Прививка от страха Плачьте над вымыслом, чтобы уберечь душу

Сказка. Еще раз скажем. Сказка. Начинается медленно и торжественно: сказ. Кончается быстро и ласково: ка. Вместе – так притягательно, просто берет за руку и заставляет идти за собой. Я-то уже не иду, старый, наверное, стал, а ведь когда был маленьким, стоило лишь услышать это слово, и – ноги в руки. Даже если где-то в самом дальнем конце коридора раздавалась мелодия в телевизоре, то сразу все бежали туда, где сказка, и двор пустой, одни мамы коляски качают да книги читают, а все сорванцы и их подружки – по домам.
В эти дни, когда я пишу книгу сказок, Симка, дочка, постоянно бродит вокруг, как наша черная кошка вокруг валерьянки. Иногда я, закончив очередную сказку, зову Симуху, чтобы она сказала, то или нет. Читаю. Симка пробует сказку, как на зуб. “Клево”, – может сказать она “не свое”, старших братьев слово, но по тону я чувствую – не совсем. Или она вообще ничего не скажет, но побредет к себе вся в слезах, значит, проняло. Иногда она так заводится этими сказками несчастными, что потом ночью не спит, ворочается – я слышу за стеной.
Я специально включил в сборник несколько ОЧЕНЬ СТРАШНЫХ сказок. Я знаю, что в прошлом психологи очень не советовали детям читать такие. Представляю себе, как редактор будет рвать и метать. Ведь даже очень крупные психологи, в том числе Бехтерев, говорили: берегите психику ребенка, не читайте страшного. Да вот и мой сын младший, Глеб, это было еще несколько лет назад, посмотрел страшный фильм-сказку про эпидемию чумы и заполучил что-то вроде невроза, стал бояться микробов, это с детьми бывает.
Но убежден: чтобы стать храбрым, мужественным человеком, надо в детстве ПОБЕДИТЬ и такой “невроз” (с Глебчиком так и вышло, и я помню, как каждый вечер на даче он отходил все дальше и дальше от порога в черноту ночи, чтобы пописать). А если бы страхи и неприятности нас не посещали, как бы мы тогда научились побеждать?
Так вот, значит, почему дети любят страшные сказки: это своего рода ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИВИВКА для будущих настоящих отклонений-заболеваний! И, следовательно, тот, кто в детстве не дочитал необходимого количества страшных сказок, в дальнейшем будет в группе риска. Мы делаем детям массу прививок, начиная еще с роддома, в детском саду, в школе и даже в институте: БЦЖ, против кори, коклюша, полиомиелита, да мало ли против чего еще… Пишут много диссертаций насчет прививок. Но почему-то НИКОГДА я не слышал о какой-нибудь диссертации, хотя бы одной, где сказка рассматривалась бы как прививка от психических заболеваний. Так что можно подумать, что ими люди меньше стали болеть, что неверно.
Скажут: полноте, сказки-то уж детям бабушки читают, это точно. Да, точно, не перевелись еще Арины Родионовны (да только Пушкиных что-то маловато). Ну а если серьезно, то читают и перечитывают ДО ДЫР ЗАТЕРТЫЙ СПИСОК сказок, где “Дюймовочка”, “Красная Шапочка”, “Царевна-Лягушка” и еще примерно с десяток в изложении крупных писателей. В одном и том же изложении. Я не говорю уж, что это просто убого и мало (если учесть, сколько сказок и историй ВООБЩЕ СУЩЕСТВУЕТ). Но – и тут я, наверное, скажу нечто, читателю неизвестное, – эти сказки совсем не самые лучшие!
Возьмем несчастную “Царевну-Лягушку”. Сожженная за три дня до свадьбы лягушачья кожа, всеми трактуемая как девственность (к тому же неправильно), – анахронизм в мире глянцевых журналов и ежедневных любимых маленькими девочками программ “Что хочет женщина?”. Или мы найдем детям сказки, которые НА САМОМ ДЕЛЕ их чему-то учат, или те, что бытуют в статистически среднем детском мире, будут работать против нас, создавая бессмысленные проблемы, тоже граничащие с неврозами: когда павловской собаке зажигают лампочку и включают звонок одновременно, она сходит с ума, не зная, выделять ей слюну или уже желудочный сок.
Но хорошие сказки – в толстых сборниках для ученых-этнографов. “Дунганские сказки”, “Сказки народов Бирмы”… И если вы попробуете их детям прочесть, ох, не знаю, что уж и сказать, – стиль там явно недетский. И картинок нет, а дети не любят книг без картинок. Вот потому-то и приходится брать всю ту же массовую сказочную продукцию или, что еще хуже, сочинения современных “сказочников”, в последнее время, то есть после Пушкина, чего-то не получается у людей писать сказки. Да ведь и Пушкин тоже НЕ ПИСАЛ СВОИХ СКАЗОК, ведь была Арина Родионовна, связь классики с народом.
Сказки ВООБЩЕ НЕ ПИШУТСЯ, а только пересказываются. А если не пересказываются, а только перечитываются, то умирают, как умерли сейчас многие, имеющиеся в наличии в книжном магазине, – мертвая продукция, но с красивыми яркими обложками, дети и обманываются.
Летом этим я прочел прекрасную книгу, рекомендую: Мария-Луиза фон Франц, “Психология сказки”. Это своего рода введение в толкование волшебных сказок. Книжка открывает сказочный мир для взрослого. Автор – последовательница Юнга, достаточно знаменитая. Читаешь и начинаешь понимать, насколько все в сказках непросто и какие глубокие силы сказка пробуждает в человеческой душе. Эти силы, поднимаясь вверх, к границам осознаваемого, пробуждают веер эмоций: от нежности и жалости до отчаяния и священного ужаса. Сказка – это невидимая рука, которая прикасается к струнам души как к старинному музыкальному инструменту, к гуслям (раньше сказки и исполняли под гусли).
Пробуждение эмоций. Вот о чем еще нужно обязательно поговорить.
Ведь если ребенок заходится в крике, это еще не рождение эмоции, точнее – не ТЕ, ВЫСШИЕ ЭМОЦИИ, которые и делают человека человеком. Они не даны изначально, а формируются. Но они – высшее в человеке. Выше, наверное, чем разум: недаром Бог – это любовь, следовательно, Бог – это эмоция. А без них мир-для-нас становится одномерным.
Особенность среднестатистической “культуры” – одномерность, отсутствие высших эмоций. Обыватель не верит, что эмоция существует. (“Высокой любви не существует”). Что там – не испытать чувство? Обойдемся как-нибудь, другое дело – безусловная реальность ОЩУЩЕНИЙ. Без хлеба как прожить?
Незаметно стали двусмысленными слова “любовь” и “чувство” (их второй смысл: секс и ощущение). Лозунг обывателя: “существовать, значит, быть ощущаемым”, почти как у Дж.Беркли. Любовь и чувства в “другом смысле” (высоком) насильственно изгоняются из “быта”, в который тем самым превращается бытие.
Мне дети заводили “Чижа и КО” – очень вроде бы популярно среди школьников 8-х классов. Альбом называется “О любви”. Но там не об этом, там тоска, что любви-то никакой ТОЙ нет. И хорошо, что об этом кто-то еще может тосковать, все, что к любви причастно, все, даже тоска по ее отсутствию, чем-то напоминает ее присутствие. Потому-то, наверное, дети и любят это. Но вообще-то в большом и широком мире люди забывают о высоком, в результате чего мир становится плоским, как тарелка для салата. Наши растущие дети все чаще и чаще не ждут от мира ничего, “кроме салата”. И закрадывается мысль: не потому ли в их среде столь популярны, причем ДАЖЕ СРЕДИ СТУДЕНТОВ, многотомные фэнтези, что в более раннем детстве им рассказывали слишком мало живых сказок? Что слишком мало они изумлялись и плакали, сострадали и умилялись в НАСТОЯЩЕМ СВОЕМ ДЕТСТВЕ?
Раздумывая над тем, почему дети вообще мало читают книг и совсем почти не читают так называемую серьезную литературу, приходишь к выводу, что причины – в раннем, не книжном детстве, в возрасте от 4 до 8 лет, когда по-настоящему ребенок должен быть окружен сказочным четырехмерием, но ОКАЗЫВАЕТСЯ окружен лишь событиями, носящими ПРОСТОЙ И ОДНОМЕРНЫЙ эмоциональный смысл: окриками, приказами, алгоритмами. А мы, взрослые, сознательно изгоняем из нашей жизни эмоции как излишний груз с падающего аэростата.
Серьезная литература ведь отличается от иной прежде всего совсем не СЛОЖНОСТЬЮ, а наличием эмоций, к переживанию которых ребенок оказывается при вступлении в “книжный” возраст НЕ ГОТОВ. И поэтому он боится этих книг, боится их открыть, потому что это либо страшно, так как там неизведанное, а незнакомая эмоция вызывает страх, либо совсем скучно, потому что ничего не понятно.
Нужно окунуться в это четырехмерие, чтобы полюбить те слезы, о которых поэт сказал: “Над вымыслом слезами обольюсь”, чтобы стремиться к таким слезам, не беречь душу. А другой поэт сказал о душе: “А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?”
Искусство слез хорошо постигается в детстве, когда душа пластична, а глаз не замутнен, и гораздо труднее – позже. И, как утверждает известный нейрофизиолог Тамара Петровна Хризман, особенно нужно позаботиться о мальчиках, у которых эмоциональная сфера более тонкая, более ранимая и в заброшенном состоянии гораздо более склонная к негативным и разрушительным реакциям.
И когда же мы, наконец, поймем, что на самом деле РЕАЛЬНО?!
Когда мы плачем, любим, радуемся, то это делаем мы, а когда думаем, то это думается нам само. Поэтому разум – это не мы, а эмоции – это мы. И именно этим они “выше” разума: можно подумать и не сделать, но истинность чувства проверяется поступком. Поэтому сказочная реальность – истина большей степени, нежели умопостигаемая: чувство не может не быть истинным, ЕСЛИ ОНО ЕСТЬ.
Сказка говорит о жизни больше, чем дюжина расхожих советов, чем кухонные дрязги и родительские нотации. Правда жизни и правда сказки – это одно и то же, а мудрость, выраженная рассудочно, – всегда отчасти ложь, так как есть лишь отражение реальности. Поэтому воспитание невозможно без сказки.
Евгений БЕЛЯКОВ