Размышляя на карантине

Продолжение. Начало в №35-43

Идет последний итоговый день работы городской медальной комиссии (вообще-то их было три). Я сижу вместе с заведующим кабинетом математики нашего института (перепроверялись только сочинения и работы по математике) в той комиссии, которую возглавляет заведующий городским отделом народного образования Георгий Леонидович Асеев.

По одному входят директора школ. Вошедшему директору школы Асеев сообщает, что по математике проблем в комиссии не было. Но вот по литературе выпускнику Петрову комиссия подтвердила пятерку, и он получит медаль. А ученику Сидорову оценку за сочинение снизили до четверки, и он медаль получить не сможет. Директор школы просит, чтобы в таком случае лишили медали и Петрова. Немая сцена. «Петров мой сын. И я не могу прийти сегодня на выпускной вечер и своему сыну дать медаль, а другому мальчику ее не дать». Асеев поворачивается ко мне: «Лев Соломонович, вы можете сейчас на работе Петрова написать, что вы согласны с оценкой школы?» – «Конечно, да».

На этой ноте мы и попрощаемся с уходящим столетием и даже веком.

Экзамен по литературе в новом веке подвергся, как теперь говорят, оптимизации.

В марте 2003 года был опубликован Перечень тем сочинений для подготовки к письменному экзамену по литературе за курс средней (полной) школы в 2002‑2003 учебном году. Тем этих было всего-навсего 500 штук. В дальнейшем они будут разбиты на блоки – по шесть в каждом блоке, и в начале экзамена на экране телевизора все увидят, как трепетная детская рука будет вынимать из лототрона номер блока для своего региона. Я тогда написал в «Учительской газете»: «Я видел за полвека работы в школе много безумств, но такого еще не было никогда. С апреля во всех школах России прекратится преподавание литературы. Потому что и ученики, и их родители, и администрация школы будут требовать от учителя литературы только одного: тем, тем и тем».

Сами темы были запредельны и в смысле требований программы, и по существу. Я должен привести соответствующие доказательства. Я вообще сторонник доказательной педагогики, каковой она слишком часто не является.

«Как развивается тема свободы в лирике А.С.Пушкина». Сама по себе очень интересная тема. У позднего Пушкина, – пишет И.Роднянская, – двуединство «вольности и покоя», как известно, задвинуто на задний план формулой «покой и воля» частного лица, неприкосновенности частной и семейной жизни, центральной ценности, от которой ценности жизни гражданской только производные». Но в таком аспекте тема свободы в школе, к сожалению, тогда не трактовалась. К тому же раскрытие именно так темы свободы в лирике Пушкина возможно лишь при обращении к стихотворению «Из Пиндемонти», которое в школьный минимум не входит.

«Тема греха, возмездия и покаяния в пьесе А.Н.Островского «Гроза». Открываю Богословский словарь. Там сказано, что при покаянии христианин «искренне и сердечно раскаивается в грехах своих», «намеревается исправить свою жизнь». Из энциклопедии «Христианство» я узнаю, что «для действенности таинства необходимо искреннее раскаяние и твердое намерение исправить свою жизнь». Но разве Катерина отрекается от своей любви, разве раскаивается в ней? «Мне только проститься с ним, а там… хоть умирать». «Ах, как мне по нем скучно!.. Радость моя, жизнь моя… люблю тебя!» И последние слова: «Друг мой! Радость моя! Прощай!» И это покаяние?

«От своих предшественников Блок отличается тем, что к судьбе России он подходит не как мыслитель – с отвлеченной идеей, а как поэт – с истинной любовью» (В.А.Жирмунский). Вырванные из контекста слова Жирмунского ставят школьника в сложное положение: а что, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Фет, Тютчев подходят к судьбе России с отвлеченной идеей?

Что же говорить о темах, ориентированных на вопросы «этики, психологии, философии», которые требуют опоры «на литературный материал, а не на жизненные впечатления учащихся»…

«Хорош божий свет. Одно только нехорошо – мы» (А.П.Чехов). Ну зачем же современному школьнику доказывать накануне выхода в большую жизнь, что все мы нехороши?!

«Любить истинно может только созревший человек». Работая в школе всю жизнь, я знаю точно, что это не так.

«Счастье… обширно и многогранно: лишенный возможности быть счастливым в одном найдет свое счастье в другом» (Л.Н.Андреев). Поскольку у наших составителей тем есть милая привычка приписывать писателям высказывания героев своих произведений, я не могу сейчас сказать, кто же это все сказал на самом деле. Но ведь эти слова могут иметь и совершенно кощунственный смысл. Попробуйте применить их к Григорию Мелихову, к пушкинскому станционному смотрителю, к гоголевскому Акакию Акакиевичу. Попробуйте приложить эту формулу к Ивану Денисовичу. Попробуйте посмотреть сквозь эту формулировку на матерей погибших на войне или в Беслане. И вспомните Некрасова:

Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы –
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…

Методист института усовершенствования учителей и три учителя были приняты одним из руководителей московского Департамента образования. Мы сказали, что мы идем к катастрофе. Нам ответили, что ученики, и особенно кандидаты на медаль, не должны расплачиваться за министерские фантазии.

Нужно было спасать учеников и учителей. Газета «Литература» (приложение к газете «Первое сентября») выпускает несколько специальных выпусков с комментариями к темам. Мобилизованы литературоведы и лучшие учителя.

Международная школа дистантного образования срочно издает две книги, где тоже каждая тема прокомментирована. Через районных методистов собирают деньги с учеников и через школу распространяют эти книги среди выпускников. И с теми и с другими рекомендациями в чем-то можно было бы и поспорить, но они сделаны на уровне культуры. Но вот изданные тридцатипятитысячным тиражом народными умельцами три выпуска шпаргалок (так и написано на обложке), напечатанных мелким шрифтом, с пунктирными линиями, обозначающими, как нужно вырезать то, что нужно именно тебе, чтобы текст был с двух сторон, были уже за пределами культуры.

Все было ясно. Вот лишь несколько выписок из выступлений в печати: «Что хотят они от русской классики и от ребят, предлагая совершенно бессодержательные экзаменационные задания (и игнорируя те задания, которые ученик школы в ней получил) либо задания, требующие какой-то сверхэрудиции, которой и не каждый учитель обладает? Почему экзаменационные темы для школьников всей страны несут на себе печать некомпетентности?» «Неграмотные, не­умело составленные темы». «От подобных тем веет если не могильным тленом, то плесенью».

Казалось бы, все ясно. Но не признавать же свое поражение?! И как бросить такую золотоносную жилу?! Отработали и перешли всей командой к работе на ниве ЕГЭ, а потом еще и к сочинению итоговых сочинений.

А меня 4 июня, уже после экзамена, с заседания медальной комиссии увезла скорая помощь с подозрением на инфаркт. Но диагноз не подтвердился. От госпитализации я отказался, дал соответствующую расписку – мне нужно было еще проверить сочинения трех классов моих собственных учеников.

Мы же с вами приступим к размышлениям о ЕГЭ. И хотя предмет нашего рассмотрения – преподавание литературы, начнем все же с ЕГЭ по русскому языку. И не только потому, что в этот экзамен входит сочинительная часть, которая не может не оказать определенного влияния на рассуждения о литературе, но и по другой, очень важной причине. Если ЕГЭ по литературе выбирают для экзамена 5‑7% выпускников, то ЕГЭ по русскому языку пишут все, и при поступлении в вуз результаты этого экзамена засчитываются всем.

Ученикам предлагается на экзамене небольшой текст, после которого идут вопросы. Начнем с текстов. Ни под одним из них не написано «Л.Н.Толстой» или «А.П.Чехов». А другое: «По Л.Н.Толстому», «По А.П.Чехову». В большинстве случаев тексты перелицованы и даже отредактированы.

После экзаменов в 2010 году я узнал от своих учеников (а я всегда просил и после экзамена прийти в школу и сообщить мне, о каких текстах они писали), что в одном из текстов было рассказано о человеке, который на войне потерял ноги. Указан автор: Леонид Андреев. Дома обращаюсь к собранию сочинений писателя. Устанавливаю, что рассказ этот о Русско-японской войне и называется он «Красный смех». Сравниваю его с экзаменационным текстом. В варианте экзамена он кончается на жизнеутверждающей ноте: «Брат позвал слугу, и вдвоем они вынули меня из ванны.

Потом я пил душистый чай и думал, что жить можно и без ног». Какое хорошее напутствие на будущее сдающим экзамен! Иное в рассказе: через страницу обезумевший герой рассказа умер. Что касается позиции автора (есть такой вопрос, о котором у нас еще будет речь), то ученик должен был написать, что «война безумна, бессмысленна, противоестественна по своей природе. Безумие войны способно притупить в человеке все лучшие душевные качества». Кстати, тот год был юбилейным годом Победы. И в том же классе другой мой ученик писал сочинение по отрывку из повести Виктора Некрасова, сделав вывод, что «на войне раскрываются лучшие человеческие качества человека». Но это уж кому что достанется.

А вот на одном из пробников (так ученики называют репетиции экзамена, когда материал экзамена присылают в школу) был рассказ Чехова «Счастье». Там три действующих лица, но одного из них за недостатком «жилплощади» вырезали, а его слова честно поделили между оставшимися.

Совершенно кощунственно был отредактирован, и не где-нибудь, а на демонстрационном варианте, то есть показан всем выпускникам страны в Интернете, рассказ Виктора Некрасова о Сталинграде. У писателя герой рассказа Кононов говорит: «С людьми вот только сложно». Какие в самом деле могут быть беды у защитников Сталинграда? Дошло до того, что сняли слова «закурил цигарку». Какая цигарка, когда у нас идет борьба с курением?! А положительный герой тут должен быть примером.

Скажем и о том, что однажды рассказ Мопассана приписали Льву Толстому. Не мог долго понять, как это могло случиться. Затем понял. Рассказ включен Толстым в его двухтомник «Круг чтения».

Но вот то, во что даже трудно поверить. (А там во многое трудно поверить. Скоро в этом убедитесь. Сплошной дурдом для всех оканчивающих школу.) Перед тем как приступить к сочинительной части, выпускники должны на материале текста, предложенного для сочинения, решить несколько грамматических, стилистических и лексических задач, никакого отношения к этому тексту не имеющих. Достоевский и Чехов, Шолохов и Бакланов – как материал для упражнений в грамматике.

Вот текст, сделанный по рассказу Виктора Некрасова, о Сталинграде. Рассказ о том, как три человека, оставшиеся от роты (остальные или погибли, или ранены), продолжают сопротивляться, обороняться, бороться, воевать. Звоню в Центральный музей Вооруженных сил и спрашиваю, сколько человек тогда было в роте. Мне отвечают, что «вообще-то сто, но в Сталинграде, сами понимаете…». Поймут ли сдающие экзамен этот подвиг? Скорее всего, нет.

Потому что перед этим, до этого на том же тексте они должны были выполнить задание, никакого отношения к сути рассказа не имеющее. А именно – определить, в каких предложениях перед нами описание, а в каких рассуждение, в каком предложении главная часть связана с придаточным притяжательным местоимением, да еще из девяти терминов найти тот, который подходит в таком месте. И термин этот – эпитет. И вы думаете, что после всего, после всех этих холодных, рассудочных, абсолютно формализованных упражнений, еще можно отнестись к тексту, в котором подвиг, смерть, жизнь, боль, с живым, непосредственным чувством?! Да и то и другое становится в один ряд! Нужны баллы, баллы и баллы.

А после текста три вопроса: «Какие проблемы в предложенном тексте поставлены автором?», «Какова его позиция?», «Согласны или не согласны вы с точкой зрения автора предложенного текста?».

Начнем с последнего вопроса.

В тот год, когда школы впервые писали ЕГЭ по русскому языку, на сайте ФИПИ появилось методическое письмо о том, как нужно проверять сочинительную часть. Кратко самое главное (курсив всюду мой): «Смысл аргументации ученика будет заключаться в том, чтобы в очередной раз показать актуальность, важность, нравственную состоятельность, незыблемость доказываемой этической аксиомы. В таком случае аргументация чаще всего выступает не как логическое обоснование, а как определенным образом сформулированное личностное отношение к выдвинутому утверждению. Проблемы, которые рассматривает, осмысливает ученик, имеют ценностное значение». Здесь уже их курсив. Обратите внимание: ценностное значение имеет сама проблема, а уж точка зрения ученика лишь гарнир к ее преподнесению, не меняющий, конечно, предложенного решения.

И призыв этот будет услышан учителями, родителями, администраторами и донесен до учеников. Вот лишь один пример из методического пособия по подготовке к экзамену: «Молодому человеку часто очень хочется спорить, отстаивать свою позицию, порой самую неожиданную. Однако давайте вспомним следующее: в подавляющем большинстве текстов утверждаются очевидные истины, которые вряд ли целесо­образно оспаривать. Помните, что экзамен не место для неожиданных и смелых экспериментов».

Я прочел множество пособий для учителей и учащихся по подготовке к ЕГЭ по русскому языку. Естественно, в них приводились и в качестве примеров ученические сочинения, написанные на экзамене. Но за десять лет я не встретил ни одного сочинения, в котором бы ученик не то чтобы спорил или опровергал предложенный текст, но хотя бы в чем-то частном не соглашался с автором предложенного текста. А ведь такая потребность возникала не раз.

Однажды во всех вариантах проводимого в Москве мониторинга, то есть репетиции экзамена, были предложены тексты, взятые из сочинений русских философов XX века. В одном из них утверждалось, что человек, который не думает о смысле жизни каждодневно, недостоин звания человека. Тогда одна из моих учениц написала: «Если каждодневно думать о смысле жизни, когда же рожать, воспитывать детей, вести дом, работать?» Но она знала, что эту работу буду проверять я.

Другое дело на экзамене. «Пишите, что думаете», – напутствовал я на первый ЕГЭ. Но кто-то мне ответил: «Мы будем писать о том, что им надо». «Ты ведь так не думаешь», – говорю я после очередного мониторинга своей ученице. «Да, я так, конечно, не думаю, но я решила, что раз они прислали такое мнение, то и я должна с ним согласиться». «Но ведь это же неверно», – убеждаю я, тоже после мониторинга, своего ученика. «А разве на экзамене можно говорить «нет»? Разве не обязательно только «да»?»

Лев АЙЗЕРМАН

Продолжение следует