Проще просветить, чем запретить. Где разумные пределы вмешательства государства в личную жизнь?

С новой силой вспыхнули дискуссии о ряде запретов, предложенных депутатами разного уровня. Например, Законодательное собрание Ленинградской области разработало законопроект «О правовом регулировании деятельности социальных сетей». Он предполагает строгий порядок допуска и идентификации пользователей, которых обяжут создавать страницы только под своим настоящим именем. При регистрации придется предоставить паспортные данные. Детям до 14 лет вход в соцсети запретят вовсе.

Или еще одна запретительная норма, она исходит от Совета Федерации (СФ), – ввести так называемые лингвистические патрули. Дословно: «Необходимо поставить заслон агрессивной экспансии в русский язык чужеродных слов, аналоги которых есть и в нашем родном языке. Очень важно в семьях, в СМИ не допускать жаргонных, сленговых слов, необходимо защищать и оберегать наш язык». Все правильно. Все хорошо. Да вот только в одной процитированной фразе из документа СФ уже как минимум три заимствованных из чужих языков слова.Каковы границы эффективного регулирования и разумные пределы вмешательства государства в сферы культуры, искусства, привычного уклада жизни россиян и их традиций? Этой непростой теме была посвящена пресс-конференция «Будущее России: просвещение вместо запретов», которая прошла в Международном мультимедийном пресс-центре МИА «Россия сегодня».В ней приняли участие директор Центра политического анализа Павел Данилин, член совета директоров Экспертного института социальных исследований Глеб Кузнецов, генеральный директор Центра политической информации Алексей Мухин и научный руководитель Центра общественно-политических проектов и коммуникаций доктор юридических наук Сергей Заславский.- В Штатах в 60‑х годах прошлого века было движение хиппи «Запрещено запрещать». И в среде нашей молодежи спустя полвека стали распространенными подобные настроения, – начал разговор Павел Данилин. – Молодежь остро реагирует на чрезмерное вмешательство государства в ее повседневную жизнь. Это вторжение в частную жизнь людей нередко необоснованно и вызывает жесткое противодействие социальных меньшинств, интересы которых затронуты. Курильщиков, например. Запретами пытаются решить проблемы морально-нравственного плана.- Запреты – это часть государственного механизма. Государство по Марксу – это аппарат насилия. Государство имеет монополию на насилие, но перегибать палку нельзя, – продолжил дискуссию Алексей Мухин. – В запретах должна быть мера. Хрестоматийный пример фильм «Матильда», шум вокруг него. Политические страсти здесь совершенно неоправданны. Ложный дискурс.Государство должно выступать в роли мудрого наставника. И выступать в союзе с гражданским обществом. Запрещая что-то из благих намерений, казалось бы, хотят посеять добро, а на самом деле нередко вредят. Это деформирует нашу политическую, социальную конструкцию, что используют профессиональные интересанты. (Интересант – человек, который руководствуется в своих поступках только личной выгодой. – Авт.) Запреты хороши как регулирующие инструменты, но не должны становиться государственной политикой. Когда государство показывает свой звериный оскал, общество начинает относиться к нему подозрительно. Что не в интересах общества, не в интересах государства.- И потом увлечение запретами очень заразно, – подчеркнул Алексей Мухин. – Что-то запретили, общество обсудило и забыло. Видят, что прокатило. Начинают раскручивать маховик запретов. Эти запреты нередко касаются привычного нам уклада жизни, наших привычек.Государство загоняет себя в тупик. Запрещая, оно противопоставляет себя обществу. Государство и общество должны находиться в равновесии, в гармонии. Должен соблюдаться баланс сил. Только в таком случае можно ждать поступательного развития. А в случае социального напряжения деформации конструкции поступательного движения в развитии государства и общества не будет. Будет только разрушение. Потому что давление с обеих сторон приводит не только к обрушению доверия друг к другу, но и к деформации политических институтов. Плюс полная потеря контроля над социальными и политическими процессами. – Контроль не должен быть тотальным, иначе это тоталитарное государство, – подчеркнул политолог Мухин.- Салтыкову-Щедрину приписывают фразу, что строгость законов государства смягчается необязательностью их исполнения, – вступил в разговор Сергей Заславский. – И друг Пушкина князь Вяземский говорил, что против дурных мер, принимаемых правительством, есть только одно средство – дурное исполнение. Соотношение запрета, его исполнения и обоснованность запрета – тема давняя. Тема вечная. Со времен ветхозаветных, когда запретный плод был запрещен…Любое государство обязательно устанавливает свои правила. И в любом обществе есть мораль. Мораль вырабатывается в результате человеческих отношений. Государство институализирует эти нормы морали, закрепляя их в правовых нормах. Нормы, которые большинство общества признает для себя обязательными, становятся обязательными для всех. Но здесь есть очень тонкая грань! Какими инструментами эти нормы реализуются? Когда случается какое-то неблагоприятное общественное событие, мы тут же беремся ужесточать ответственность за него. Или запрещать что-то. Такие, казалось бы, нормальные и понятные моральные реакции не всегда правильно просчитаны с точки зрения обеспечительных механизмов. Вообще сила любого запрета не в его строгости, а в неотвратимости ответственности за совершенное правонарушение. Нормы морали не всегда должны воспроизводиться в нормах закона, вывел формулу Заславский. Есть определенный порог толерантности, который переступать не стоит. Оградив интересы одних людей, мы хотим навязать ограничительные форматы поведения другим людям.- Еще одна проблема – проблема прямолинейности мер, – продолжил свою мысль Сергей Заславский. – У нас есть социально неодобряемые поступки. Они всегда существовали. Отказ матери от ребенка. При любой системе поступок однозначно неодобряемый. В любой нравственной системе. Анонимный отказ матери от ребенка надо запрещать или нет? У нас всегда есть альтернатива между большим и меньшим социальным злом. Считал, считаю и буду считать, что анонимный отказ матери от ребенка, в том числе с использованием беби-боксов, когда в бесконтактном режиме через ящичек передают ребенка на попечение общества и государства, – это социально ненормальное поведение, но это нормальная альтернативная мера. Ибо выброшенный на помойку ребенок, а то и вовсе убитый матерью, это много-много хуже.То же самое касается искусственного прерывания беременности. Так называемых абортов. Это тема давняя. Ни одна традиционная религия не посмотрит на нее одобрительно. Я тоже смотрю неодобрительно. Но… Правовые решения были разные. В 1920 году аборты были легализованы. В 1936‑м запрещены. В середине 50‑х снова легализованы. Статистика показывает, что легализация и запреты на динамику-то влияют несильно. Время от времени раздаются требования уважаемых мною юристов запретить бэби-боксы, запретить аборты. Есть другие формы правового регулирования. Стимул, например. Стимул социально одобряемого поведения. Есть прекрасный стимул – материнский капитал. Работающий стимул. Есть просветительские функции общества. Есть просветительские функции образовательных учреждений. Есть нормы морали. Если эти нормы укореняются в обществе, то меняется и само явление. Посмотрите, по мере того как традиционные ценности входят в нашу жизнь, у нас падает статистика прерывания беременности.Общество имеет право вырабатывать нормы морали, а государство обязано эти нормы реализовывать. В том числе путем запретов. Павел Данилин привел интересные цифры. Когда в СССР были запрещены аборты, количество их было катастрофическим – семь миллионов абортов в год. Из них на долю РСФСР приходилось четыре миллиона. После того как аборты вывели из серого пространства, их число резко сократилось – в 1995‑м до двух миллионов, а в прошлом году и вовсе до одного миллиона. Один миллион тоже очень много, но это не четыре миллиона.- Не запретами добились, а добрым словом, – уточнил Данилин. И привел новый пример нелепого запрета, который пытаются закрепить законодательно: – Предлагается запретить показ в кино и по телевидению сцен нарушения правил дорожного движения на транспорте. Придется забыть и выбросить фильмы «Форсаж», «Перевозчик», вырезать большинство сцен из кинофильма «Берегись автомобиля»… Не абсурд ли?- Представьте, что многие мульт­фильмы попадут под запрет и будут безжалостно цензурированы или забыты. Это вызывает улыбку в адекватной аудитории, но когда обсуждаешь это с законодателями, то видишь на лицах серьезность, – вступил в разговор Глеб Кузнецов. – Беда в том, что нарушение закона как такового становится социальной нормой. Вот такой пример. Сам я человек некурящий, но обращаю внимание на то, что происходит. Так, добрая половина человек из каждой тысячи, выходя из пригородной электрички, по пути до метро жадно закуривают. Они нарушают закон запросто. О каком уважении к закону может идти речь, когда для тысяч и миллионов граждан нарушение законов является абсолютной нормой?! Ежедневной нормой поведения! Зачем нужны законы, которые невозможно исполнять? Только для того, чтобы не доверять государству и вести себя асоциально.Многие вещи у нас зарегулированы до такого состояния, что выполнять их в принципе невозможно. Законодательное усмотрение на запреты является ренессансом застойного советского образа жизни, связанного с бесконечным количеством запретов. Двоемыслия, возведенного в принцип действия. Нас же с детства учили, как можно вести себя дома, как надо вести себя вне дома, что говорить можно, а что нельзя… Ничего хорошего из этого не получилось, и печально, что то поколение, на глазах которого и происходило это «ничего хорошего», вдруг думает, что пороки и грехи нынешней цивилизации можно излечить, второй раз попробовав создать единую общественную норму и навязав ее законодательно.Люди стремятся к свободе. К установлению собственных правил. И закон государства должен регулировать отношения этих систем так, чтобы общественные интересы, общественные группы не вредили друг другу, а не навязывать единую норму.