Мой отец Семен Афанасьевич Калабалин – читатель его знает по «Педагогической поэме» как Семена Карабанова – был воспитанником Антона Семеновича Макаренко, который для него, бывшего беспризорника, стал, по сути, отцом. Поэтому и меня он назвал в честь своего великого учителя Антоном. Однако это не просто дань памяти. Мой отец пошел по следам Антона Семеновича и всю свою жизнь посвятил детям: был директором детских домов, заведовал колониями. Была педагогом и моя мама – Галина Константиновна. Поскольку с детства передо мной был пример родителей, я считаю, что нет на земле более мужественной, более смелой профессии, чем профессия педагога. Педагог детского дома – это и врач, и психолог, и артист, и родитель, и нянька в одном лице. И немного – сам ребенок: иначе как он поймет детей? А если серьезно, педагог – это человек, который чувствует себя в ответе за всех детей.
Меня до глубины души возмущают извращения педагогики А. С. Макаренко, которого нередко представляют эдаким солдафоном, приложившим руку к воспитанию законопослушных «винтиков»-человечков. Это циничное, вульгарное опошление. Антон Семенович не растил непорядочных людей. Он растил личности, патриотов своей страны, граждан. Вот, к примеру, он вырастил моего отца. Разве это «винтик», раб? Мой отец, подобно своему учителю, воспитал тысячи людей, и среди них ни одного мерзавца. Воспитанники всегда помнили главные уроки своих педагогов – как жить, как вести себя в той или иной ситуации. Потому что эти учителя их учили не назиданиями: они жили рядом, в одном доме, по их поступкам дети определяли свою линию поведения, причем самым естественным образом, без принуждения.
Я часто размышляю, почему и Макаренко, и мой отец пользовались таким авторитетом среди детей. Ответ один. У них было кредо, которому они следовали всю жизнь: «Делай только то, что умеешь делать». Весьма часто сегодня мы забываем об этой истине! Как-то директор одной из московских школ взахлеб рассказывал мне об одном учителе, которого любят ребята. Поинтересовался я, в чем секрет такой любви. Оказывается, дети его учат кататься на велосипеде. Это двадцативосьмилетнего мужчину! Да он, коли уж выбрал профессию учителя, должен был еще до поступления в пединститут научиться и этому, и многому другому… Впрочем, у нас иные критерии при приеме абитуриентов в педвузы, и готовят там не учителей-воспитателей, а предметников.
…Отец не раз повторял: «Мы не знали, чего бы не умел делать Макаренко». Как-то он спросил Антона Семеновича: «Почему Вы с нами не купаетесь?» А тот в ответ: «Знаешь, Семен, если я разденусь, вы с ума сойдете – такой я худой, а я бы не хотел, чтобы меня жалели. Так дешево терять авторитет…»
В другой раз отец спросил Антона Семеновича, почему он никогда не ест вместе со всеми. И тот опять поразил отца: «Педагог может при этом проявить жадность, неопрятность. Это ему не принесет успеха».
Пример Макаренко лишний раз подтверждал: педагогу свои достоинства надо подчеркивать, развивать, а недостатки искоренять. В индивидуальности – неповторимое обаяние личности.
Отец много выступал с лекциями, и там, где бывал, всегда появлялись единомышленники. Умел заворожить, убедить, зарядить искренней верой в то, что плохих детей не бывает. Это мы, взрослые, часто расписываемся в собственном бессилии, рубя с плеча: «Он трудный, что с него возьмешь?» Просто такие дети требуют больше внимания, больше ухода, с ними надо больше повозиться, попотеть. Надо ребенка разгадать, пробудить в нем человека и, если хотите, творца. В колонии у Антона Семеновича хулиган забывал, что он хулиган, потому что занимался интересной, взрослой, настоящей работой. Он не играл в труд, а ощущал себя творцом. И однажды испытав это ощущение, уже не мог его забыть.
Приведу пример из своей практики. Как-то мне пришлось быть начальником пионерского лагеря. Первое, что я сделал, заказал тридцать кос. «Для чего?» – спросили меня взрослые. «Косить будем», – ответил я. «Как так? Дети должны отдыхать», – возмутились они.
Приехали в лагерь. Ребята спрашивают: «Когда в футбол?» Отвечаю: «Когда скосим траву с поля стадиона». «А когда скосим?» – не отстают они. «Если все возьмемся, дело быстро пойдет»,- говорю я. «А мы разве сможем?» – не унимаются они. «Буду учить. Только запомните, если кто порежется, больше сюда ни ногой».
Дети быстро освоились. Для косарей – особый режим. На покос им приносят парное молоко, квас. Постепенно бригада косарей росла. Председатель близлежащего колхоза обратился к нам с просьбой помочь накосить сено для телят. И мои ребята стали работать уже всерьез. Мы накосили 18 тонн сухого сена, полностью обеспечили сотню телят на зиму. Однажды приходим на луг, все наши стожки стоят, никто за ними не приехал. Ребята расстроились: «Может, наша работа никому не нужна?» Я их сажаю в машину, подъезжаем к ферме. Видим, у коров, как у детей, на глазах слезы. Оказывается, тракторист напился, и на два дня коровы, как и телята, оказались без корма. Тогда ребята стали возить сено сами. А когда приехал тракторист – веселый, с похмелья, то еле ноги от нас унес. Сколь многому научились ребята в этом случае! Они увидели человека в социальной сути: это тот, кто напился и оставил живые существа голодными. То есть дети пережили эту беду сами и поняли, что с ней необходимо бороться.
У Макаренко было две тысячи различных педагогических приемов. Дети не знали, как поведет он себя в той или иной ситуации. Антон Семенович был непредсказуем, и это вызывало жадное их любопытство. А мы, как мы себя ведем? Каков наш педагогический арсенал? «Встань, выйди из класса!» – вот и все. Скука…
Называющие себя учителями, «проходившие» Макаренко в институте, забыли суть его главного принципа межличностных отношений: игра, борьба, доверие и труд. Каждый ребенок сопротивляется педагогу, не хочет поддаваться его воздействию, и это закономерно. Плохо, если ребенок «пластилиновый» и каждый может вылепить из него все что угодно. И когда в этой борьбе-игре педагог, незаметно преодолевая упрямство ребенка, развивает заложенную в нем искру таланта, самобытность – это высшее педагогическое счастье.
Антон КАЛАБАЛИН, руководитель Педагогического музея А.С.Макаренко
Комментарии