На чтение: ≈ 10 мин.Первый спутник, полет Гагарина, потом – бурный расцвет космической эры. В публикациях советского времени не было, пожалуй, ясных и четких прогнозов, не было конкретных рассказов о том, что ценного найдут люди в бескрайних просторах космоса. Скорее не сознанием, а чувством люди представляли тогда, что наступает новое время, что силы и пространства Вселенной будут приложены к земным делам.
– Да… – как будто ловит эти размышления мой собеседник Владимир КОВАЛЕНОК, президент Федерации космонавтики России, дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР. – Это очень болезненная тема: размышления о прошлом, в том числе и о космическом, обычно нам демонстрируют настоящее. Сами знаете, какое оно. У нас выйдет не беседа, а урок.
– Пусть, газета же «Учительская»!
Владимир Васильевич кивает, и наш «урок» начинается.
– Давайте вести разговор на примере какого-нибудь космического путешествия. Вспомним ваш второй полет в космос в 1978 году, когда вместе с Александром Иванченковым вы пробыли в космосе 140 суток. За это время было проведено более 50 технологических опытов с целью получения в условиях невесомости новых полупроводниковых и оптических материалов, сфотографирована земная поверхность территории страны и акватории Мирового океана для исследования природных ресурсов и окружающей среды. В общем, для матушки-Земли было сделано много.
– Верно. С вашего позволения оживлю перечисленную информацию. Действительно, наша программа была насыщена серьезной, фундаментальной наукой. Мы тогда впервые с Иванченковым смонтировали на орбитальной станции мартеновскую печь – установку по выращиванию кристаллов для радиоэлектронной промышленности. До этого подобные эксперименты проходили лишь на Земле. В то время предполагали, что кристаллы, выращенные в условиях невесомости, будут иметь правильную кристаллическую решетку и их качество (коэффициент полезного действия) увеличится в сотни раз. Но ожидаемого эффекта не получилось, потому что не была учтена микрогравитация – мы перемещались, толкались. И, к сожалению, «первенец» вышел не очень правильной формы. В третьей экспедиции мы уже гасили до нулей все остаточные угловые скорости станции, а сами забирались в спальные мешки и на часы замирали.
– Оживите, пожалуйста, и ваши воспоминания о наблюдении за земной поверхностью и водами океана.
– Хорошо что вы заговорили о моем любимом деле. Помимо технических экспериментов, которые выполняются механически, мы занимались еще и «творчеством». Рассматривали нашу планету, ее атмосферу, звездное небо. А меня особенно притягивал к иллюминатору океан. Впоследствии ребята даже кличку мне дали «космический океанолог». Кстати, могу сказать, что я кое-что сделал для развития науки океанологии.
Сейчас мало кто помнит, но в 70-х годах прошлого века Организация Объединенных Наций приняла решение о введении двухсотмильных экономических зон. Большая океанологическая наука считала, что только там, в условиях фотосинтеза, формируются так называемые биопродуктивные зоны и что только на их территории можно вести промысловый лов рыбы. А где у нас такие зоны? Тогда полагали, что в акваториях Северного Ледовитого океана и Охотского моря. И все! Конечно же, запасов, хранящихся в этих морских глубинах, катастрофически не хватало. Мы очутились в тяжелом положении. Приходилось либо действовать официально и покупать у Аргентины, Чили, Бразилии, Канады лицензии на вылов рыбы в их зонах, либо заходить на водные пространства этих стран без разрешения. За это нередко наши суда задерживали, штрафовали, по ним даже стреляли. В общем, тогда была настоящая «рыбная война». Нужно было срочно что-то делать! Перед полетом профессор Николай Муромцев из Всесоюзного научно-исследовательского института рыболовства попросил меня понаблюдать из космоса за океаном: может, и на территории союзных вод есть эти биопродуктивные зоны?
Я добросовестно выполнял работу, хотя был сухопутным космонавтом: родился в Белоруссии, вокруг ни речки, ни озера. Конечно, в то время уже изобрели специализированные спутники, которые делали фотосъемки океана. Но увы, подчас из 16 тысяч снимков полезную информацию могли дать лишь два.
Мы не сразу сообразили, что отражение от земли не такое, как от океана. В какой-то момент я уже хотел сделать запись, что океан – пустая сковородка, ничего из космоса не разглядишь. А потом подумал: все ли я сделал? Учел ли положение солнца? Как только исправил ошибки, океан открыл свои страницы: стали видны цветовые контрасты, стайки планктона, криля. Вы понимаете, что значит найти биопродуктивную зону? Это то же самое, что отыскать рыбу! По большому счету мы совершили открытие, которое позволило рыболовецкому флоту СССР выйти в открытые воды Мирового океана. Наша страна больше не нуждалась в двухсотмильных экономических зонах, а я получил авторское свидетельство на изобретение. К сожалению, косность нашего руководства, в том числе и Министерства рыбного хозяйства, которое тогда возглавлял Николай Каменцев, помешала внедрению этих новаций. Слова чиновника были буквально следующими: «Если я признаю ваш вклад, то тогда мне на промразведку не дадут 600 миллионов рублей». И дело похоронили.
– Обидно.
– Да. Хотя ни один ученый еще не придумал прибор умнее, чем мозг, и точнее, чем глаз. Мы устанавливали станцию так, чтобы все шесть иллюминаторов были параллельны плоскости земли. По-научному это звучит так: визуально-инструментальное наблюдение через иллюминаторы. Кроме этого, из космоса земляне получали информацию о пожарах, передвижении или зарождении тропических тайфунов. Однажды я сфотографировал глаз тайфуна Рита. Этот снимок обошел все издания мира. И все равно не понимаю, почему научный мир не придал значения инструментальному наблюдению. Нынешняя международная космическая станция увлеклась технократическими деяниями: выращиванием кристаллов, созданием медицинских препаратов. И на нашем служебном модуле – основе станции – иллюминаторов вовсе нет.
– Станция без иллюминаторов? «Слепая станция»? Может, и мы слепы. Забываем то, что получали с большими усилиями. Забываем то, что годами воспитывалось. К примеру, любовь к космосу, науке, стране. Раньше все мечтали быть космонавтами…
– И сейчас мечтают. Но масштаб не тот. Геннадий Тамкович, заместитель директора Института космических исследований, вместе с московскими школьниками недавно отправили в космос микроспутник «Колибри». Где только не собирали деньги на этот проект. Я летал в Данию открывать центр космических исследований, так вот там конструирование спутников финансируется из госбюджета А у нас? И дело не только в государственной поддержке. Теплые чувства к науке надо прививать со школы. Я десять лет руководил военно-воздушной инженерной академией и видел, как рухнула система военного образования. Я смотрел, как перекраивали школьные программы. В этом году мы провели на улице Королева опрос московских школьников. 50 процентов ребят не знают, кто такой Королев, 40 процентов на вопрос «Кто полетел в космос первыми?» отвечали, что американцы. Это к вопросу о патриотизме, идеологии, интеллекте. А от того прошлого, которое могло бы нам помочь в настоящем и будущем, мы, к сожалению, небрежно отмахнулись и до сих пор продолжаем это делать.
Выбор читателей
Комментарии