Роман СЕНЧИН. Прогнозировать будущее молодого поколения страшно..

Слава пришла к Роману Сенчину после того, как его роман «Елтышевы», отнесенный критиками к жанру жесткого реализма, вошел в короткие списки всех значительных национальных премий. Это было в 2009 году. До «Елтышевых» имя Сенчина было, как говорится, широко известно в узком кругу профессиональных литераторов. Молодого автора охотно публиковали толстые журналы, даже издательства печатали его сборники небольшими тиражами. После триумфа «Елтышевых» о Сенчине заговорили по-настоящему. Некоторые критики не без оснований сравнивали его талант с чеховским. Фиксировать жизнь и никого при этом не осуждать, признавать власть факта, оставив для себя скромное место документалиста, – такое не каждому удается. Повесть «Чего вы хотите?», написанная в жанре нон-фикшн и опубликованная в 2013 году в «Дружбе народов», вызвала бурную полемику. Однако авторитетных мнений «за» высказывалось больше, чем «против», и это послужило основанием для выдвижения повести на премию «Ясная Поляна» в номинации «Детство. Отрочество. Юность».

– Роман, вы верили, что победите?- Надеялся, конечно, но все равно удивился, когда повесть посчитали лучшей в данной номинации. Тем более что два других произведения, вышедших в финал, – сильные. То, что моя повесть «Чего вы хотите?» на политическую тему, об оппозиционерах, думаю, членов жюри не смутило. Именно это жюри несколько лет назад присудило премию «Ясная Поляна» роману Захара Прилепина «Санькя». Остальные премии ограничились финалом, хотя «Санькя» – это знаковая книга.- Было ли присуждение премии неожиданностью для членов вашей семьи, друзей – ведь они являлись персонажами повести?- Хочется сразу уточнить: повесть «Чего вы хотите?» – это не документальная вещь, прототипы есть, но они перенесены на бумагу не один в один. Даже те, кто назван своими именами и фамилиями… Хотя почти во всех своих вещах я стремлюсь к тому, чтобы они вызывали ощущение документальности. Родные и знакомые поздравили… Они все люди, связанные с литературой и знающие ее законы, поэтому тех, кто обиделся, узнав себя, кажется, не было.- Называть персонажей реальными именами – ход для русской литературы не совсем типичный. В свое время так поступил Сергей Тимофеевич Аксаков, и его родные обиделись на него за «Семейную хронику»…- Начиная с «Жития протопопа Аввакума» (ни в коей мере не равняю свои тексты с этой и другими книгами по шкале талантливости) русские литераторы выдавали подобные, предельно приближенные к реальности произведения. Бывают моменты, когда нужно воздействовать на читателя напрямую, без беллетристических виляний и изысков.- Меняется ли что-то в ваших отношениях с близкими после того, как вами написано, а ими прочитано новое произведение? Или две ваши роли – отца и писателя – в жизни не пересекаются?- Не ощущал изменений… Жена, Елизавета Емельянова, поэтесса, тоже окончила Литературный институт, так что понимает меня, надеюсь. Дети знают, чем я занимаюсь, привыкли… Думаю, я обычный отец, который в свободное от семейных дел и занятий время сидит больше не перед телевизором, а за письменным столом…- Приходилось слышать, что вас и вашего друга Сергея Шаргунова относят к свите Захара Прилепина, даже называют «подзахарками» (по аналогии с горьковскими «подмаксимками»). Не обижает ли вас такое отношение?- Захар Прилепин – очень талантливый писатель и яркий человек. Вообще особенная фигура в нынешней общественной жизни. Практически все, кто оказывается рядом с ним, могут быть при желании причислены к его свите. Хотя это, конечно, не так. У нас на некоторые проблемы разные точки зрения, бывает, полярные. По многим вопросам мы расходимся. А в том, что большинство из нас восхищается многим из того, что пишет Прилепин (но не всем), ничего нет удивительного или принижающего нас, его сверстников. И Прилепин, кстати, очень много писал рецензий, статей, заметок о современном литературном процессе. Сейчас у него, правда, другие приоритеты…Кстати сказать, почти все, кого в прессе и разных тусовочных кулуарах называют «подзахарками», вошли в литературу раньше Прилепина. Сергей Шаргунов стал публиковаться в центральных журналах в 2000 году, я – в конце 90-х, Денис Гуцко – в 2002-м, Михаил Елизаров выпустил первую книгу в 2000-м… И то, что мы встретили появление Прилепина не как конкурента, а как очень и очень сильного писателя, думаю, хорошо характеризует наше поколение. Те же, кто появился после Прилепина, в основном относятся к нему почти как к врагу. Это странно.- А как вы относитесь к делению писателей по «политическому признаку»?- Плохо отношусь. Я могу не пожать человеку руку, но буду восхищаться его талантом. Стараюсь не смешивать в одно писателя и человека.- Город вашего детства, отрочества и юности – Кызыл – описан в ваших повестях и рассказах далеко не радужными красками, хотя природа там необыкновенно красива. С чем связан такой контраст?- Кызыл и окрестности – место необыкновенно красивое, живописное. Но нравы, кажется, всегда были жесткие, а то и жестокие. Туда приезжали люди пассионарные, активные – чтобы отправиться жить в отдаленную республику на краю страны, нужно было иметь смелость и энергию; немало было и отбывших заключение, их детей… Все эти силы кипели в небольшом городе, окруженном горами. Жаль, что энергия находила применение в основном в хулиганстве, драках и тому подобном. В годы перестройки, кажется, наметился путь созидания – стало много музыкантов, художников, поэтов, но, к сожалению, это смылось почти полностью волной национальной напряженности. Что бы ни говорили нынче о межнациональном благополучии, но Тува – один из регионов России, который находится в составе нашей страны достаточно условно. И таких регионов, к сожалению, становится все больше.- Кому из своих учителей вы бы сегодня сказали спасибо?- Учителей было много, кого-то я любил, кого-то совсем нет. Плохо, когда учитель, например, химии видит, что ученик интересуется историей или литературой, а он заставляет его знать химию наравне с теми, кого увлекает этот предмет. Думаю, во всех школах после начального обучения необходимы специализированные классы. Давать азы, конечно, необходимо, но всех равнять под одно – губительно. Спасибо хочу сказать классной руководительнице Галине Григорьевне Бобринской. К сожалению, ее несколько лет уже нет на этой земле. Она преподавала у нас алгебру, геометрию, пыталась сделать эти предметы интересными. Много делала для того, чтобы класс был дружным. Жаль, не помню имя одной из учительниц литературы – она часто читала нам те произведения, которых не было в школьной программе. Эти уроки мне очень много дали…- К какому возрасту относится ваш самый первый писательский опыт? Кому вы его показали? Кто был для вас авторитетом в тот период?- Писать пробовал лет с десяти-двенадцати. Сначала подражал авторам приключенческих романов, а потом стал пытаться описать то, что происходит вокруг, со мной. Разные ситуации, истории… Один рассказик году в 1987-м даже послал в «Пионерскую зорьку». Мне прислали ответ, что кое-что изменили, потому что такого не может быть в школе, но в целом рассказ интересный и его передадут по радио. Потом пришел гонорар. Не помню сумму, но меня тогда удивило, что так много. Впрочем, переделка обидела, и много лет я свои опыты никуда не отправлял. Только уже через несколько лет после возвращения из армии, после переезда из Кызыла в Красноярский край, в 1995-м, стал предлагать рассказы в газеты Минусинска, Абакана. Их, к моему удивлению, с охотой печатали. Через год я поступил в Литературный институт. Я довольно замкнутый человек, поэтому никогда не бежал к родным или к кому-то еще с возгласом: «Я написал рассказ, прочитайте!» Но иногда то, что мне казалось по-настоящему удавшимся, показывал родителям. Тем более что они у меня люди, понимающие литературу, много читающие, а отец и писал. От него, наверное, и передалась тяга к чистому листу, на котором можно создать мир, сохранить случай из жизни…Литературных авторитетов особенных не было в первые годы. Точнее, они постоянно менялись. Сначала Стивенсон, Майн Рид, потом разные серьезные историки, чьи труды я пытался расцветить словесным художеством. Лет в четырнадцать появились Распутин, Шукшин, в семнадцать-двадцать – авторы жесткой прозы: Сергей Каледин, Людмила Петрушевская, Юрий Коротков, Светлана Василенко… Авторитетами были, да и остаются, Сартр, ранний Камю, Лимонов, Генри Миллер, русская проза XIX века, которую нужно перечитывать и перечитывать. Великий роман «Тихий Дон».- Любимые книги вашего детства и отрочества?- Любимым, наверное, был роман «Остров сокровищ». Перечитывал его раз пятнадцать. Много раз перечитывал и «Робинзона Крузо» в переложении Корнея Чуковского. Полностью эту книгу прочитал уже в Литературном институте и понял, что Чуковский создал самостоятельное произведение… Очень любил – и люблю – многие произведения Герберта Уэллса. Считаю его романы и рассказы образцом фантастики. Из русских книг нравились «Сорок изыскателей» и «За березовыми книгами» Сергея Голицына, «Приключения Васи Куролесова» и «Пять похищенных монахов» Юрия Коваля, «Ожидание лета» Владимира Ляленкова. В нашей семье была традиция чтения вслух. Чаще всего читал отец, но страницу-другую и мама, и мы с сестрой. С многими книгами я так ознакомился. Помню, я расплакался, когда отец дочитывал «Мартина Идена». А мне было лет тринадцать уже… Огромное впечатление на меня произвело «Житие протопопа Аввакума». Я его прочитал еще в том возрасте, который называется отрочеством. Наверное, эта книга перевернула мое сознание. Я до сих пор постоянно возвращаюсь к этому произведению.- Самое большое ваше детское горе связано с каким событием?- Не знаю, не могу вспомнить… Самое обидное происходило во снах – приснится, что тебя зло обидели, иногда и самые близкие люди, проснешься, всхлипывая, и постепенно осознаешь, что это было во сне. И так хорошо становится.- Узнаете ли вы себя в своих дочерях? Какие чувства при этом испытываете? Пытаетесь ли предостеречь их от вами совершенных ошибок?- Иногда узнаю свои черты характера. Причем не всегда лучшие… Хочется учить уму-разуму, советовать, контролировать, особенно старшую дочь, которая оканчивает школу, но начинаю вспоминать себя в таком же возрасте. Я был непослушным ребенком. Точнее, себе на уме. Много где учился, работал, но быстро бросал, в армию пошел, когда большинство других всячески от нее бежали… В общем, доставил родителям немало переживаний. Но они слишком сильно на меня не давили, не держали при себе, как это часто бывает.- Беретесь ли вы хоть в общих чертах спрогнозировать будущее нашей страны и ваших детей?- Боюсь прогнозировать. Последние года три-четыре, после десятилетия почти недвижимой стабильности, наполнены настолько непредсказуемыми событиями, зачастую, по моему мнению, очень тревожными, что говорить о том, что будет дальше, попросту страшно. Но я ничего хорошего в будущем не вижу. Детям скорее всего придется бороться за существование, за свое место в жизни куда активней, чем людям моего поколения. А такая активность мало кому идет на пользу – душа может погибнуть в человеке.- Что бы вы с высоты своего человеческого, писательского и родительского опыта посоветовали молодым родителям и начинающим учителям?- Мы все, взрослые, очень занятые люди. Быстро устаем. Но нужно уделять детям внимание. Причем ненавязчиво. Показывать им хорошие книги, фильмы, предлагать походить в один кружок, в другой, пытаться учить их в музыкальной школе, в художественной… Вдруг что-то ребенку по-настоящему понравится, станет делом его жизни. А учителям не считать, что их предмет важнейший для всех учеников класса. Определять, у кого какая склонность, и если она совпадает с тем предметом, которому вы учите, развивать ее. Дети изначально неодинаковы… Кажется, Пушкин всю жизнь благодарил своего учителя математики, что тот его не очень мучил. Но советы советами, а реальность иная. Кружки, к сожалению, почти все платные, с учителей требуют определенный уровень знаний, высокие результаты экзаменов… Я когда-то несколько месяцев работал в сельской школе, убедился, насколько это тяжелый труд – быть учителем.