Раиса РЯЗАНОВА: Я корректирую свои фразы, сказанные в молодости

Народная артистка России Раиса Рязанова, приезжавшая два года назад на «Хрустальный ИсточникЪ» со спектаклем «Любовь и голуби» (роль бабы Шуры!), в этом году была почетной гостьей первого фестиваля детского кино, который прошел при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Актриса снялась почти в двух сотнях фильмов, узнаваемы ее героини – стойкие русские женщины из народа, с открытой и доброй душой, умеющие любить. Неудивительно, что именно она сыграла в оскароносном фильме Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» счастливую женщину Тосю. Актриса снималась в военной ленте «Фронт в тылу врага», в драме «Инспектор ГАИ», в мелодрамах «Дамское танго» и «Кто войдет в последний вагон», в комедии «Утро без отметок», в сериалах «Требуется няня», «Не родись красивой», «Страсти по Зинаиде», в детском юмористическом киножурнале «Ералаш». Но, несмотря на множество предложений в кино, предпочтение отдает театру – сыграла Андреевну в спектакле Александра Мохова «Кукла для невесты» в Театре-студии под руководством Олега Табакова. Играет в антрепризах «Авантюристы поневоле», «Незамужняя женщина» и «Аккомпаниатор». Актриса – обладатель награды «Автоледи-2003». Сегодня Раиса Рязанова – гость «Учительской газеты».

– Раиса Ивановна, в юности вам довелось поработать учителем музыки после окончания Рязанского музыкального училища по классу баяна. Как себя ощущали в этой роли?

– Нельзя сказать, чтобы уверенно. Мне было девятнадцать лет, на голове у меня было два банта, и я целый год вела кружок баянистов при рязанском Доме учителя. Помню, одним из первых пришел парень из армии, мой ровесник, и после первого же урока позвал меня в кино. Но в основном занималась с маленькими детьми и, как сейчас понимаю, подхода к ним не имела, чуть что, начинала нервничать и ученик – вот такой клоп – тоже. И начинали мы играть вместе с ним – я растягивала меха, потому что у него не хватало сил, а он пытался тыкать пальчиком в инструмент. А в коридоре сидела мама и ждала, потому что она носила инструмент, и однажды я увлеклась и встала со стула, помогая ученику раздвигать меха, на секундочку отвлеклась, и он упал вместе с баяном и заплакал. Влетела мама. «Что у вас происходит?!» – «Урок». – «А почему на полу»?» «Нам тут удобнее, – говорю, – близко к клавишам». «А-а», – сказала мама и вышла. На следующий урок мальчик не пришел и вообще не стал учиться. А я подумала: «Слава тебе, господи, пальчик-то там крохотный, а гриф большой, и если взрослый еще может как-то подсмотреть, на какую клавишу нажимать, то малыш нет». У него баян вот тут заканчивается, и ему руку-ногу-голову деть некуда, для него это просто мука. Для каждого инструмента должны быть свой возраст и развитые мышцы, чтобы его держать, причем для игры на фортепиано, баяне и скрипке все по-разному.

– Помните ли своих школьных педагогов в подмосковном Раменском?

– Помню учительницу английского языка Тамару Васильевну Чабан, которая выделялась из всех наших учителей – англичанка же, дама. Она всегда была одета с иголочки, говорила тихо, но на задних партах все все слышали и понимали, то есть дисциплину держала запросто. И как-то все старались не ударить в грязь лицом по ее предмету. Она была нашим классным руководителем, и когда ей жаловались на учеников, говорила: «А у меня они успевают, посмотрите журнал, у всех пятерки и четверки, тройки только у двоечников». В ответ лишь руками разводили: «Ну, Тамара Васильевна, не знаем, как вы с ними обходитесь…»

И была учительница по истории – Валентина, отчества не помню, голосочек тоненький, но, когда говорила, слышно было, как муха пролетала, так ее слушали. Секрет, думаю, был в заинтересованности, она рассказывала такие вещи, которых в учебнике не было, отмечала лишь: «Прочтите вот это» – и учебник был как нагрузка к тому, что она рассказывала. А когда мы ей отвечали, всегда знала, по учебнику говорим или ее внимательно слушали. Вот такие у нас были педагоги – добрые, понимающие, к ним всегда можно было подойти и поговорить о том, что волновало тебя лично.

– Повлиял ли кто-то из педагогов на ваш выбор профессии, в целом жизненного пути?

– Нет, этого не было, хотя, понятное дело, я участвовала в школьной самодеятельности, пела и танцевала на сцене. Помню забавную ситуацию с внуком. Когда Андрюша заканчивал одиннадцатый класс, я завела разговор о том, куда будет поступать, а учился он в английской школе, где и его мама. Не знаю, кто его нацелил, но он ответил: в театральный. А у него обе бабушки – актрисы, папа актер, только мама окончила факультет журналистики МГУ, но работала в другой сфере. И когда его в детстве достали вопросом, почему у него в семье все артисты, кроме мамы, он ответил: «Потому что она умная».

– А как складывались у вас отношения с учителями сына (единственный сын Раисы Рязановой – Данила Перов (9 ноября 1968 – 22 января 2020), выпускник Школы-студии МХАТ, служивший в театре «Содружество актеров Таганки», умер от оторвавшегося тромба. – Ред.)?

– С классным руководителем Дани Еленой Борисовной мы понимали друг друга. Помню, собирались они в колхоз после какого-то класса, и я попросила ее проследить, чтобы Даня меньше смеялся. Она удивилась, но, узнав, что у него астма и он задыхается, когда начинает смеяться, конечно, откликнулась.

– Когда вы поняли, что актерская стезя – ваше призвание?

– Ученицей музыкального училища попала на спектакль Рязанского областного театра «Ромео и Джульетта» и насмерть влюбилась в Ромео. Ходила на каждый спектакль – по входному за 30 копеек, но сидела всегда на первом ряду. Не часто были аншлаги, тем более когда проходили премьеры, зал заполняли солдатами. На каждом спектакле я плакала, жалко было Ромео, жалко Джульетту, и однажды зимой мне в голову пришла фантазия. Как будто артистка, играющая Джульетту, по пути в театр поскользнулась и сломала ногу, а зал полон зрителей. Вышел директор и сказал, что спектакль отменяется из-за несчастья с артисткой, и тогда я встала в своем первом ряду и сказала: «Ради бога, не отменяйте, можно, я сыграю? Я знаю всю эту роль!» Я так думала и так хотела… Понятно, что кругом бы засмеялись, потому что все рязанские девчонки после спектакля ждали Ромео около служебного входа, где и я, притулившись, стояла в уголке.

Став преподавателем, подружилась с библиотекарем, и она дала мне «Советский экран», в котором я прочитала статью о Надежде Румянцевой, в частности о том, как она поступала. И забилось во мне ретивое, что я непременно должна стать артисткой.

– Почему театр любите больше, чем кино?

– Потому что театр – это начало: все эти балаганы и ярмарки, куклы и клоуны – все оттуда, без театра не было бы никакого кино.

– Как работал с вами над ролью Тоси Меньшов, чего добивался от вас? Хотел, чтобы вы сыграли счастливую женщину?

– Вы знаете историю Тоси: она штукатур, вышла замуж за электрика, перед этим он свозил невесту на дачу, представил родителям, они одобрили, и началась семейная жизнь. Девчонки остались в общежитии, а Тося переехала к мужу, им дали квартиру как героям труда, у них трое детей – все нормально. И Меньшов хотел одного – чтобы я была достоверна. Дело в том, что пробовалась еще Нина Русланова, артистка, Богом данная, но почему-то Володе показалось, что она немножечко не та Тося, которая должна быть. Нам он ничего не объяснял, я сама это узнала, как и то, что на роль Кати пробовалась Валя Теличкина. И Вера Алентова была последней, кого он пробовал, потому что худсовет никого не утверждал.

– Вчера на творческой встрече вы сказали, что бывают моменты, когда «Москва слезам не верит» идет в одной комнате, вы сидите в другой, и вам хочется кое-что поправить в своих репликах. Что именно?

– Конечно, ничего уже не исправить, прошло время, ты стала другой, и с позиций сегодняшнего дня понимаешь, что тогда ты не так сказала, но сказала по молодости, и на тот момент это было правильно. Я была молодая, а сейчас корректирую, будучи бабушкой.

– Вас когда-нибудь называли экстремалкой?

– Нет.

– А я назвала бы. Имею в виду вашу премию «Автоледи-2003», а в большей степени то, что во времена перестройки, пишут, вы занимались частным извозом.

– Начнем с того, что частным извозом я никогда не занималась, а разговоры на эту тему начались после того, как однажды ко мне домой приходила журналистка и на выходе между делом я ей сказала: «Вот рубль вчера заработала. Под дождем подвезла женщину с ребенком, нам оказалось по пути. И только на следующее утро увидела рубль». И эта служительница пера решила словить кайф и вставила в статью «факт», что Рязанова занимается частным извозом. Сделала из мухи слона.

– Мы все знаем про Тосю, но не про вас. Как вы познакомились со своим будущим мужем Юрием Перовым?

– На втором курсе ГИТИСа пришел к нам матросик под два метра – в знатных клешах и гимнастерке, тут весь в полоску, и девушки наши тут же объявили этюд на первый поцелуй и выстроились к нему в очередь. К другим мальчикам никто – все к нему. Он говорит: «Ну, девчонки, придумывайте поводы, а я вас буду целовать». А я одна сижу и на все это гляжу. Он говорит: «А ты чего?» – «Да ничего, смотри, у тебя клуб, целуйся!» И вроде бы все на этом. Но однажды мы вместе вышли из ГИТИСа: снег валил хлопьями, намело огромные сугробы, и я возьми и сядь в сугроб, села и сижу. Он говорит: «И что сидишь? Пошли ко мне в гости?» А жил он в двух троллейбусных остановках. Я говорю: «Ну пошли, только недолго». Пришли, он и говорит: «Давай займемся развратом». «Это как, – спрашиваю, – с чего вдруг?» «Посиди, – говорит, – щас». Думаю, придет голый, что делать, разврат – само по себе слово страшное. Сижу, скукожилась, не знаю, как быть. Он входит – одетый, с пластмассовым подносом, на котором разномастные чашка и стакан с блюдцами. Кофе – я так понимаю, уже растворимый, пачка сигарет «Прима» без фильтра, спички. Он ставит это на стол и говорит: «Начнем». Берет сигарету, прикуривает, пьет кофе. Говорит: «Давай и ты». Заправским жестом беру сигарету, затягиваюсь и закашливаюсь, – мы курили, конечно, но здесь же без фильтра. Он говорит: «Как видишь, разврата не получилось». И так зацепилась у нас какая-то ниточка-иголочка, провожать меня стал до остановки, чтобы я доехала до Трифоновской, где наше общежитие было. С этого все и началось.

– Общаетесь ли с обретенными через годы родственниками по отцу?

– Да, общаемся, одна сестра живет в Москве, другая в Рязани, а брат со старшей сестрой – в Мичуринске. С младшей сестрой-москвичкой мы ездили к брату, познакомились с его семьей и со старшей сестрой – Зоечка совсем старенькая, но интересная. Говорливая, всю свою жизнь рассказала нам, со всеми своими причудами. Московская сестра была у меня на даче. Ей 60, моложе меня, но я не могу занимать ее работой, хотя она и ходит за мной по пятам: «Скажи, что поделать, дай задание». Говорю: «Вот это сорви и вот это…» Не могу же я попросить ее копать, понимаю, что это ей не под силу. Недавно она ездила в дом отдыха, много гуляла, принимала процедуры, но в целом, говорит, скучала.

– Часто ли случаются у вас такие встречи со зрителями, как вчера на банкете в честь участников фестиваля, когда вас обнимали, целовали и плакали?

– Ну плакать – нет, но все восемь дней, которые я находилась в Ессентуках, на фестивале «Хрустальный ИсточникЪ», люди обнимали и целовали меня, желали здоровья, кто посмелее, фотографировались на память.