Поговорим? Чему нас учат дети

Учителя теперь другие, жалуется мне в трубку очередная собеседница. Разве они о детях думают? Учить толком не хотят. Зададут кучу заданий, потом тесты и оценки. Мою Анечку ни разу за всю четверть устно не спросили. А разве не нужно детям умение общаться, высказывать свои мысли? Я слушаю сетования родительницы и – увы! – ничего не могу возразить. Хотя мне, признаюсь честно, всегда хочется встать на защиту учителя.

– Учительница по географии всему классу написала в дневниках «На уроке не работает». Я понимаю это так, что она расписалась в собственном бессилии. Разве я не права? – набирал силу голос в телефонной трубке.

Однако мой вопрос о фамилии учительницы и названии школы сразу охладил пыл обличительницы.

– Да вы что? Хотите, чтобы дочь вообще перестала ходить в школу? Заклюют ведь. Не надо вмешиваться. Вы просто как-то влияйте на учителей, все-таки авторитетное издание.

Этот разговор долго не выходил у меня из головы. Задел за живое. Думалось, разве можно заставить или научить человека любить детей, ценить их доверие. Это или дано, или не дано.

…Были в моей жизни два года работы в сельской школе. Нагрузку мне дали, как я теперь понимаю, неимоверную. К урокам русского языка и литературы в старших классах добавили преподавание немецкого языка с пятого по восьмой класс. И моя дополнительная специальность перевесила основную. Методику преподавания иностранного языка мне пришлось изучать на ходу, благо с литературой проблем не было. Но первое время на уроки немецкого языка я шла, как на битву с незнакомым, многоликим врагом. Что в очередной раз «отчебучат» озорники? Неуверенность педагога они «считывают» мгновенно. И тогда берегись! Не помогали мне ни угрозы вызвать родителей, ни обещания пожаловаться директору. И однажды я решилась на визиты к самым отчаянным заводилам. Надоумила меня многоопытная учительница, преподающая в этом классе математику.

Обойдя дома нескольких сельчан, я ликовала. Везде, как мне казалось, я нашла поддержку. Родители обещали принять меры.

На следующем уроке в самом неспокойном пятом классе меня встретила вожделенная тишина. «Садитесь!» – сказала я по-немецки. Никто не хихикнул и не хлопнул громко крышкой парты. Лишь юркий, худенький Борис стоял свечкой. «Садись», – повторила ему уже по-русски.

– А он не может сидеть! – прошелестел тихий Валин голосок с первой парты.

Меня словно током ударило.

Я забыла все советы и наказы многоопытной коллеги. На ватных ногах подошла к щуплому подростку и пролепетала: «Прости, я ведь не знала…»

В классе стояла звонкая тишина, Бориска уворачивался от моей руки, прятал лицо. Я гладила ершистую голову и неотвратимо осознавала, что от моего учительского авторитета не осталось и следа. Со своего постамента я будто лечу вниз. И страшно, и боязно…

– Ну и пусть! – дерзнула я произнести вслух эти слова. И вдруг на душе стало так легко-легко. А чего собственно терять? Урок, считай, сорван. И опять меня выручила тихая девочка Валя с первой парты.

– А зачем нам нужен этот немецкий язык? – раздался в тишине ее звонкий голосок. – Ребята не хотят учить «фрицевский» язык.

Милые, наивные сельские детишки, насмотревшиеся военных фильмов… Как просто объяснилась их неприязнь и к предмету, и ко мне.

Весь тот урок я рассказывала детям свои любимые немецкие сказки. На следующий урок я принесла открытки, монетки, привезенные из Германии. А третий урок мы начали с изучения нужной темы.

…Когда на следующий год в школу прибыла учительница немецкого языка, то мне все равно оставили часть классов. В том числе и этот, самый трудный, теперь уже шестой.

С тех пор столько лет прошло. Но когда мне приходится лечить свое грустное настроение счастливыми воспоминаниями, я представляю то далекое алтайское село.

…Яркий осенний день, бревенчатое здание школы, классная комната с тремя рядами парт. Щуплая фигурка у окна. И зарождающееся в моем сердце чувство нежности и любви.