Прежде всего я – хозяйка дома. Галина МЕРКУЛОВА, председатель Общероссийского профсоюза образования

Галина Ивановна МЕРКУЛОВА, председатель Общероссийского профсоюза образования, не очень любит давать интервью. Рассказывает о своей жизни неохотно – считает, что это неинтересно. В гости приглашает редко – уезжает из дома рано утром, приезжает поздно вечером, какие уж тут визиты! Но незадолго до Международного женского дня вдруг случился у нас разговор – неожиданно доверительный и честный, и Галина Ивановна отвечала на все вопросы довольно откровенно.

– Галина Ивановна, вы прошли путь от простого учителя до председателя Общероссийского профсоюза образования. Вы человек карьеры, настроены на то, чтобы добиваться каких-то высот на должностной лестнице?

– Не знаю, почему так складывалось в моей жизни, но меня всегда против воли продвигали куда-то наверх. В советские времена это называлось кадровой политикой. Тебе настойчиво предлагали перейти на другую работу, и отказаться было просто невозможно. Например, когда я работала в школе, директор решила, что я должна быть председателем профкома. Один раз я сумела убедить коллектив, что молода и такого доверия пока недостойна. Но во второй раз у меня ничего не вышло. А как меня выдвигали в депутаты районного совета? Просто информировали, что выдвинули, а потом, что выбрали. Когда директор нашей школы пошла на повышение, партийная организация пришла в райком и сказала: коллектив решил, что новым директором будет Меркулова, и тут никто моих возражений не принимал. Я опять рыдала и говорила: «Зачем?» А потом были районный отдел образования, профсоюз… Если бы Яковлев был жив, я так бы и работала с ним, потому что у меня никогда даже мысли не возникало, что могу стать первым лицом. Меня вполне все устраивало. Для меня всякий раз перемены были сложны, потому что я «вживаюсь» в коллектив, привязываюсь к людям, люблю их, как родных. И каждый переход я переживала до такой степени, что муж не выдерживал и спрашивал: «Почему ты ведешь себя так, будто тебя не повышают, а увольняют?». Я всегда и всю жизнь себя «жую». Всегда, когда мне предлагали новую работу, первая мысль была: я этого не смогу. Вторая мысль: что я смогу предложить нового? Но если я уже, что называется, завелась и настроилась на новое дело, тогда мысли появляются совершенно другие – рабочие.

– Многолетние наблюдения позволяют мне утверждать, что вы человек стеснительный, порой даже робкий, смущающийся. Как вы, простите, культивируете в себе смелого и решительного лидера? Например, перед недавним пленумом ЦК профсоюза вас пригласил на встречу и.о. руководителя Администрации Президента РФ Владислав Сурков. Не поверю, что вы не волновались перед этой встречей, но ведь, как теперь известно, вы вели себя с ним довольно смело и независимо.

– На встрече с Сурковым я не робела. Я не знала темы разговора, мне ее заранее не обозначили. Поэтому решила так: если вы не сообщаете мне, о чем хотите разговаривать, вам придется выслушать все то, что я хочу сказать. Я и с президентом встречалась без робости, и в его администрацию пошла без смущения. Я не боюсь встреч с власть имущими. Могу, если нужно, и стукнуть кулаком по столу, и хлопнуть дверью, однако редко это делаю, потому что за мной стоит моя профсоюзная организация. Чаще зажимаю себя и начинаю искать оптимальный вариант движения в том или ином направлении, хотя мнение свое высказываю всегда и везде. Для профсоюза главное ведь не война с властью, а сотрудничество с ней. А волнуюсь я тогда, когда встречаюсь со своими коллегами по профсоюзу, когда принимаю решение: боюсь, что в какой-то момент, если не смогу сразу все объяснить и убедить в правильности своей позиции, сработают женские эмоции. В чем сложность позиции председателя профсоюза? Всегда нужно вовремя себя остановить, чтобы не оторваться от той «армии», которая идет за тобой. Потому что ты хорошо знаешь, что делается в Москве, а нужно знать, что у тебя в Якутии, в Коми, на Камчатке, понимать, как там ситуация может сложиться в результате твоих резких или нерезких шагов.

– Подойдем к проблеме с другой стороны: как вы подавляете в себе начальника, когда вы не при исполнении, например, переступаете порог своего дома?

– Иногда для вида ворчу на мужа и сына: неужели вы не могли приготовить ужин, если пришли раньше меня? Но на самом деле уже давно решила, что прежде всего я – хозяйка дома.

– А что такое в вашем понимании хозяйка дома?

– Я всегда понимала: как бы для нас ни была важна работа (а это действительно так, ведь основная часть жизни проходит на работе), семья есть семья, и она для каждого человека должна быть главным. Поэтому, придя домой, как бы я ни устала (конечно, если это не в двенадцать ночи), начинаю готовить ужин. Я действительно могу поворчать на близких: вот вы тут лежите, не можете вытащить еду из холодильника, но на самом деле я так не думаю. С годами я привыкла заранее, в выходные дни покупать такие продукты, которые можно быстро разморозить и приготовить. Люблю красиво накрывать на стол, чтобы мы все вместе сели и поужинали. Это всегда и для всех напоминание о том, что я – хозяйка этого дома. Я люблю готовить и даже на работу время от времени приношу какие-то вкусные вещи. Утром я готовлю сырники, варю каши, мы не можем завтракать вместе, все по очереди уходят на работу, но приготовленный мною завтрак всегда всех ждет.

– А кто в вашей семье выполняет другие домашние обязанности?

– Еще недавно стирала, гладила, убирала я сама, это происходило у меня между делом, пока что-то варилось на плите. Сейчас мой дорогой муж взял на себя часть забот по дому, и для меня это большое облегчение.

– Хозяйка дома – это не только домашние хлопоты, но еще и домашний бюджет. Вы считаете деньги, ищете в магазинах что-то подешевле, чтобы сэкономить?

– Честно говоря, нет. К сожалению, у меня, как и у многих работающих женщин, нет такой возможности. Если бы я была свободным человеком, могла поехать на рынок, сравнить цены там и в магазинах, то и выбирала бы, что дешевле. Я вообще человек не очень рачительный и экономный. Единственное, чего я не признаю (это, наверное, мне досталось в наследство от родителей), – жизни в долг, всегда рассчитываю на то, что есть.

– Скажите, а вы могли бы представить себя за рулем?

– Я водила автомобиль с 14 лет, до недавнего времени сама ездила на машине на работу. Мой папа был азартным автомобилистом и пытался меня всему научить. Когда я пришла в школу, руководитель школьных автокурсов сказал, что я уже все знаю, умею и учить меня нечему. Меня отправили в автоклуб, я участвовала в выставках (у меня есть медаль ВДНХ за фигурное вождение автомобиля), в 14 лет уже получила права и ездила по Москве, правда, отец всегда сидел на соседнем сиденье. У нас дома были старенькие машины, папа их ремонтировал, и я с детства знала: мы имеем то, на что можем рассчитывать. Мы стали жить лучше только тогда, когда папу послали работать в посольство СССР в Швейцарии, а потом в Норвегии. Я в это время заканчивала школу и должна была сдавать экзамены в институт. Родители уехали, а я жила одна в Москве.

– Поэтому так рано вышли замуж?

– Почему рано? Я вышла замуж в 21 год.

– А разве вы с вашим мужем не учились в одной школе?

– Учились и были знакомы. Но он после окончания школы уехал в Горький поступать в радиотехническое училище. У Игоря рано умер папа, мать воспитывала его одна, финансовое положение семьи было очень сложным. Он мог поступить в гражданский вуз, но тогда матери пришлось бы еще пять лет его содержать. А армия в то время была уважаема, зарплата офицера стабильна и относительно высока. Игорь учился, я (тогда Ушакова Галя) к нему ездила. Через два года учебы он написал письмо моим родителям в Швейцарию и попросил моей руки, после пяти лет знакомства мы поженились.

– Вы столько лет вместе, у вас идеально подходят характеры?

– Характеры у нас трудные. Но я не пытаюсь что-то ломать в муже. Если понимаю, что с чем-то бороться бесполезно, я не борюсь. Мне кажется, мы вместе столько лет потому, что в нем есть интеллигентность и удивительная деликатность в отношении к женщине. Никогда не было ни хамства, ни резкости, он может обидеться, но никогда не срывается. Я понимаю, что у другого человека могла быть масса других достоинств, но я не смогла бы с ним жить, потому что не было бы тех достоинств, которыми обладает мой Игорь.

– Вы можете подчиниться мужу, сделать что-то, что для него в этот момент необходимо?

– Могу. Например, сидеть по ночам и писать объявления о киносеансах в красном уголке, которые он устраивал по пятницам для детей и взрослых, живущих в нашем доме. Не могу сказать, что мне это нравилось, что я делала это с удовольствием. Но когда я понимаю, что для него что-то очень важно, я всегда откликаюсь на просьбу, ведь и он мне всегда помогал. Когда я была директором школы, он туда приходил по субботам и воскресеньям, красил, прибивал, ремонтировал, вешал светильники… Думаю, мы вместе еще и потому, что Игорь, как и я, всегда проводил много времени на работе и с пониманием относился к тому, что я задерживаюсь, а я понимала, почему задерживается он. Я ворчала только тогда, когда он работал по воскресеньям и по праздникам.

– Вы – офицерская жена. Если бы мужа отправили в дальний военный городок, вы поехали бы за ним?

– Я не прагматик, не делаю расчетов и не строю прогнозов, как будет, лучше или хуже. Я не раз говорила: бросим все и поедем в дальний гарнизон, я к этому была готова. Просто не сложилось. Мы прожили всю жизнь в Москве, здесь родился наш сын Олег. Но Игорь служил в Рогачеве на Дмитровском шоссе, потом в Мытищах мы с ним ходили строем: впереди идет взвод, а я за ними – мы так посещали кино. Я приезжала к мужу на выходные, когда он дежурил в части, потом его забрали на работу в Москву.

– Как ваша семья решала самый главный вопрос – жилищный?

– Мы долго снимали комнату, жили в коммуналках, пока мне, учительнице, не дали квартиру. В школе, куда я пришла после окончания третьего курса института, была так называемая учительская очередь, я подала заявление. В конце концов председатель Ждановского райисполкома (как сейчас помню, Александр Иванович Бутин) решил, что неприлично, когда 60 учителей в огромном районе стоят в очереди, и через пять лет работы в школе мне выделили двухкомнатную квартиру. Кстати, за всю жизнь это была единственная льгота, которую я получила от своей работы. Позже мы поменяли нашу комнату в коммуналке и двухкомнатную квартиру на трехкомнатную. Думаю, что если бы продолжала работать в школе, то уже давно смогла бы получить и для сына комнату или даже квартиру.

– Олег больше похож на вас или на мужа?

– Могу сказать, что характер у него тоже трудный. Он никогда ни о чем нас не просил, привык решать все свои проблемы самостоятельно.

– Но стал военным, как отец.

– Так получилось. Он поступил в Академию управления, а Игорь все время пытался отдать его в спорт (муж сам кандидат в мастера спорта по лыжам). Когда Олег пришел в институт, педагоги его заметили, кто-то из тренеров взял его в секцию по спортивной ходьбе. Когда сын закончил вуз, его призвали в Таманскую дивизию, так он стал военным и занимался спортом.

– А зачем вы ездили с ним на тренировочные сборы, хотели сделать все, чтобы он стал победителем?

– О, это надо было видеть! Как я переживала за его результаты! Самое интересное, что мы с Игорем не сразу узнали, что Олег занимается именно ходьбой. Не знаю, как так получилось, но сын никогда и ни в чем не доставлял мне никаких хлопот. Мы его ни в чем не ограничивали, а он никогда ничего не просил. У меня никогда не было беспокойства, где он, почему не пришел вовремя, потому что Олег всегда занимался делом. Так вот, он учится на втором курсе, и вдруг звонит тренер и говорит, что сыну нужно приехать на соревнования. Тут все и открылось. Когда Олег пришел домой, мы, конечно, стали его расспрашивать, а он сказал так: «Если из меня что-нибудь получится, вы узнаете, а если нет, то и говорить не о чем». Мы с Меркуловым поехали на те соревнования, бегали вокруг МГУ, стараясь, чтобы сын нас не увидел. Потом отец деликатно посоветовал устраивать тренировки в Битцевском парке недалеко от нашего дома. Мы в Битцевском комплексе линейкой отмеряли трассу и красили краской каждую полосочку. При этом я всегда во время тренировок стояла на трассе и через несколько километров бросала Олегу бутылку с водой, он пил и бросал обратно. Я подхватывала и ждала, когда он пойдет на следующий круг. У меня лились слезы от того, что видела, какой тяжелый вид спорта, какие крепкие и рослые парни тренируются вместе с Олегом, а он худенький, хрупкий, иногда я думала, что у него сейчас переломится спина, и у меня от одной этой мысли выскакивало сердце из груди. С трудом мы уговорили его товарищей-спортсменов после каждой тренировки заходить к нам домой, чтобы переодеться, принять душ, перекусить. Видя их тренировки и сопереживая им, однажды я поехала с ребятами на соревнования, обычно они бывают в феврале, а дистанция доходит до 35 километров. Представьте, стою на трассе, холодно, из глаз льются слезы, в руках камера: когда ребята проходят мимо меня, я должна успеть их снять, причем так, чтобы были видны ноги, «фаза их полета». Стоило мне один раз приехать, как это стало делом моей жизни. Я уже не могла не приехать, даже если решала, что в этот раз не поеду. Добиралась на самолетах, поездах, автобусах, но добиралась. У Олега были неплохие результаты, однажды он даже сделал рывок и стал 18-м в мировом рейтинге. Но однажды сын сказал, что спортом больше заниматься не будет, и эта страница моей жизни закрылась.

– Зато началась новая – вы теперь свекровь и бабушка. Как вам в этом качестве?

– Для нас с Игорем это сегодня самое важное в жизни. Внук – то чудо, которое нам подарила судьба. К большому сожалению, из-за своей занятости, сложной работы я не могу проводить с Ванечкой много времени. Однако для меня важно помочь, чем могу и когда могу.

– Когда я была у вас дома, за столом сидели ваша невестка Светлана, ее мама Наталья, Игорь Михайлович, Олег, вы, Ванечка, и чувствовалось, что все вместе – одна семья. Как вам это удалось?

– Это объединение вокруг внука. Когда родился Зайка, я пришла в дом к своим новым родственникам и сказала: «Мы теперь всегда будем вместе, поэтому давайте уберем все формальности, мы – одна семья». И сразу мама Светы стала для меня Наташей, я для нее – Галей. Мы знаем, что как бы ни складывались наши отношения, отношения Олега и Светы, в центре нашей семьи есть любимый ребенок, и это нас объединяет. Конечно, мне бы хотелось больше внимания уделять Зайке, поэтому все свободное время стараюсь отдавать ему. Куда бы я ни поехала, в первую очередь думаю, что купить Зайчику, что привезти Зайчику, чем его порадовать. Ему уже почти три года, он очень разумный, много понимающий, постоянно меняющийся внешне. Как педагог, я понимаю, как нужно его воспитывать, осознаю, что нельзя слишком баловать, но мы все равно балуем внука, как можем.

– Вообще педагог – это навсегда, бывших педагогов не бывает. Вы преподаватель немецкого языка, а «иностранцы» всегда отличаются от других учителей. Почему вы пошли в Иняз?

– Во-первых, я пошла не в Иняз, а в Московский педагогический институт имени В.И.Ленина. Во-вторых, когда я закончила школу, то и мне было присуще советское отношение к жизни. Партия тогда сказала, что нужно работать и учиться. И хотя никто меня не принуждал (материальное положение семьи к тому времени стало улучшаться, потому что родители жили за границей), я не пошла сразу после окончания школы в вуз, устроилась на работу в замечательную медицинскую библиотеку, где, кстати, впервые узнала, кто такой Фрейд, потому что только там были его книги. Но мне нравился немецкий язык, у меня были пятерки по этому предмету, моя учительница, которую я вспоминаю до сих пор, в седьмом классе передала мне любовь к языку. Основы были заложены, но я понимала, что в Иняз не попаду, и пошла на вечернее отделение МГПИ, из-за этого у меня в вузе был один язык, а не два, как на дневном. Никогда не забуду, как преподавательница мне сказала: «Галя, Галя, ты так много можешь в языке!». А я с третьего курса института пришла в школу, и язык стал предметом, по которому я вела уроки.

– В советские времена дефицита учительских кадров вроде бы не было, как вам, третьекурснице, разрешили преподавать?

– Я ходила за разрешением в Мосгороно к заместителю заведующего Леониду Шило, он сидел в здании на улице Станкевича, где потом располагался наш Московский городской совет профсоюза работников народного образования и науки. Это был мудрейший, порядочнейший человек. Помню, как у нас в школе возникла какая-то конфликтная ситуация, и мы пришли к Шило в Мосгороно. Я сидела к нему лицом, но за спиной у его заместительницы. Та ему рассказывала о ситуации, а он смотрел на меня. Я молчала, но, видимо, все мои чувства и мысли были написаны на лице, и он понял, что его сотрудница говорит неправду, сориентировался, все поставил на место и сделал, как нужно. Для меня это очень важное воспоминание, потому что все это было лично для меня большой школой работы.

– Мы опять сдвигаемся на тему работы, но давайте все-таки еще поговорим о вашей жизни. Расскажите, в какие магазины вы ходите, где одеваетесь?

– Признаюсь честно, с магазинами у меня дело обстоит напряженно. Я в принципе не выношу эти походы. Иногда приезжаю в Адлер по делам и встречаюсь со своими коллегами, которые, выйдя на пенсию, там живут. Они говорят, как хорошо, что мы встретились, давайте походим по магазинчикам. Я им говорю: этого при мне не произносите, я на это тратить время не буду.

– Минуточку, а откуда берутся все эти ваши костюмы, блузки, брюки? На съезде или на конференции вы два-три раза меняете наряды. Значит, в магазинах все-таки бываете?

– Бываю, не скрою. Но через полчаса пребывания в магазине я устаю больше, чем от целого рабочего дня. Раньше у меня не было хлопот, потому что мама присылала мне наряды из-за границы, потом, когда она приехала в Москву, это тоже было ее заботой. У нее был очень хороший вкус. Потом все это легло на меня. Сейчас неподалеку от ЦК на Ленинском проспекте есть один магазинчик, который нашла моя невестка. Она очень современная женщина и дает мне важные советы. Я туда пошла и купила несколько вещей. Магазин взял у меня телефон, и время от времени продавцы звонят: есть ваш размер, эта вещь вам должна подойти, я иду и покупаю. Два-три раза за год я там теперь бываю.

– С одеждой разобрались. Теперь давайте разберемся с другими проблемами. Вы – человек публичный и всегда обязаны хорошо выглядеть. Где вы делаете прическу: в салоне, в элитной парикмахерской или к вам на дом приезжает мастер?

– Я и сама могу встать пораньше, сделать прическу, маникюр. У меня нет времени ходить по салонам. Раньше недалеко от работы у нас была парикмахерская, куда мы все ходили. Парикмахерскую закрыли, но с одним мастером мы продолжаем поддерживать знакомство. Она живет рядышком, поэтому, когда я еду в понедельник на работу, иду на какое-то мероприятие, заезжаю к ней, она за пятнадцать-двадцать минут делает мне прическу, и в полдесятого я уже на своем рабочем месте в нормальном виде. У меня нет на себя времени, я с удивлением узнаю от начальников органов управления образованием, что существуют фитнес, процедуры СПА и многое другое….

– Но ведь это неправильно, что у вас на себя нет времени.

– Я это понимаю. Вчера ехала с работы домой, зашла в аптеку, купила лекарства для всех, а для себя – забыла. Куда же это годится? У меня все построено на том, что я помню: это нужно Зайчику, это – Игорю, это – Олегу, это нужно купить, это приготовить, на работе требуется решить то-то и то-то, кому-то позвонить, кому-то выписать материальную помощь. Память избирательно почему-то обходит то, что необходимо лично мне. Наверное, это неправильно.

– Галина Ивановна, скажите честно: а вам не хочется бросить все?

– Возникает такое желание, когда вижу, что что-то важное делается неправильно, не так, когда чувствую, что противостоять этому не могу, когда люди не хотят что-то делать, а у меня не получается сразу их убедить, что это необходимо в интересах дела. Я, конечно, не своих коллег по профсоюзу имею в виду, а людей из тех внешних организаций, от которых многое зависит, чтобы, например, решить вопрос с достойной оплатой труда учителя. Тогда я сама себе говорю: «Зачем трачу последнее здоровье на все это?» Но потом снова начинаю делать то, что считаю нужным, преодолевая сопротивление этих людей, убеждая их, заставляя уступать мне, а вернее, интересам тех сотен тысяч учителей, которые работают в образовании. Мне тяжелее находиться дома. Когда я заболеваю и не могу выйти на работу, тут-то и начинаются настоящие мучения, поскольку все деловые заботы у меня крутятся в голове. Но как только я переступаю порог кабинета, как только появляются рядом все те, с кем работаю, я опять расправляю крылья и иду дальше. Пока могу, пока хватает сил, работаю и буду работать, как бы трудно не было.