Писатель надежды Достоевский на рубеже тысячелетий

Кто такой “свободный человек” в понимании Достоевского? Для этого обратимся к книге, вышедшей в 1996 году в Москве очень небольшим тиражом, “Достоевский в конце двадцатого века”. Она составлена Кареном Степаняном и представляет собой 26 статей, собранных им фактически со всего мира.
Одна из авторов книги, Татьяна Горичева, рассуждает о том, что именно поклонение Христу, униженному, кроткому, бессловесному, появляется впервые в русской литературе в пяти главных романах Достоевского. Она считает этот образ символичным, знаковым для русского народа. Ведь не случайно говорят о его застенчивости, социальной неактивности, терпеливом отношении к властям. “Так и остается Россия страной великих, но непроявленных”, – пишет автор статьи. Она, вслед за Федором Михайловичем, находит душевное величие и красоту именно в “маленьких людях”, внешне абсолютно несвободных, бедных, скромных и зачастую даже смешных. Собственно, наиболее внутренне “свободные”, с точки зрения Достоевского, – три типа его персонажей: “пьяненькие”; юродивые, вроде князя Мышкина, и шуты. “Проявление же себя” человеком трактуется Достоевским во многих случаях как насилие над другими.
В романе “Братья Карамазовы” Великий инквизитор говорит Христу: “Ты не хотел сойти с креста. Ты хотел свободной веры”. Ведь и Христос “проявил” свое величие – то есть воскрес – не на глазах у тысячной толпы, а в тиши раннего утра и тремя днями позже распятия. Почему? А потому, пишет Татьяна Горичева, что лицезрение чуда способно освободить человека от права выбора его религии и мировоззрения. Совершил бы чудо на кресте, и за ним бы пошли, даже бегом побежали! Потому что человек, считает Достоевский, боится ответственности за свою свободу. И Антихрист воспользуется этим страхом людей – быть свободными. Ведь бунтовщики тоже боятся и всегда ищут для себя организатора, вожака.
Бунт как проявление именно несвободы “маленьких” героев, да и героев покрупнее, осужден им во всех видах. И в виде отчаянного убийства, на примере Раскольникова, и в виде самоубийства, на примере Ставрогина. Потому что бунт – не только проявление атеизма, но и проявление страстей человеческих. Рене Жирар в книге “Ложь романтизма” соглашается с Достоевским: страсть не соединяет людей даже в любви. Она нечто третье между двумя. Страсти забирают у человека всю его энергию. И “встречи любящих не происходит”. Ведь именно в страстности своей люди менее всего свободны.
Но Достоевский понимал: человек всю-то жизнь не может себя не проявлять. Захочет проявить. Но если не в бунте, не в захвате власти, то в чем? В жертвенности. Поразительная мысль! Мол, казался человек себе пылинкой на земле и вдруг, как библейская вдова, пришел в храм и положил в ящик две свои последние лепты. Жертва. И какой высокий смысл жизни! Жертва как поступок свободного человека. Поступок, на который не всякий из нас способен.
Но если ты не можешь пожертвовать собой во имя спасения другого, погибающего, человека, по крайней мере не осуждай его. Алеша Карамазов единственный никогда не осуждал своего отца. Он, как и старец Зосима, разгадал Федора Карамазова: это шут от стыда. Стыд же – ориентир на Бога. А если стыдно, значит, ты все еще немного свободен. Свободна внутренне и Сонечка Мармеладова. Потому и отправляется на каторгу за Раскольниковым, потому и убеждена, что это под силу ей. И каторжане сразу ее приняли, читаем мы в эпилоге романа.
Другой автор, Татьяна Касаткина, доказывает в своей статье “Об одном свойстве эпилогов пяти великих романов Достоевского”, что автор даже поставил Соню в эпилоге в центр иконы “Споручница грешных”, на святое место Богородицы. Вот отчего так умиляются на нее каторжники! Она – их надежда на будущее возрождение их собственных душ. И только когда Раскольников оценил в полной мере поступок Сони и потеплел к ней, он в просветлении этом начал наконец скорбеть и о своих ошибках, “грехах”.
Не случайно однажды Достоевский сказал: “Христианство есть доказательство того, что в человеке может вместиться Бог. Это величайшая идея и величайшая слава человека, которой он мог достигнуть”. Именно поэтому Достоевский становится “писателем надежды”.

Ирина РЕПЬЕВА