Попутье

Буква закона

В Скандинавских странах в соответствии с «правом каждого на природу» в диких местах можно найти пристанище во вполне цивильно оборудованных хижинах. Однако ночевать вольным путешественникам не разрешается. Правда, кроме экстремальных случаев. Мы посчитали, что наши велосипедные мытарства – это еще тот экстрим. И свободно (не мудрствуя лукаво) располагались на широких лавках на ночь.

Буква закона – точное, не допускающее отклонений толкование закона. Но буква – это всего лишь буква. Одна буква. Как один в поле не воин, так и буква не делает погоды в обществе. Нужно уметь еще из множества букв сложить слова, понятные и вразумительные для всех.

Что есть труд?

«Трудяга», – похвалила меня знакомая, когда я написал ей о покорении очередной горной вершины. Прозвучало серьезно, но я воспринял с иронией. Никогда не относил себя к трудягам. Бог когда-то напутствовал Адама: «В поте лица своего будешь есть хлеб». Чего-чего, а в поте лица добывать, а тем более вкушать хлеб насущный мне никогда не хотелось. Хоть и приходилось. Но я от такого труда не получал никакого удовольствия. В конце концов пустился в свободное плавание. По-разному случалось. Часто с напрягом, через силу, в поте лица своего приходилось… трудиться, одолевая дорожные версты и покоряя вершины. Не знаю, можно ли это назвать трудом или, наоборот, освобождением от него.

По глотку, по шажку…

В немецких поселениях на юге Бразилии меня постоянно угощали кофе. Это самый распространенный в Южной Америке напиток. Но обычно в селениях меня одаривали им, щедро наливая в кружки из больших кофейников, а то и просто из казанков и кастрюль.

Здесь же, в немецких анклавах, его потребляют из маленьких, «рюмочных», пластиковых стаканчиков (на один хороший глоток!). Пьют не спеша, как бы между делом, вроде даже и не пьют, а просто смачивают в черной ароматной жидкости губы и язык. Проделывают это методично и ритмично, будто задумавшись над только что сочиненным текстом, расставляют в нем знаки препинания.

Я иногда, когда позволяли обстоятельства, просил, чтоб наполнили мою пол-литровую походную кружку. В крайнем случае разбавлял кофе кипятком. После жарких пробегов это была оптимальная для удовлетворения жажды порция. Немцы с пониманием (по крайней мере, из вежливости и уважения к заморскому гостю) относились к моей питейной прихоти. Я же в свою очередь попытался если и не принять что-то из здешних обычаев и порядков, то хотя бы понять их, найти рациональное зерно. И вдруг подумалось: может, так и стоит жить? По глотку, по шажку, по ступеньке, по кирпичику, по секунде. Впрочем, опорожнение одноразовых кофейных емкостей происходило довольно быстро. Остановился, присел, глотнул, вдохнул-выдохнул и снова за работу. Я же, попросив добавки, продолжал по глотку опорожнять свою посудину. Мне предстояла долгая и трудная дорога, которую буду преодолевать маленькими шажками…

Два мифа

Мифы – материнское молоко человечества. Человек сроднился с ними, как с солнцем и ветрами. Одни стали руководством к действию, другие – этическими правилами, третьи – просто назиданием, четвертые – это некое философское осмысление бытия с пророческим подтекстом. Таковыми для меня являются два мифа – про сизифов труд и авгиевы конюшни. Экзистенциализм первого я осознал, когда в июльскую жару тащил велосипед по перевальным петлям Апеннин. Со вторым разобрался в полной мере, когда помогал одной словенской даме в приличном возрасте очищать ее конюшни, где она, удовлетворяя свой детский каприз, одна содержала пятерых лошадей. Конюшни почистил, лошадьми налюбовался, оценив их ухоженность и стать, отдал должное самоотверженности странной словенки. В конце концов с ее помощью оказался снова на коне. Но это уже другая история. Другой миф?

Ночной поезд

Стук колес, дребезжание стекол и пустых стаканов, шарканье подошв. Разные вагонные звуки. Но спать они не мешают. Наверное, привык. Это ведь уже реальное движение. Не во сне. Наяву. Значит, жизнь продолжается. За окном темнота. Не знаю, что там. Но точно знаю, что впереди.

Посреди ночи все-таки проснулся. Чуть помаялся и вышел в тамбур покурить. Там на корточках друг против друга сидят закутанные в отрепья муж и жена – скорее всего, жители затерянного в песках аула. Мужчина дремлет, лениво двигая челюстями и время от времени сплевывая на усыпанный окурками пол. Иногда он хрипло бубнит себе под нос, говорит примерно одно и то же:

– Который вагон бракованный, тот всегда и нам… Когда наша станция будет? Объявят или нет?

Женщина, насовывая платок на глаза, сердито отвечает ему:

– Сиди. Наша конечная. Объявят, когда совсем конец будет.

Я возвращаюсь в свое купе, забираюсь на верхнюю полку, укрываюсь с головой одеялом и жду…Чего? Конца? Нет, просто остановки. Там пересадка на другой поезд…

Разговор

Я примостился со своим велосипедом и нехитрым дорожным скарбом за крайним столиком придорожной кафешки. Встречи в дороге случайны и кратки, никого ни к чему не обязывают. Без имен и адресов. Но бывают и разговоры. В чужой языковой среде ты можешь, ничего не понимая и ни во что не вникая, раствориться, достигнуть даже кристальной чистоты (и пустоты!). Интересное само по себе состояние. Но порой и тревожное. А можешь просто расслабиться. От тебя не ждут точных и быстрых ответов, и ты не ожидаешь понимания.

Но бывает и по-другому. На чужом языке, азы которого освоил, иногда проще и понятнее выразить мысль, которая вдруг возникла, вертится в голове и не дает покоя. Поэтому случаются и разговоры. За чашкой кофе в придорожном кафе, со скучающим торговцем на обочине, со сторожем, полицейским, у которого спросил дорогу, с дамочкой, на которую положил глаз, с дальнобойщиком, который подхватил тебя на крутом подъеме. Темы, как правило, произвольные, по настроению, ситуации. Они, правда, у каждого разные – и настроение, и ситуация.

– Больше оружия – больше горя, – сказал он, посмотрев сквозь меня на дорогу. Видимо, ждал кого-то.

– Но если победит зло, то завтра оно окрепнет и принесет еще больше горя.

– Но это будет завтра… А может, и не будет…

Мой собеседник замолчал, подвигая ко мне бокал с прохладным и очень вкусным белым сухим вином. По бокалу в местном трактирчике – траттории (дело происходило в Италии) мы уже до этого опорожнили. Я не стал продолжать разговор, хотя подумал: «Чего не будет – зла или завтра?»

Камо грядеши, человече?

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора