На чтение: ≈ 31 мин.Еще Аристотель, сравнивая живую и неживую материи, установил: вещь в отличие от человека не способна любить, она может только быть любимой. Философ пишет, что «любить – это некое действие, доставляющее наслаждение и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви никакой деятельности». Автор «Педагогики для всех» проделал через 2 тысячи лет после Аристотеля примерно такой же эксперимент – мысленно сопоставил два слоя реальности: материальный и духовный. Известный журналист и педагог задумал изобрести невозможное – формулу человека.
Мир человека целенаправлен
И вдруг (на самом деле эта книга создавалась целых 10 лет в мучениях и бедствиях, поэтому совсем не «вдруг», конечно) он обнаружил, что внутренний мир человека целенаправлен. «Это его основное свойство, скрытое от большинства людей, – писал Соловейчик. – Нам кажется, будто мы такие, какие мы есть, а на самом деле мы такие, какими мы стали от движения к целям, иногда даже и не осознанным нами…»
Нужны ли доказательства таких простых, казалось бы, соображений? «Мир человека напрямую связан с целями, которые он преследует», «человек – система целеустремленная»… Сегодня каждый при желании может заметить, что если временно поставить на паузу личные цели человека, ученика (то есть, по Соловейчику, остановить его духовное развитие), то на глазах ребенок (несвободный человек) превращается в сосуд, который бесконечно чем-то наполняют. Становится вещью, освобожденной от духа. Капсулой, торжественно запущенной и потерявшей связь с Землей. А заодно между тем и невольником откровенно рыночных внутрисемейных отношений типа баш на баш.
Цели существования теперь (читай: в эпоху окончательного воскрешения системы Яна Амоса Коменского) диктуют подрастающему поколению, как правило, родители с подачи школы: сдашь экзамены – подарим ноутбук, избавишься от долгов по математике – обеспечим трансферт на карманные расходы.
За успех наградить, за провал пожурить. Вот, кажется, без чего нельзя, на этом мир держится!
«Но мир не держится на штрафах и наградах… мир не торжище, не базар и не рынок. Это нам лишь кажется. Мир устроен принципиально другим образом», – возражает Симон Львович.
Лишением человека его уникальных внутренних свободных целей по известной технологии кнута и пряника мы ничего не добьемся, это скорее тупиковый путь. Потому что даже самые маленькие дети, пусть и подчиняясь нашей воле, продолжают следовать своей дорогой – дышат и живут своими внутренними целями. Кто это сказал и доказал? Все тот же автор.
«Целеустремленность не черта внутреннего мира, а сам внутренний мир, он весь развернут по оси «нужда – цель», – утверждает он.
Так получается, а так – нет. Вот все, что может сказать педагогика. «Но это немало», – снова и снова ободряет нас писатель.
Орел и решка школьного стандарта
Выписываю из «Педагогики для всех»: «Мы побаиваемся слова «цель», потому что далеко не каждый из нас имеет ясную, осознанную цель – да еще одну на всю жизнь; мы не великие… Слово «цель» кажется нам слишком значительным для того, чтобы прилагать его к простым нашим заботам. И все же внутренний мир ребенка, как и внутренний мир взрослого, – это мир, движущийся к целям, пусть и неосознанным».
Вот что такое человек, по Соловейчику, – не «вещь в себе» (ни в коем случае!), а «цель в себе». Там, где нет личной цели, нет и личности. И вот еще почему социальный учебный стандарт или норма развития (в других работах писатель называет то и другое списком требований к ребенку), открывая целым континентам и народам дорогу к райским кущам знаний, пропалывает до корней нечто единственное, бесподобное, легко ранимое – нашу природную задачу, личную натурфилософию. Блестяще доказывая (в России с 1993 года), что способен не только отлучить нас от самих себя, но и овеществить в конечном счете.
– Прошу считать меня человеком! – взывает некий условный детский голосок со страниц «Педагогики для всех».
Россыпью афоризмов подкрепляет эту просьбу автор.
«Для себя самого ребенок – человек сегодня, и никакими силами его не убедить, что он еще не человек или недочеловек…»
«Каждому человеку, сколько бы ему ни было, хоть полгода, нужно, чтобы его считали человеком…» «Считайте человека за человека – больше для воспитания ничего не нужно…»
Кратко и сильно. Здесь правда, только правда и вся правда. Ну кто скажет лучше? И кто выдвинет хоть словечко против этих чрезвычайно благородных умозаключений?
Сам автор, можете себе представить?!
«Написал я книгу советов… на уровне общих банальностей – мол, будьте подобрее с детьми, но и в меру строгими», – вспоминал писатель. Рукопись лежала неизданной, ее легко принимали и соглашались печатать. «Чем больше она лежала, тем меньше она мне нравилась, и я никак не мог понять, в чем дело», – чистосердечно признается Соловейчик.
И вдруг… В свежем ноябрьском (1985 г.) номере журнала «Звезда» он неожиданно наткнулся на документальную повесть известного адвоката имярек о простой советской девушке Ирине Л. Ира убила подругу в подъезде. Заткнула ей рот и нанесла восемь ударов ножом, чтобы достать из сумочки 170 рублей. Якобы деньги были нужны ей на новое платье, французское, очень красивое. (Вот она, цель в себе! Словно насмешка над концепцией писателя!)
Сказать, что эта история всколыхнула Соловейчика – ничего не сказать. Все хотят красиво одеваться. Но наброситься на подругу и убить заранее приготовленным кухонным ножом? По медицинскому атласу у знакомых девочка изучала, куда лучше нанести удары, хотя не убила в жизни бабочки или жука. Самая беспощадная деталь (она откроется уже на месте преступления в виде финального аккорда) добивает без ножа: денег в итоге Ира не нашла – они были не в сумочке, а в заднем кармане брюк убитой подруги.
Почему вообще некоторые люди способны на такое? Как оно там устроено в душе, что один, воспитанный и образованный человек, может убить, а другой, невоспитанный и необразованный, убить не может?
Версия Соловейчика: нет способа это объяснить, кроме единственного – принять, что человеком руководит не запрет на дурное, налагаемый обществом (а ведь схема формирования личности, сводящаяся именно к запретам, якобы вызывающим подчинение норме, привыкание и успешную социализацию, именно эта схема и сегодня цементирует официальную доктрину воспитания), отнюдь! Не рамка металлоискателя на входе в пункт проведения ЕГЭ устрашает выпускника, волшебно превращая проворного нарушителя устоев в честного гражданина, не страх лишиться важных для карьеры корочек и привилегий, не показательная кара на виду у класса и, стало быть, попрание его достоинства. К принципам добродетели, порядочности и в конечном счете к счастью ведет человека «не отрицательное, а положительное – его собственное стремление к добру, правде и красоте».
А это означает, что не мысль с желанием, а желание с желанием (темные импульсы с высокими духовными устремлениями) встречаются в сердце человека. Конечное с бесконечным.
Самая важная наука на Земле (педагогика) боится свободного ребенка как огня (свобода – это, похоже, для нее синоним бессовестности и дикарства) и потому загружает этого ребенка по самое некуда. Но он совестлив, доказывает Соловейчик. Состояние стыда, «змея сердечных угрызений», посещает не только поэтов. Каждый из нас и все вместе в 100% случаев ею наделены: «Нет человека без совести, как нет человека без сердца. А глубинный стыд, боль совести, духовная боль настолько невыносимы, что даже Иуда, чье имя стало символом предательства, пошел и удавился».
До сих пор (в период с 1977 по 1985 год) главным героем многократно переделываемой рукописи Соловейчика был сын писателя Матвей, воспитанник детского сада. И вдруг декорации круто меняются – в фокусе повествования (откуда ни возьмись) появляется убийца-пэтэушница, одна из самых развитых и начитанных учениц. «С нормальной психикой», «исполнительна, прилежна, занималась самовоспитанием» (цитаты из характеристики, составленной постфактум ее педагогами).
Сброшены маски. «Девочка с персиком» и респектабельным портфолио (отражающим полный реестр достижений и заслуг будущей преступницы, подписи поручителей, круглые печати и т. п.) оказалась девушкой с ножом. А главное – переменился жанр. Проект собрания добрых советов, если не рецептов по воспитанию («Быть эффективным! Ребенок как родительский проект» – так анонсируют свои работы в Интернете современные теоретики строительства семьи), с более ранним названием «Педагогика от Матвея», обернулся совершенно новым сочинением.
«Я не собирался заниматься ничем таким – какой из меня философ или, упаси Господи, психолог», – признавался позже автор. Он вообще образования хотел лишь косвенно коснуться: «Потому что если все школа да школа, то ведь тоже неправильно». Но судьба распорядилась по-иному. Нервом и красной нитью «Педагогики для всех» становится мысль о свободе. Чьей и от чего?
Пример-модель: воскресный урок на кухне
Однажды в воскресенье рано утром Симона Соловейчика разбудил крик ребенка.
Это проснулся Матвей. Если его не занять, он поднимет на ноги весь дом. Поэтому они идут на кухню, сын и отец, слушать любимую сказку про репку, ту, что выросла большая-пребольшая.
«На собаке Жучке мы споткнулись. Я заметил, что Матвей вовсе не слушает меня, а поднял локти и странно вертит ими, словно собирается взлететь. Что такое? И тут я понял, что сижу за столом, облокотясь и подперев голову рукой. Мальчик, подражая мне, хочет сесть таким же чудесным способом, но, увы, не достает локтями до стола, только тщится.
Понимаете? Я думаю, будто рассказываю сказку, учу доброму, а на самом деле я учу его облокачиваться, только и всего».
Это столкновение между «я думаю, что…» и «на самом деле» поразило писателя: «Может быть, и на каждом шагу я добиваюсь одного, а происходит что-то другое? И это другое и есть подлинное воспитание? Учу одному – а научаю другому…»
О чем эта притча? Почему незначительный случай становится, по признанию автора, ключевым для понимания природы человека, его сердца и ума?
Может быть, потому, что подсмотрел и передал грядущим поколениям таинство обтекания ребенком наших взрослых целевых вторжений и соскальзывания в собственную маленькую цель («негосударственный стандарт»), которая только что пришла ему на ум? А ведь и вправду: умения облокачиваться нет ни в одном сборнике федеральных государственных образовательных стандартов.
До сих пор вся научная педагогика исходила (и продолжает исходить) из предположения, что у ребенка нет собственных внутренних целей. А Соловейчик с фактами в руках доказывает: есть! Вступая в поединок с совершенно объективными и объективно совершенными законами незыблемых педагогических наук.
И по большому счету у него только один единомышленник – основатель первого в мировой истории Лицея (и даже будто бы его владелец) Аристотель.
В любой энциклопедии сегодня можно прочитать, что, отнюдь не будучи ни всеобщим, ни стандартным, этот глубоко досуговый проект работал исключительно на личных целях перипатетиков – своих случайных (но закономерных с точки зрения их нужд и предпочтений) слушателей. Мало того, давайте обойдемся без обычных умолчаний и купюр: школа в библиотеках, виноградных и оливковых садах (которые принадлежали тоже Аристотелю) опиралась на принцип самоокупаемости и была, по сути, сферой интеллектуального сотрудничества, но никак не «центром поблочной сборки будущей личности» или претенциозным храмом знаний, как теперь. Дети и взрослые под колоннами Афин учились вперемешку, в том числе и друг у друга. Если сегодняшняя встреча их устраивала, то они, страшно сказать, платили за работу модератору. Деньги (они не отвергались, но и не возводились в абсолют) текли от слушателей к педагогу напрямую, они были, как говорят сегодня, личностно окрашены. Так было и с Платоном, ранее основавшим свою Академию неподалеку от Лицея, и со стоиком Зеноном из Цитты, и с Эпикуром и его Афинским садом, и с циником Антисфеном из Киносарга (холм и одноименный гимнасий в Афинах).
Недобросовестным «торговцам компетенциями» слушатели просто ничего не давали или проходили мимо. Те же вносили важные поправки в содержание и технологию своих занятий. Либо уступали рыночное место более талантливым коллегам.
Вольная воля! Что она меняла в жизни праздных вольнослушателей и их преподавателей? Каждый учащийся ребенок, отрок, юноша приносил и вкладывал в Лицей себя, свои личные цели и интересы, а не одну лишь покорную память, нечто похожее на чистую школьную доску для произвольных записей учителя. (Память – это часть иммунной системы, призванная временно, на период обучения, защищать организм от агрессивных влияний внешней среды.) При этом от чересчур мудреных и «липучих» мастерских и студий молодые отбивались, в том числе и с помощью встречных вопросов: преподаватель свободных учеников охотно позволял себя перебивать…
Простите, читатель, мы отвлеклись. Да и к чему сегодня разговоры о давно увядших философских практиках? Тем более что Аристотель, будучи дилетантом в деле просвещения неопытных умов (родился в семье медика и изначально готовился врачевать), был своеобразным спикером: предпочитал обеды и прогулки вместе с единомышленниками-учениками на открытом воздухе герметичному классу с муляжами неподвижных слушателей. В общем, в системе Коменского был несилен и как педагог в эпоху стандартов и тестов вряд ли актуален.
Возможно, так. Но если вдруг окажется, что совсем не так? Как это поменяет современные учебные пособия для будущих педагогов?
Интерактивный прорыв на дидактическом фронте
В одном из таких пособий, свежеотпечатанном («с интерактивным обсуждением проблем», как говорится в аннотации), читаем: «Когда мы намерены поймать мышь, то кладем в мышеловку не спелую вишню, а кусочек сыра, учитываем не наши собственные вкусы, а вкусы грызуна. Так достигаем своих целей. Нужно раз и навсегда понять – важно не только то, чего желаем мы сами, но и то, чего хочет учащийся. Не пытайтесь его ломать и переделывать. Задача педагога – сменить направленность устремлений, если они не совпадают с педагогическими целями». И т. п. Вот на каких примерах из жизни млекопитающих и кисломолочных триггерах воспитывают наших будущих учителей!
Эта неисполнимая квазинаучная, но тем не менее до сих пор волнующая многих сотрудников Российской академии образования задача – «не ломая и не переделывая» ребенка, втолкнуть в него сумму «правильных знаний» (силовых стандартов), собственно, и отличает традиционную мельничную модель обучения по Коменскому от ее гуманистической альтернативы – этики сотрудничества.
Как это так, скажут, сославшись на основоположников научного коммунизма. Но разве само государство не являет собой аппарат насилия? Вспомните классиков! «Пока школа остается государственным учреждением, мы не можем исключить элементы принуждения», – заявлял в декабре 1988 года с трибуны Всесоюзного съезда работников народного образования директор известной уральской школы под шквал аплодисментов антиперестроечной половины форума. Он обращался с кафедры непосредственно к учителям-новаторам Виктору Шаталову, Софье Лысенковой, Михаилу Щетинину, которые сидели в зале, олицетворяя перестройку, новое мирное мышление в педагогике.
И, положа руку на сердце, пусть и постфактум, но вынуждены с этим поборником элементов принуждения частично согласиться. Не случайно ни в одном национальном юридическом акте нет пункта о том, что учитель должен именно сотрудничать с детьми. На уровне этики отношения учителя с Марфутками и Тарасками государство и общество вообще (вот уже 300 лет доминирования школы Коменского) не интересуют. А это означает, что прямая запись в память юных поколений (чистую, как школьная доска) обязательного свода ЗУНов (знаний, умений и навыков) независимо от готовности учеников их воспринять плюс регулярная поверка успеваемости остаются главным делом этого оператора по принудительному орошению умов.
Есть ли возможность обойти эту системную ловушку?
Сказка о репке в исполнении школы Коменского
Прежде всего переведем воскресное чтение у семейного очага сказки о репке на жесткий язык классно-урочных процедур. Что получаем в новой транскрипции?
Обыкновенный учитель, окажись он на месте гениального писателя, просто не понял бы, что у Матвея собственная цель «занятия», и, следовательно, помогать ему в ее достижении не стал бы. Наоборот, искусственно прервал и устремил бы мысль ученика по магистрально-стандартному руслу.
Тем паче что таких, как Матвей, миллионы, цели у каждого свои. Вот и поди согласуй все эти неизвестности и приведи к единому формату под названием «педагогика сотрудничества»!
Кажущаяся неразрешимость этой проблемы на самом деле иллюзорна. Решение очевидно, строго по Соловейчику: в мире целенаправленных личностей каждый (подобно музыканту) ведет свою строгую партию – преследует либо производственную (учитель), либо индивидуально значимую (учащийся) цель. С единственной разницей: учитель знает свою «партию», а ученик ее, как правило, придумывает на ходу.
Точкой выращивания актуальных целей пребывания ребенка в аристотелевом мире знаний и становится урок, на который дети приходят свободно, как на занятие клуба. Столпотворений у входа в классы не будет: времени в запасе много, все успеют за 11 лет побывать всюду и везде, вдоволь повыбирать занятия, друзей, наставников (отдав дань и сердечным увлечениям), изучить свои ресурсы и развить способности, а то и даже поддержать учителей финансово, если государство не забудет припасти для каждого ребенка пластиковую банковскую карту с начислениями для оплаты добровольных встреч учеников и педагогов. Главных сотрудников в системе государственного образования.
Есть ли альтернатива педагогике глобального сотрудничества – «Педагогике для всех»?
Симон Соловейчик нам ее не оставил. Если ребенок «уже человек», «человек сегодня», а не недочеловек, не расходный материал для чьих-то изысканий и экспериментов, если он не бездушный холст и акварель, а сам себе художник с кистью и холстом, «человек, и точка», то имеет право оставаться в школе цельным и последовательным на свой лад, не раздробленным классно-урочной мукомолкой на черепки уроков и предметов. Вправе располагать собой, преследовать личную цель в государственном образовании, даже не называя ее вслух. Поскольку стоит лишь ее назвать, даже вполголоса, как оживет вся управленческая рать контроля, учета и «онаучивания» цельной по определению и целеустремленной детской жизни.
Старая (классно-урочная) педагогическая вера позволяет обесцеливать ребенка, новая вера (педагогика сотрудничества, которой посвящен целый самостоятельный раздел в «Педагогике для всех») закрепляет за ним право на личную цель.
Могут сказать: «А смысл? Зачем финансово окрашивать общение взрослых и детей? Подносишь банковскую карточку к кардридеру, проходишь на урок… Идешь с урока – снова то же самое… К чему все эти выкрутасы?» Ответить можно выдержкой из той же книги Соловейчика: «На выкрутасах вся семейная педагогика держится».
Школа без детской воли, построенная на одной лишь учительской власти и государственных целях, слишком слаба и малопродуктивна, а для духовной жизни общества просто опасна.
А так подумаешь – нет, это уж слишком рискованно передавать судьбу образования ребенку, это как-то чересчур.
«Сертификат – это такой же сервис, как Сбербанк-онлайн. Кликнули по изумрудной иконке – ваши дебетовые карты всплыли на экране», – рассказывал мне один из организаторов эксперимента по финансированию дополнительного образования детей с помощью электронного образовательного «кошелька». И было, ей-богу, не по себе…
Но где и в чем тогда будет состоять сотрудничество? Без той самой твердой персонифицированной смарт-карты (явленного воплоти организационно-экономического побудителя к общению учителя с ребенком) легендарная идеология сотрудничества превращается в шум волны, плеснувшей в берег дальний.
Главный вопрос – с чего начать, кому дать волю-власть-свободу первому. Ведь если не дать ее детям, ее все равно возьмут (из самых благих побуждений в силу неисправимой производственной привычки) учителя. Если не дать ее учителям, ее узурпируют чиновники. Если блокировать чиновника, кто будет сочинять стандарты, контролировать их исполнение и отвечать за качество образования в 40 тысячах школ теперь уже 89 регионов?
Однако если не дать свободу детям здесь и теперь, они никогда не будут сочинять свои стандарты «на кухне желаний», не научатся учиться в абсолютно индивидуальном стиле и не научат нас, взрослых, своей детской педагогике сотрудничества…
Стремление к правде, добру, красоте – это закон внутри нас
Фразы из «Педагогики для всех», легшие в основу идеологии сотрудничества взрослых и детей:
- «Имей дух и умей воспитать его». (Надпись на форзаце книги Симона Соловейчика «Педагогика для всех».)
- «Вера в человека улучшает человека».
- «Дети не несут в себе зла. Зло рождается от применения насилия».
- «Всякое посягательство на ребенка, на человека есть зло. На самом деле цель воспитания – избавить ребенка от страхов и, значит, от зла».
- «В поступках, поступках укрепляется дух! Иначе растим Подколесиных».
- «Духовная жизнь – это собственное стремление к правде, добру, красоте. Это «закон внутри нас».
- «В душе человека, на кухне желаний, постоянно горит свет – живет дух, живет желание добра, правды и красоты».
- «Мы воспитываем не ребенка, а человека. Человека в человеке. Личность».
- «Родители думают, будто относятся к детям одинаково, они не замечают разницы во взглядах и жестах, не замечают того, как одного похвалили, а другого похвалили чуть-чуть сильнее. Так и получаются разные дети. Судьба ребенка зависит от отношения к нему».
- «Человек не подчиняется требованиям, не адаптируется, не обуздывает свои дурные желания под давлением социальных норм, а в нем самом живут собственные его стремления к доброму, правдивому, вечному и красивому».
- «Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился…»
Что, собственно, происходит с героем всем известного стихотворения? Чего ему не хватает – театров и музеев?
Не чувственное желание гложет его, не душевное смятение чувств его мучит, а именно духовная жажда правды, добра, красоты.
Стремление, творческая воля к добру, правде и красоте – это и есть дух человека».
Антон ЗВЕРЕВ, кандидат педагогических наук
Выбор читателей
Комментарии