его способности произвести изменения в обществе».
«Интересно ли современному подростку читать про то, что было полтора века назад? Думали тогда по-другому, говорили иначе, на жизнь смотрели совершенно под другими углами. Проблемы тоже были другие. Навязывая юному поколению изучение классики, современная система преподавания прививает большинству молодежи аллергию на чтение».
«Когда пришла новая учительница, началась совсем другая жизнь. Ей было интересно слушать, было ясно, что она что-то понимает в этих книгах. С ней было интересно их обсуждать. Главное было не в том, чтобы мы какие-то фразы правильные сказали по учебнику, ей было и правда интересно, как это для нас, как мы воспринимаем произведение. С новой учительницей можно было говорить про книжки как с человеком, и это была часть живой жизни, а не какие-то факты из гербария, которые нужно выпаливать по каждому поводу».
«Больше всего меня возмущает, когда учителя литературы с важным видом препарируют чужие стихи. Распластают под микроскопом какого-нибудь пушкинского «Пророка» и давай его ножичком полосовать: селезенку туда, печень сюда, а сердце вон в ту баночку. Даже название для этой экзекуции противное придумали – «анализ»!»
«Помню, писали сочинение по «Войне и миру» на тему «Мой любимый герой». Я взяла образ Наташи Ростовой. Писала сочинение искренне, потому что я переживала за нее, даже расстроилась, когда она стала женой Пьера Безухова. Каково же было мое изумление, когда за содержание я получила тройку – первую в жизни по литературе. На мой вопрос, за что, учительница ответила: «Наташа Ростова не может быть любимым героем. Надо было писать о князе Болконском или Пьере Безухове». Я попыталась возразить, ведь озвучила свои мысли. Ответ меня пора­зил. До сих пор не понимаю, как учитель по литературе мог сказать так: «А кому нужны твои мысли? Уже давно все сказали. Вспомни слова критики, подкрепи их цитатами из текста. Ты же не думаешь, что умнее других».
Я встречался с прекрасными учителями литературы.
Прежде всего скажу о Вере Сергеевне Молчановой, моей учительнице, которая вела наш класс два последние года в школе. Она окончила гимназию и университет еще до революции. Нас никогда и ничего не заставляли выучивать, только самостоятельная работа. Когда в 1963 году я пришел в Московский институт усовершенствования учителей, я первый месяц разбирал архив кабинета русского языка и литературы, который был не разобран с довоенных лет. Нашел там и переплетенную машинопись с нашими докладами на конференции об А.Н.Островском, и свой доклад «Русский театр до Островского». Сидел в библиотеке, читал книги по истории русского театра. Вера Сергеевна умерла уже после того, как мы окончили школу. Я пришел к ней домой проститься. Меня, советского школьника и комсомольца, поразило, что советскую учительницу хоронят по-церковному: иконы, свечи. Пройдет много времени, пока я пойму, что, скорее всего, именно вера помогла ей пережить десятилетия тяжелой для нее жизни.
Блистательный Семен Абрамович Гуревич. О нем слышали все учителя-словесники СССР. Семен Абрамович был женат на своей ученице. Она умерла, когда младшей дочери было только девять лет. Отец стал для девочки и отцом, и матерью, и самым близким другом. Страстный театрал, он и младшую дочь приобщал к театру, хотя и не хотел, чтобы она стала актрисой. Но если она, Анна Каменкова, стала известной актрисой, в этом прежде всего его заслуга. У Гуревича была фантастическая библиотека – десять тысяч книг; по его квартире нужно было ходить осторожно – даже на полу лежали стопки книг. В Интернете нашел восторженные воспоминания его бывших учеников. Одно меня особо затронуло: «Когда мы проходили произведения Чехова, он принес в класс пачку старых, начала века, фотографий. Вынимая их по одной, он требовал, чтобы мы сказали, кто из героев Чехова изображен на этой фотографии». Эту идею я заимствовал.