На чтение: ≈ 8 мин.Как бы ни относились к юбилейным и просто памятным датам – осуждая за излишнюю помпезность праздников или, напротив, с горечью отмечая, что вот, мол, забыли, – мы всегда волей-неволей задумываемся о судьбах людей, к этим датам причастных.
Случается, в суете будней наши рассуждения отстают от знаменательных чисел и время их наступает тогда, когда юбилейное возбуждение уляжется. Тогда оказывается, что нить ассоциаций ведет нас в глубину истории к весьма значительному событию, не отмеченному памятниками.То событие, о котором пойдет речь, можно определить как просветление двух сердец, то состояние, к которому стремится христианская душа. Недавнее 200-летие со дня рождения Натальи Николаевны Пушкиной, как кажется, прибавило больше объективности в определении ее роли в судьбе и жизни великого поэта. Нет нужды перечислять все обвинения в адрес этой красавицы и незаурядной личности, невозможно также предоставить и все аргументы защиты. Но в истории сохранилось весьма ценное и глубоко сердечное свидетельство, которое поможет понять всю несправедливость поспешного суда даже по одной причине: незнание потаенных глубин другого сердца. Речь пойдет о воспоминаниях дочери Натальи Николаевны от второго брака, с П.П.Ланским, Александры Петровны Араповой. Пожалуй, каждый родитель желал бы иметь в лице своих детей такого близкого, чуткого, истинно родного человека, каким была дочь для своей матери.Это не просто дочерняя любовь и желание сохранить доброе имя знаменитой светской красавицы в памяти будущих поколений. Высота чувств и истинное благородство Александры Петровны сочетаются с недюжинным умом и способностью проникать в глубины человеческой психики. Может быть, это выявлялось не всегда, но в ее рассказе о знакомстве матери с М.Ю.Лермонтовым психологизм выступает как ведущий мотив. «Нигде она так не отдыхала душой, как на карамзинских вечерах…» – так начинает свой рассказ А.П.Арапова. Но в этой общей благоприятной атмосфере была личность, которая за изысканной вежливостью таила «предвзятую враждебность» по отношению к знаменитой даме. Это был М.Ю.Лермонтов – постоянный посетитель салона Карамзиных. В пределах светских правил поэт обменивался с Натальей Николаевной ничего не значащими фразами, но никогда не вступал в серьезный разговор. Отчего? Общеизвестно, каким высоким, непререкаемым авторитетом был для Лермонтова Пушкин и все, что было с ним связано. Неужели он поддался той волне клеветы и сплетен, которая готова была раздавить и уничтожить еще одну жизнь – супруги Пушкина? Надо признаться, что французская пословица отражает, к сожалению, реальное положение вещей: «Клевещите, клевещите, от этого всегда что-нибудь остается». Грязь прилипает, а попытки оправдаться принимаются за признание вины. Но, по словам Вл. Соловьева, поэта-философа, «…правда святая // Светит бессмертьем в истлевших гробах». Еще и еще раз мы повторяем предупреждение Спасителя о недопустимости осуждения ближнего как безапелляционного суда над ним, беспощадного и жестокого в своей темноте относительно истины. Не каждый способен подняться выше дрязг как отходов «общественного производства» и разорвать ту цепь условностей, которая заставляет людей терять собственное лицо и заменять его маской.Александра Петровна убеждает нас в том, что ее мать иногда испытывала острую потребность высказать молодому поэту свое восхищение его талантом, тем более что «многое в его поэзии меланхоличной струей подходило к настроению ее души, будило в ней сочувственное эхо». Тонкость и верность в передаче психологического состояния матери доказывается еще и тем, что и Лермонтов, и Наталья Николаевна, «постоянно вращаясь в том же маленьком кругу… чувствовали незримую, но непреодолимую преграду, выросшую между ними». Совершенно нового Лермонтова, способного к глубокой самооценке, критической переоценке собственных чувств и суждений, открывает перед нами мемуаристка: «Он точно стремился заглянуть в тайник ее души и, чтобы вызвать ее доверие, сам начал посвящать ее в мысли и чувства, так мучительно отравлявшие его жизнь, каялся в резкости мнений, в беспощадности осуждений, так часто отталкивавших от него ни в чем перед ним не повинных людей». Если даже представить себе, что за давностью лет, а их прошло 20, и еще в пересказе матери, какие-то детали даны неточно, а какие-то получили излишний акцент или аффектацию, то все же остается верным свидетельство о величайшей работе лермонтовской души над собою, ее стремлении к истине и справедливости. Лермонтовское движение навстречу и искренность были оценены Натальей Николаевной, и лед отчуждения быстро растаял. Описываемая встреча двух знаменитых современников произошла накануне отъезда Михаила Юрьевича на Кавказ – 12 апреля 1841 года. Друзья давали у Карамзиных прощальный вечер поэту. А он… он, по словам графини Ростопчиной, «…только и говорил об ожидавшей его скорой смерти». Мы можем лишь отдаленно представить, что творилось в этой великой душе.Светское общество, озадаченное столь длительной беседой, выходящей за рамки специфического этикета, высказывало много суждений по поводу перемены его отношения к Н.Н.Пушкиной. Это был первый задушевный разговор двух людей, ставших символами своего века. Дочь Натальи Николаевны упомянула и о том, как болезненно сжалось сердце матери, когда до ее слуха дошло известие о гибели поэта: «ей показалось, что она потеряла кого-то близкого». Важное значение этой встречи, которое придавала ей Н.Н.Пушкина-Ланская, заключается в итоговой оценке: «Случалось в жизни, что люди поддавались мне, но я знала, что это было из-за красоты. Этот раз была победа сердца, и вот чем была она мне дорога. Даже и теперь мне радостно подумать, что он не дурное мнение обо мне унес в могилу»*.* Все цитаты приведены из издания: Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников. – М.: Худож. лит., 1989. – С. 343 – 345.Олег ПУГАЧЕВ, заместитель директора по научно-исследовательской работе музея «Тарханы»
Выбор читателей
Комментарии