Школа тридцать лет спустя после «Чучела»

Тридцать лет назад вышла книга Владимира Железникова «Чучело», по которой Ролан Быков снял свой знаменитый одноименный фильм. Действие происходит в школе провинциального города, но в действующих лицах москвичи угадывали персонажей спецшколы на одной из московских улиц в районе Аэропорт. Фильм не хотели выпускать на советские экраны – цензоры считали, что это поклеп на замечательную систему образования. Сегодня фильм кажется не таким уж и критическим, но все равно цепляет за душу узнаваемыми ситуациями, конфликтами отношений, позициями, которые проявляются в столкновении разных социальных групп. «Изменилась ли школа за эти тридцать лет?» – об этом шел разговор на очередном «Родительском собрании» радиостанции «Эхо Москвы».

Владимир СОБКИН, директор Центра социологии образования РАО, доктор психологических наук, академик РАО:- У меня особое отношение к фильму «Чучело», я его смотрел раз сорок, делал по поводу него большое исследование о восприятии этого фильма подростками, у меня Ольга Маркина даже защитила диссертацию по психологии восприятия, затем мы вместе с ней написали об этом книгу. Фильм поразительный, я считаю, что это правда. Шока, когда я его увидел, у меня не было, для меня это было мощное, честное художественное высказывание по поводу реальности образования. Когда Быков делал фильм, он рассматривал это как исследование психологии детства, для него его художественное творчество было исследованием. Мне кажется, что в тот раз он провел уникальное исследование проблем становления подросткового сознания и предложил очень важный сюжет о проблемах конформизма. Крайне важно, что сегодня переиздали эту книгу. И не худо было бы педагогам почаще смотреть этот фильм в школах с учениками. Я убежден, что они его понимают, воспринимают, адекватно к нему относятся, хотя реалии, связанные с пионерскими галстуками, от них далеки, но и «Капитанская дочка» в этом смысле от них далека, хотя пушкинский эпиграф «Береги честь смолоду!» мне кажется современным. Если мы говорим, изменилась ли школа, то этот разговор для всех нас крайне важен, потому что он связан не с какими-то макропоказателями (финансирование, зарплата учителя), которые можно долго обсуждать, и все равно это меняется. Но есть корневой вопрос: изменилась ли социально-психологическая атмосфера в школе, ведь ключевая социальная матрица в отношениях «учитель – ученик» и «ученик – класс». Когда я сказал слово «конформизм», то это проблема школьной травли, булинга, сейчас одна из краевых тем, один из краевых сюжетов любых статей в прессе о детской агрессии, в психологии и у нас, и за рубежом. Булинг – это массовая агрессия в школе, когда коллектив травит, проявляет агрессию к человеку. Это серьезнейшая проблема жизни, воспитания классного и школьного коллективов, нормальных отношений в них. Фильм Быкова заканчивается не только фразой «Чучело, прости нас!», концовка там ключевая, она в том, что Лена Бессольцева говорит: «Я не буду голосовать за бойкот, потому что я была на костре!» Необходимо педагогически осмыслить эту динамику становления самосознания, когда человек, прошедший через страдания, все-таки прощает и понимает, что так действовать нельзя, что нельзя мстить другому так, чтобы он испытал то, что было со мной, это кажется мне принципиальным моментом. Школа по своим целевым задачам за тридцать лет в этом отношении не изменилась: ее цель все то же воспитание детства и формирование морали, нравственности, морального сознания. В школе очень интересно строится конфликт между Леной и учениками в связи с заплаточником-дедушкой: он чудаковатый, он другой, и она из другой среды, нежели ее одноклассники. Это в принципе перенос на то, о чем мы сегодня говорим: «свое – чужое», «мы – они», «другой», негативное, отрицательное отношение к другому и стремление его отвергнуть. Все это очень важно, ведь Быков в фильме гениально заложил конфликт, когда Лене нужно было еще передать инаковость не просто как черту характера, но и существующую в среде, то, что она из другого контекста. В этом смысле школа сегодня социально страфицирована. У нас не просто хорошие школы и слабые школы, безусловно, есть хорошие, и их много, но есть и слабые. Но при этом происходит не только национальная дифференциация, но и социально-стратификационная. Это социальное расслоение переносится и внутрь школы. Мы провели исследование относительно того, как себя ощущает подросток из бедной семьи с более низким уровнем образования, так как сегодня это вызов нашей школе, нашему образованию. Школа, как ни странно, усиливает социальное неравенство, она его не нивелирует, а сама становится механизмом социального неравенства. Дети из социально благополучных структур лучше учатся в школе, лучше чувствуют себя в ней, им там удобнее. Ключевой момент в фильме – взаимоотношения в семье. Там очень сложные отношения мира взрослых и мира детства. Когда девочку бьют до крови, мимо проходят туристы, которые слова детей «Мы играем» принимают: «Ну и играйте!» Взрослые проходят мимо – это принципиальный момент нечувствительности взрослого мира к реальным детским проявлениям. Что будет с детьми, испытавшими насилие в школе, во взрослой жизни? У меня была встреча с Роланом Антоновичем в РАО, и он мне сказал, что хочет снять продолжение «Чучела» о том, что стало с Леной Бессольцевой. Он тоже об этом думал, у него была такая идея. Но в снятом фильме события происходят в провинциальном городе, и это художественное произведение. Когда Николай Гоголь написал «Ревизора», там все происходит тоже в провинциальном городе N. Прелесть этой великой комедии в том, что она приложима к любой точке России. Тому, что случилось в этом городе N, Гоголь придал такой масштаб, что, куда ни приложишь, в какой город ни переместишь, все там будет то же самое. В этом гениальность этой комедии. Так же и в «Чучеле»: в провинциальном городе N ситуация в школе типична и моделирует ситуацию социализации ребенка, отношения взрослого и ученика. Почему педагогическая общественность так резко негативно среагировала на этот фильм? Потому что там, например, показана равнодушный директор школы с ее улыбкой и «Здрасте! Здрасте!», классный руководитель, которая прибегает к детям, но у нее свои интересы, она формально что-то демонстрирует, показывает контакт с детьми, раздает конфеты, но все это мнимая забота и мнимый контакт. Такой пощечины равнодушным педагогам никогда не было, но ведь в фильме это сделано с болью. Это равнодушие взрослых к жизни детей, отстраненность от этого, незнание того, что происходит с детским коллективом, Быков не просто показывал, у него же видна боль по этому поводу. У нас был опрос на тему, могут ли школьники высказать на уроке свое мнение, свою точку зрения, критиковать и спорить с учителем. 20% сказали «Да!», остальные утверждают: «Это невозможно!»Школа должна идти на дискуссию, быть открытой, признаваться в своих ошибках. Не случайно в фильме играет военный оркестр. Не случайно Быков ввел себя как дирижера этого оркестра. Не случайно это военные курсанты. Не случайно Быков снимает фуражку, когда отплывает пароход, и так прощается с ним. Это «Честь имею!» – образ позитивный, чего, кстати, в фильме «Школа» нет. У Быкова это есть. Можно спорить, что есть в фильме, чего нет, но достоинство, отдание почестей, задание какой-то позитивной нормы там есть, хотя он эту норму не развернул. Только в музыке Губайдуллиной есть этот момент позитивного переживания, романтического волнения, ведь фильм «Чучело» очень жесткий, даже жестокий. Сегодня нет для подростка этого позитивного образа и образца, нет позитивной среды, которая так нужна. Нет благородства взрослого мира, которое необходимо подрастающему поколению. Для человека девиз «Береги честь смолоду!» становится примером для подражания, когда взрослый его демонстрирует, когда ребенок видит это в своем окружении. Марат АЛИМОВ, учитель литературы и русского языка школы №143:- Я читал книгу Железникова, смотрел фильм Быкова. Я в школу пошел в 1980 году, а фильм вышел в 1983, поэтому, конечно, я и читал, и смотрел много позже, чем они появились на свет. Когда же ознакомился с этими произведениями, то увидел нечто близкое себе. Для меня это было необычно и довольно жестко. В 80-е годы, когда книга вышла, многие говорили, что это пасквиль, что такого в советской школе не может быть, но тридцать лет спустя отношения в кадетских коллективах стали более жесткими, более выпуклыми. В последнее время погоня за количественными показателями забивает очень важный элемент школы – общение между взрослыми и детьми. Чем меньше общения – формального и неформального, – тем в большей степени дети предоставлены сами себе, они решают свои проблемы, естественно, по примеру взрослых. С другой стороны, появление в коллективе чудака, человека не как все и не желающего быть как все, в последние 5-7 лет уже не воспринимается так жестко, как тридцать лет назад. Я думаю, так происходит не потому, что люди вдруг стали понимать, что есть человек, который не хочет быть как все, просто сместились некоторые акценты. Сейчас я наблюдаю, что проблема переносится из плоскости неприятия человека, потому что просто другой, в некую национально-религиозную сеть, в национально-религиозный план. Российская школа нынче многонациональная, московская школа стала еще более многонациональной, и мы знаем, по какой причине это происходит. Полемика, образование групп уходят в эту плоскость, и эти группы в школе не мягче, чем были те, что мы видим в книге и в фильме тридцатилетней давности. Школа не источник социального неравенства, но она не может не ощущать на себе его влияния.Если отдельно взятые родитель и ученик достаточно успешной школы смотрят фильм «Чучело», сериал «Школа» или фильмы подобного рода, а в их школе этого нет, то, значит, этого нет нигде. Это те люди, которые пополняют список оппонентов, говорящих, что хватит нам показывать пасквили. Но мы в полемике о том, правда это или вымысел, бывает ли такое в российских школах или не бывает, забываем о том, насколько людям, потом попавшим в такую ситуацию во взрослой жизни, бывает сложно. То есть мы ограничиваемся в нашем споре тем, пасквиль это или не пасквиль, было это или не было, собрана ли там вся грязь со всех школ или она просто гипертрофирована в одном фильме. Недавно вышла книга «Одиночество простых чисел» достаточно молодого итальянского писателя, там в первой части рассказано тоже о школе, об издевательствах детей, о неприятии иного человека, а дальше, во второй части книги, рассказано о том, что с человеком, который терпел издевательства сверстников, происходит во взрослой жизни. В этом отношении «Чучело, прости нас!» и отплытие парохода – некий открытый финал, который на самом деле даже настораживает. А что будет с Леной дальше? Что будет с этими людьми, оставшимися в классе, как они, почувствовав свою силу, будут выстраивать свою дальнейшую жизнь? Лена не простила своих мучителей, они не все поняли, каждый остался при своем. В этой схватке не было победителей. Так же и в школе есть эта проблема, но мы почему-то об этом забываем, а ведь жутко ломаются судьбы людей. В «Одиночестве простых чисел» взрослая женщина, над которой издевались в школе, закрывает глаза и постоянно видит эти сцены насилия, которые были в ее детском возрасте. У такого человека может быть на всю жизнь комплекс, смотря по тому, какие испытания ему пришлось пройти, чтобы доказать свою правоту.Сегодня мы говорим о том, что школа должна быть открытой. Да, когда в школе что-то случается, никакой информации не получишь. Мне кажется, это остатки нашего советского наследия: «Самое главное, нужно подождать некоторое время. Помолчать, а потом, глядишь, все и рассосется!» На самом деле ничто не рассосется. Но пока мы молчим, не даем никаких комментариев, люди, которые не молчат, начинают выстраивать свои версии, выдвигать какие-то свои предположения. Вывод при этом один: «Вы молчите, не реагируете? Значит, соответственно вы признаете все свои ошибки, все, что вам предъявили!» Потом выясняется, что в некоторых случаях школа и не виновата или что ее вина в различных инцидентах и не так велика, но поздно, приговор ей уже вынесли. Давайте сразу пригласим всех к общению, ведь это хороший вариант, давайте сразу разговаривать, обсуждать, не ожидая никаких указивок сверху: «Это мы говорим, а это мы не говорим!» Мне кажется, что и закрытость школы в этом отношении отпадет, и мы все станем ближе друг к другу, и какие-то проблемы уйдут, потому что они очень часто надуманны, их просто нет. Вместо этого мы продолжаем транслировать опыт советской школы (другого жизненного опыта у нас пока нет) и начинаем думать, что все в школе происходит по-прежнему. А школа нынче совсем другая, в ней другие учителя, другие ученики, другая степень свободы. Я помню, как учительница в начальной школе сказала: «Есть пословица «Кончил дело, гуляй смело», а у нас будет другая: «Кончил дело, сиди тихо!» Так происходило тридцать лет назад, все в самом деле тихо сидели, но сейчас такой номер не проходит. Тебе надо, ты и сиди, а я не буду, потому что я свободный человек. Многое изменилось. Но мы не говорим об этом, нам кажется, что мы по-прежнему какой-то островок Советского Союза. Я учился в обычной советской школе, но не было даже таких разговоров о том, что могу высказать свое мнение. Сейчас, как учитель, я испытываю большие трудности в преподавании литературы, где вообще нет понятий «правильно – неправильно», где важен диалог ученика с автором, где учитель только посредник в этом диалоге. И если в средней школе еще есть ребята, которые высказывают свое мнение, то в старшей все просто молчат, думая: «Если есть что-то свое, то я не рискну высказывать!»