На чтение: ≈ 18 мин.Мой друг, доктор педагогических наук Анатолий Мудрик, любит подшучивать над увлечением своей жены, скупающей отечественные детективы. Но сам их с интересом читает. Причем интересует его больше не сам сюжет, а его «интерьеры», – как бы иначе, поясняет он, я мог узнать об образе жизни в загородных домах и прочих местах обитания современной российской буржуазии?
И вправду: детективы и любовный роман, переплетаясь друг с другом, высвечивают прежде всего социальный слой новых русских. И среди его исследователей большинство – женщины. Авторы детективов и любовных романов, действие в которых (любовь, кровь, большие деньги) происходит на новой для России социальной «площадке». И потому описание этой «площадки», уклада ее жизни не менее, а то и более значимо, познавательно для большинства читателей этого жанра, как своего рода заочная экскурсия для них по чужому, недосягаемому миру.
Специфика жанра тут позволяет уйти от неизбежного противопоставления «бедных и богатых», что крайне необходимо для спокойного восприятия и анализа психологии, быта, внутреннего мира нового для России социального слоя. А ведь в наше время исполняется как раз двадцать лет с его зарождения, с эпохи первых кооперативов еще горбачевских времен.
Ситуация уникальна – нынче это племя находится в периоде своего расцвета, зрелости, относительного спокойствия по сравнению с насквозь криминальными 90-ми годами, но в то же время именно это, первое поколение российского бизнеса, по сравнению со всеми следующими несет в самом себе черты переходности, швы и шрамы в личной биографии от соединения в себе двух эпох – советской, в которой прошло их собственное детство и юность, и нынешней, в которой выросли уже их дети, просто не знающие другого образа жизни, чем тот, под который расчистили и обустроили жизненное пространство их родители.
Не берусь судить о собственно литературном уровне книгопродукции о любви и деньгах – в основном это все же псевдолитература, которая вряд ли задержится спустя десятилетия на книжных полках. (Король российского детектива Борис Акунин не в счет, тем более что его герой пребывает в ином историческом времени.)
Среди великого множества по преимуществу женских имен авторов этого жанра выберу для примера имя Оксаны Робски. Во-первых, ее дебют состоялся сравнительно недавно и сразу же был замечен (Оксана – номинант премии «Национальный бестселлер-2005» в качестве автора скандального романа «Casual» и провокационного «День счастья – завтра»). Во-вторых, именно ей принадлежат серьезные попытки психологизма и рефлексии в этом жанре, да и попросту хороший литературный язык. И, в-третьих, самое главное – «это первые романы, написанные изнутри», то есть самой героиней светских хроник, – успешной «бизнесвумен». Автор – хозяйка модной галереи, экс-владелица агентства женщин-телохранителей, журналистка и сценарист. Итак, какой же он изнутри, этот новый социальный слой, в интерпретации Оксаны Робски?
Прежде всего в нем присутствует четкое осознание деления людей на «мы» и «они», то есть все остальные, кто не входит в круг «избранных». Это избранничество уже не сводится, особенно среди женщин, к счету в банке (мужа, любовника или собственному).
«Наши садовники и домработницы признают классовое неравенство. В связи с нашим явным интеллектуальным превосходством».
Но тут же язвительно вскрыты истинные причины этого превосходства: страх потерять мужа. «Потому что, если он еще не ушел к молодой любовнице, то вот-вот уйдет. И страх перед воображаемой соперницей заставляет их получать по два высших образования в сорок лет и учить пять иностранных языков, и простаивать двухчасовую очередь в Музей д’Орсе на выставку американских импрессионистов вместе с остальными парижанами, на общих основаниях».
Ближайшее социальное окружение – домработницы, массажистки, водители – чуждо хозяйкам жизни, а то и враждебно. На воровство домработниц нет управы, жалобы в агентство бессмысленны, ибо пришлют такую же замену. У подруг главной героини романа «Casual» Вероники и Кати домработницы крадут провизию или одежду – шелковые платки, к примеру. «Вытащив свой платок из ее сумки, Катя пристыдила ее и попросила вернуть остальные.
– Не верну, – сказала домработница и гордо пошла к выходу. – У вас и так много. – И хлопнула дверью, а Катя еще долго сидела и боялась, что она вернется за чем-нибудь еще».
Единственный выход, как на войне, – бывший майор РУБОПа Борисыч с ротой собровцев, которого держит на зарплате муж Вероники на случай, если нужно кого-то припугнуть. Заметим: «маски-шоу» теперь устраиваются сильными мира сего и по таким поводам, как промедление турагентством в оформлении виз или отказ магазина заменить бракованный товар. На Рублево-Успенском шоссе, месте обитания нового класса, своя «специфика» отношений даже с гаишниками. В ответ на угрозу забрать права за серьезное нарушение главная героиня блефует: «…Это будут последние права, которые вы здесь забрали.
…Гаишник со злостью швырнул мои документы на край стола.
Я чувствовала спиной, как они ненавидят меня. И всех остальных на этом шоссе. Но работой рисковать не хотят. Мало ли кто я такая. Могу оказаться и внучкой Ельцина. В нашей деревне все чьи-то внучки и чьи-то жены».
Свое «мы» эта новая общность ощущает глобально, будто речь идет о новом человечестве, для которого всех остальных просто не существует. «Вся Москва уехала в горы. Те, кто еще не уехал, собирали чемоданы, чтобы уехать сразу после Нового года. Те, у кого есть потребность в знакомых лицах и близости к олигархам, уехали в Куршевель. Все остальные – в Сент-Моритц… Те, кто остался, наслаждались свободными улицами без пробок и, встречая знакомых, обращались к ним, как к членам одного братства: «Ты тоже здесь? Отлично!» А на Новый год собирались по ресторанам». А по дороге по случаю зарплаты купить какой-нибудь галстук в подарок своему молодому человеку или, скорее, рубашку…»
По законам жанра в романах Робски «любовь» всегда рифмуется со словом «кровь». Преуспевающий политик и бизнесмен Влад в романе «Про любофф/ON» готов подставить свою возлюбленную Дашу под пули, ибо инсценировка покушения на него необходима ему для успеха в предвыборной кампании. Лишь случайно на месте Даши в обстрелянной машине оказывается и гибнет другая девушка.
Героиня романа «Casual» сама заказывает убийство киллера, от рук которого погиб ее муж Серж. В отличие от полноправного злодея Влада, ей акция убийства дается нелегко. Уже на первом обсуждении заказа с его исполнителем, давним приятелем Олежеком, ее охватывает смятение. «- Как будем валить? – Олежек смотрел мне прямо в глаза. В этой ситуации он чувствовал свое превосходство и получал от этого явное удовольствие.
– Можно повесить, утопить, задушить…
От такого огромного количества вариантов мне становилось легче. Как будто сознание того, что из десятка возможных преступлений я выберу всего одно, делало это преступление в моих глазах менее значительным…»
Когда же по телевизору героиня видит фотографию мертвого убийцы, ее безудержно рвет. Горячий душ не спасает от того, что «билось в моей груди и рвалось наружу. Но я не выпускала. Потому что знала: выпустишь – и все. Жить дальше не сможешь». Отдав дань нравственным терзаниям, героиня вновь обретает душевное равновесие в новом компромиссе: «…сознание того, что ты убийца, лишает счастья. И поэтому я буду держать его внутри, глубоко-глубоко, и жить дальше. Долго и счастливо».
Когда же выясняется, что убит невиновный, страдания возвращаются. Ненадолго. Олежек, услышав это признание, реагирует по-своему: «- Ты не расстраивайся, – сказал он так, как будто только что кто-то съел мою шоколадку. Я смотрела на Олега и не могла поверить, что мы говорим на одном языке».
Куда более убедительны и достоверны переживания героини по поводу собственного бизнеса и угрозы потери социального статуса. Отдав дань женским переживаниям, она по-мужски энергично берется за продажу пахты, удивляя деловой хваткой подруг и чувствуя себя на равных в общении с их мужьями. Хотя главная цель ее занятий бизнесом – не сам по себе успех, а возможность уйти от постоянных мыслей о погибшем муже. Но очутившись из-за внезапной болезни на грани банкротства и угрозы продажи собственного дома, она впадает в еще большее отчаяние. Причем ужасает ее не нищета (ясно, что здоровая молодая женщина в силах обеспечить «прожиточный минимум» себе и дочери), а утрата завоеванной с таким трудом социальной ниши. «Казалось, что мир просто выплюнул меня на помойку». «Заглянула секретарша. Испуганно пролепетала что-то вроде «у вас все хорошо?» Я жестом велела ей уйти. «У меня все очень, очень плохо». «Я держала в руках договоры со складами. Захотелось стать Скарлетт О’Хара и иметь историческое право подумать об этом завтра». Героиня, как за спасательный круг, держится за места пребывания людей своего круга: «Мне надо было оказаться среди людей, чьи дома не заложены в банк и чьих водителей хотят убить разве что они сами». Она даже подругам не может поплакаться: «Если бы я рассказала, что мой дом продают, Ленка пожалела бы меня. И мне стало бы легче. Может быть, мы даже поплакали бы вместе. Но это значит, что и Катя узнает об этом. От Кати – Кира. Потом Олеся. Потом вся Рублевка. Я бы шла и думала: «Все смотрят на меня и жалеют – незадачливая бизнесвумен». «Начать одалживать деньги – значит признаться в своей деловой несостоятельности. Предательство Сергея (директора ее фирмы, перебежавшего к конкурентам. – О.М.) – тоже несостоятельность. Не надо было делать так, чтобы от одного человека зависело решение всех вопросов». И она до последнего держит маску успешности и состоятельности, обманывая подруг, что просто хочет купить другой дом. И подруги советуют: «Но только тоже на Рублевке. Потому что ты уже нигде больше жить не сможешь». И это правда, ибо сменить место и образ жизни для этого класса – смерти подобно.
Внутри их круга вместо подлинных чувств царит их имитация: имитация любви, дружбы, социальных ценностей. В романе «Про любофф/ON» один и тот же сюжет любви представлен в двух измерениях: искреннее чувство молодой преподавательницы правильной речи Даши, а затем те же события излагаются в восприятии преуспевающего бизнесмена и политика Влада, ее ученика и возлюбленного. И это две разные жизни, чуждые друг другу, два разных мира. На вопрос Даши, зачем ему депутатство, он поясняет: «- Надо же куда-то двигаться! Представляешь, как интересно: взять никому не известного человека, но с громкой фамилией, на ровном месте создать партию и заставить всех поверить в то, что все это что-то значит!
– Это движение вперед?
– Это огромные перспективы для манипулирования. Что может быть интересней, чем манипулировать людьми? Огромными массами?!»
Дружбу также заменяет ее видимость, четко выписанная в романе «Casual»:
«Мы знали друг друга уже давно. Лет пятнадцать. Уже по нескольку раз ссорились и расставались. Какое-то время я дружила с Леной против Кати, а Вероника не дружила ни с кем из нас. Или мы с ней не дружили? Однажды Катя поссорила меня и с Ленкой, и с Вероникой, а потом предала сама. Но у нее был сложный период, и через год я простила ее. Сейчас мы опять дружили все вместе и ценили это время, подозревая, что оно будет коротким. Нельзя сказать, чтобы мы очень любили друг друга. Но мы знали друг о друге больше, чем наши родители и мужья, вместе взятые… Нам не нужно было казаться лучше, чем мы есть; мы могли позволить себе быть настоящими, не заботясь о произведенном впечатлении. Нам было уютно друг с другом, как бывает уютно в детской комнате».
Рестораны, обсуждение мужей и любовников, массаж, маникюр и педикюр, гостиничный номер с мальчиками – вот слагаемые точки этого уюта, вокруг которых каждодневно движется жизнь героинь романа. Этот образ жизни особо притягателен и самоценен для них именно тем, что им есть с чем его сравнивать на собственном опыте. «Я и сама выросла в пятиэтажке на задворках Москвы. Я комплексовала даже перед таксистами, которые привозили меня домой.
Другое дело – моя дочь. Для нее то, что еду готовит кухарка, а убирается уборщица, так же естественно, как то, что восходит солнце».
Заслугой Оксаны Робски является попытка обозначить в детективном сюжете некий коллективный портрет женщин нового социального слоя. Для них характерно именно это острое чувство своей первичности, непохожести на все остальные поколения. И в сегодняшнем дне, и в будущем. Так, в старости они мечтают кто о доме на берегу океана, кто о жизни в Париже – «поселиться где-нибудь на Фобуре, и давай целыми днями по Сент-Оноре новые коллекции скупать». Но в итоге приходят к общей надежде: «Когда мы станем старыми, и здесь будет нормально. Мы будем первым поколением счастливых старушек в Москве. Как были первым поколением богатых девчонок».
Что ж, читателям остается разделить надежду на то, что «и здесь будет нормально», причем не только для этой новой генерации.
Выбор читателей
Комментарии