На чтение: ≈ 9 мин.Пушкин собственноручно записал в эпиграф своей повести «Пиковая дама», увидевшей свет в далеком 1833 году, слова из «Новейшей гадательной книги»: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». Слова эти оказались пророческими уже несколько лет спустя: об этом и пойдет речь.
Пускай беседуют отверженные Феба;Им прозы, ни стихов не послан дар от неба,Их слава – им же стыд; творенья – смех уму;И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.Александр Сергеевич Пушкин. «К Жуковскому»
Древний славянский город Львов в то знойное лето 1836 года утопал в зелени садов, обильно политый ласковыми лучами карпатского солнца. Современникам этот год запомнился своим необычно жарким, даже засушливым летом. Правда, на картах Империи Габсбургов в то время он обозначался по-другому, по-немецки, как Лемберг, столица одной из обширных северо-восточных провинций Австро-Венгрии. Однако славянское большинство города именовало его по-прежнему. Пусть и для нас он будет называться, как сейчас, Львовом!
Так вот что случилось тогда. В один из летних дней утомленные солнцем горожане многотысячного города вдруг были оповещены: в их городе скоро появится солидный иллюстрированный журнал на славянском (правда, не на украинском, на польском) языке. Скажу прямо: сообщению этому в городе тогда мало кто поверил, ведь подобные громкие заявления от местных журналистов случались и ранее, да только журнала на Львовщине не было.
Однако энтузиасту-редактору нового журнала в тот раз, несомненно, улыбнулась удача. Имя его – Людвик Зелинский – было мало известно в городе, когда тот известил своих земляков «билетами» о намерении издать в семи томах подготовленный им сборник «необходимых и полезных сведений» под названием «Львовянин».
Само издание журнала во Львове не на официальном – австрийском – языке, а на польском, конечно же, было большим событием для украинцев и поляков и приветствовалось передовой русской и польской интеллигенцией как значительный шаг в развитии славянской культуры после последнего раздела Речи Посполитой.
«Ограниченное количество полезных изданий, – объяснял читателю направление журнала сам Людвиг Зелинский, – побудило меня к собранию вещей исторических, а также к опубликованию разных известий, которые подходили бы каждому возрасту, сословию или образу мыслей…»
Удивительно, но теперь, много лет спустя, можно вновь и вновь с тихим трепетом перелистывать пожелтевшие страницы «Львовянина». Журнал, точнее, альманах, бережно сохранялся в хранилищах в местной библиотеке (теперь – Научная библиотека города Львова). Кстати, страницы его с великолепными рисунками в виде гравюр – в хорошем состоянии.
Листая альманах, точнее, его III-IV тома за 1836 год, пытливый читатель вдруг обнаруживает на 21-й странице сенсационный материал – польский перевод пушкинской повести «Пиковая дама», впервые законченной автором в 1833 году в рукописном варианте и отпечатанной, как известно, в Петербурге в 1834 году.
Озаглавленный «Dama pikowa», перевод на польский язык довольно точен: за исключением опущенного эпиграфа к главе V (из Шведенборга), никаких купюр в тексте повести мы не обнаружили.
Общеизвестно, при жизни Пушкина подобных публикаций его произведений было крайне мало. Настоящий перевод, о котором раньше нам не приходилось читать, значительно расширяет представления о географии и направлении распространения творений великого поэта при его жизни.
Однако радость нашего знакомства с опубликованной во Львове «Пиковой дамой» была преждевременной. Напротив, детальный просмотр альманаха вызвал понятное недоумение. И вот почему.
С грустью можно заметить, что перед заглавием публикации имени автора нет. Быть может, оно отнесено издателем альманаха в самый конец? Увы, там его тоже нет. Автор не назван. В чем же дело? Неужели знаменитая повесть великого русского поэта появилась в альманахе анонимно? Не совсем так.
Повесть «Dama pikowa» значится в оглавлении журнала «Lwowianin» как произведение… Фаддея Булгарина, того самого, кто подписывался в редактируемой им петербургской «Северной пчеле» как «фита» (обычная подпись Ф.В.Булгарина) наперекор «Косичкину» (напомним: «Ф.Косичкин» – один из любимых псевдонимов Пушкина).
Что же это за безобразие такое? Досадная ошибка или описка несведущего в русской поэзии тех лет издателя альманаха поляка Зелинского или нечистоплотный поступок – откровенный плагиат – Булгарина, того самого журналиста, кого с презрением называл Пушкин Видоком?..
Странно, но на страницах своей повести сам поэт дает характеристику подобным типам. В эпиграфе к ее IV главе он приводит несколько слов из письма на французском, не открывая имя корреспондента записью «Переписка»: «7 мая 18**. Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого!» Только ли герою повести – азартному карточному игроку Герману, решившему узнать тайну трех карт, но в результате превратности фортуны решительно проигравшему все деньги, сошедшему с ума и оказавшемуся на лечении в 17 номере Обуховской больницы – адресованы эти резкие пушкинские строки? Они звучат как общая характеристика негодяев всех мастей! Или как предупреждение: не касаться золотых строк его творчества грязными руками людей случайных!
Как бы предвидя упреки «надменных потомков» в плагиате и многих других неприличных делах, Фиадей Булгарин пытается оправдаться, много строк в своих статьях посвящая своим отношениям с Пушкиным, который, с его слов, «часто брызгал на него гневом»:
«Я был журналистом в то самое время, когда А.С.Пушкин писал много и иногда необдуманно. Хвалил я его всегда, как первоклассного поэта, но позволял себе некоторые замечания. …Наконец могила все прикрыла».
Хочется, впрочем, спросить «фиту» из «Северной пчелы»: все ли?
Здесь к месту вспоминаются прекрасные лермонтовские строки:
Есть грозный суд: он ждет;
Он недоступен звону злата,
И мысли и дела он знает
наперед.
Сегодня, спустя 180 лет после той странной публикации, нам трудно судить о конкретной ситуации вокруг этого «дела»: злонамеренный плагиат или досадная ошибка (пусть даже случайная, по недосмотру, хотя что-то не верится во все эти случайности!) издателя альманаха. Людвика Зелинского сделали в глазах горожан шумного австрийского Львова автором «Dama pikowa» на страницах польского альманаха «Lwowianin».
До сих пор неизвестно, знал ли когда-нибудь сам Александр Сергеевич об этом вопиющем случае, подозревал ли о такой возможности, стал ли факт известен его близким друзьям – Вяземскому или Жуковскому – и родственникам.
Вопросов в этом «деле» море. Да только конкретных ответов специалистов на них пока нет.
Правы ли те, кто утверждает: тайны бессильны перед временем? Кто знает…
Выбор читателей
Комментарии