Премьеры

Омлет из “Мазепы”,

или Просто Мария

В театре “Геликон-опера” вам может показаться, что перед вами гигантское ожившее полотно Э. Дега “Музыканты в оркестре”, особенно если вы сидите в первом ряду партера. Артисты оркестра у вас прямо перед носом, до них можно дотянуться рукой. Только не садитесь рядом с медной группой, не то будете слышать только ее. Однако же какими бы ни были особенности помещения (далеко не лучшие для оперного театра) – импровизированная сцена, отсутствие оркестровой ямы, – художественный руководитель и режиссер Дмитрий Бертман этим не смущается. Может быть, даже именно в тесноте как раз и тянет “на великое”, на большую оперу.

В отличие, скажем, от Московского камерного музыкального театра Бориса Покровского с ориентацией (в подобных же условиях) на малоизвестные и в большинстве своем камерные жанры оперного искусства (где каждый новый спектакль – открытие), в “Геликоне” за неполные 10 лет поставлены такие шедевры мировой оперной классики, как “Аида”, “Кармен”, “Травиата”, “Пиковая дама”, “Царская невеста”, и другие. Ставится в “Геликоне” много и быстро, премьера следует за премьерой. Возможно, такому бурному премьерному процессу способствует постоянный приток свежих сил, как, например, в постановке оперы Даргомыжского “Каменный гость”, открывшей в театре “Пушкинский сезон” .

“Сверхзадачу появления оперы в репертуаре театра определили так: “Каменный гость” стал опытом театра в новом жанре: концертный спектакль, спектакль не действия, но действенной интонации”.

Поставленная молодым режиссером Константином Балакиным опера воплотила одну из идей Станиславского: “Я хочу, чтобы все сидели и пели, без мизансцен, но чтобы это был интересный спектакль”.

Певческую команду собрали из разных театров Москвы и Самары.

Следующая премьера – опера Римского-Корсакова “Моцарт и Сальери” – была посвящена не только Пушкину, но и 100-летию со дня своего первого представления в ноябре 1898 г. в Москве на сцене Русской частной оперы С. Мамонтова.

Сценическую версию оперы осуществил Олег Ильин. В постановке много превращений, розыгрышей, а также высмеивается версия Пушкина об отравлении Моцарта. Во время звучания вступления зрители видят на сцене труп Моцарта. Потом оказывается, что это шутка гения, которой великий композитор хотел позабавить своего друга Сальери.

Пушкинская тема продолжена постановкой “Мазепы” Чайковского, премьера которой (в конце января этого года) знаменует собой новый виток творческих поисков режиссера Бертмана в области нетрадиционных сценических форм воплощения классического оперного репертуара. Дай Бог, чтобы это была кульминация.

В “Мазепе” наклонная сцена представляет собой обломки развалин мертвенно-синего цвета (художники И. Нежный и Т. Тулубьева) или же это волны Днепра с плывущей по ним белой лодкой, батареей и печатной машинкой, по которым время от времени с трудом передвигается в роскошных подвенечных платьях стайка бесхозных невест (подружки Марии), – видимо, намек на неблагополучную демографическую ситуацию в стране. Мария же – школьница с косичками, в коротком платьице – и не помышляет о замужестве. Но в “тихом омуте черти водятся”: не замечая любви “одноклассника” Андрея (на что ей сдался этот инфантильный подросток!), она, “молодая да ранняя”, метит выше. Но все же неопытная в любви Мария, видимо, невольно подражает образцам “плейбоя”, упрекая Мазепу в холодности и невнимании, она распускает волосы, снимает белые “пионерские” гольфики, затем платье… Коварный гетман в это время “парит ноги в батарее” (старость все же сказывается), затем отечески прикрывает девчушку своим то ли халатом, то ли мундиром, и оба они “парятся в лодке”, из которой валит дым* – вот такая любовь. Опера также “инкрустирована” различными более или менее современными персонажами: пионеры в красных галстуках (сподвижники Кочубея), следователь с лампой (Орлик), советская учительница (Любовь). Если, скажем, в “Кармен” такое осовременивание было довольно оправданно и естественно по ощущению, то здесь оно производит впечатление какого-то мрачного капустника, и трудно даже предположить, на какое рассчитано восприятие. Возможно, стараясь придать классической опере большую “конвертируемость” (в чем она явно не нуждается), “Геликон” подражает западным образцам постановок по типу “комиксов”: “Мазепа” идет с большими купюрами (как многие другие спектакли, например “Сказки Гофмана” Оффенбаха) в угоду некоей “генеральной” сюжетной линии. Не надо забывать, что при этом еще и звучит гениальная музыка Чайковского (явно перепутан божий дар с яичницей), дирижер (Валерий Крицков) дирижирует, музыканты играют, а артисты (кто ж откажется от ведущих оперных партий!), несмотря ни на что, поют…

Итта БЕРАТОВА