Письмо маме. Я так думаю

​Здравствуй, мама!.. Это я тебе пишу, твой сын. Ведь ты же сможешь прочесть мое письмо, правда?.. Мама, у меня все хорошо – хотя о многом с тобой хотелось бы поговорить. Ты, наверно, скажешь с грустной улыбкой, что не очень-то я с тобой и разговаривал, когда у нас была такая возможность. Ну хотя бы просто посидеть помолчать с тобой…

Наверное, за эти полгода что-то во мне изменилось. Может, не так и много – но все-таки. Все-таки мне теперь тридцать, хотя для нас с тобой навсегда так и останется двадцать девять. Что-то я понял о других людях, о себе, о том, что на самом деле важно в этой жизни. А может, только кажется мне, что понял…Мама, знаешь, я все время оказываюсь и оказываюсь в тех трех весенних днях, проживаю их снова. Спрашиваю, могло ли что-то быть по-другому…Седьмого мая после премьеры спектакля в гимназии я завожу тебе пульт для телевизора взамен сломавшегося, я спешу, у меня только полчаса, меня ждут, и ты, прощаясь в прихожей, как и всегда, обнимаешь меня совсем уже слабыми руками и целуешь три раза в обе щеки.Восьмого я тебе звоню вечером, от Келарского пруда, я снова спешу, и мы говорим всего пару минут: о том, как я сегодня у Вечного огня репетировал композицию к Дню Победы, о том, как ты себя чувствуешь, и о том, что завтра я тебе позвоню и расскажу, как все прошло.Девятого мая я встаю очень рано, в пять утра. Надеваю свой единственный костюм, завязываю галстук и, пока еще не перекрыли город, спешу в центр, чтобы обойти по несколько раз все площадки городского шествия-реконструкции войны, которое режиссирую. Яркое солнце в небе, воздух постепенно прогревается – день обещает быть жарким. Без четверти восемь мне звонит твоя подруга, которая каждый день с утра делала тебе уколы обезболивающего. Говорит, что ты не берешь трубку. Я пытаюсь дозвониться до тебя – без результата. Я догадываюсь. Но не хочу себе в этом признаваться, оставляя надежду. Метнулся домой за ключами от твоей квартиры. Но к тебе не успеваю – нужно вести парад. Прошу водителя доехать до тебя – потом мне, замявшись, передадут, что ты вроде бы крепко спишь. И вот я веду это шествие – и ты, конечно, просто спишь. Спишь все эти часы, пока я иду к тебе под горячим солнцем через эту войну: пока танцуют вальс будущие солдаты, пока они строем движутся к своему первому бою, пока раненые лежат в госпитале, пока радостно, пускай и не все, возвращаются с Победой. Ты спишь, мама, а может быть, ты все это время здесь, рядом со мной, надо мной: может, вопреки всему ты смогла это увидеть своими глазами?.. «Моя мама умерла», – говорит герой спектакля «Обещание на рассвете», который мы выпустили за два месяца до этого, рассказывая о том, что его мать, которой не стало в самом начале войны, перед смертью написала более двухсот пятидесяти писем и переслала их своей подруге, чтобы та отправляла их ему, пока идет война: о том, что матери больше нет, сын узнает, только вернувшись с победой домой. Мы ли выбираем материал для постановки, или это он выбирает нас, зная о нас и нашей жизни что-то такое, о чем мы еще не догадываемся, пытаясь что-то важное подсказать нам, докричаться до нашего глупого сердца?..Мама, твоя подруга мне сказала потом, что ты в последние дни приняла свой уход, только не давало тебе покоя, как я буду один, без тебя. …Мама, ты не волнуйся за меня, я не один, правда, не один. …Мама, и вот еще что. Ты все мне простила тогда, но… Я знаю, мама, что надо было по-другому… И что с того, что знаю?..