Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​В селе, где вырос Владимир Иванович Терский, многие пацаны носились на лошадях, словно заправские джигиты. Но смельчаками они не считались. Было послевоенное голодное и холодное время. Заготавливать дрова для школы отправлялись километров за пятнадцать от деревни вверх по беспокойной речушке Белой. Рубили, складывали бревна на берегу, потом связывали в плоты и сплавляли вниз по течению. Река бурная, плоты неуклюжие, большие. Не каждый мог с ними справиться. Те, кому поручалось это дело, сразу становились героями для младших. До следующего лета хватало разговоров о том, как на быстрине один ловко управился с плотом, а другой на повороте все-таки налетел на берег…

…На столе дымились чашки с только что заваренным чаем. Жена Терского хлопотала над пирогом, а я расспрашивал известного летчика-испытателя про его жизнь. Рассказывая о заготовке дров для школы, он заметил, что именно тогда впервые понял, что смелость без ума, без умения ничего не значит. Ведь только научившись управлять плотом, можно было показать свою смелость, а иначе вместо дров привезешь мокрые одежки.Я доставал Владимира Ивановича наивными вопросами: «Так кто же человек смелый? Прошедший и огонь , и воду? Или тот, кто взялся за неразрешимую задачу?» Он ответил не сразу. Вот цитата из того интервью. «Один из моих коллег, летчик-испытатель, сказал: если чувствуешь перед полетом, что идешь на подвиг, значит, к полету еще не готов. И мужество тут ни при чем. Потому что полеты – такая же работа, как печь пироги, тачать сапоги, лечить больных. Смелость, на мой взгляд, – это состояние человеческой души, внутренняя потребность испытать себя. Нынешний самолет – сплошь электроника и автоматы. Но что они без человека? Даже самый наисовременнейший автомат скован программой, появись непредвиденная ситуация в период освоения и доводки самолета – и он окажется бессилен. Тогда летчику на решение даются доли секунды. Поверьте, нет людей, которые не боятся гибели. Страх возникает мгновенно, подсознательно –  и одного сковывает, мысль его цепенеет, другой же сжимает в кулак всю свою волю. Практически, пока жив человек, нет безвыходной ситуации. Есть замечательные толстовские слова о том, что храбрый тот, кто всегда ведет себя так, как следует».Мне кажется, что человек должен иметь смелость не только на рискованный поступок. Надо иметь смелость остановиться, подумать. Признаться себе, что совершил ошибку. На это тоже нужна храбрость, даже мужество. Уйти с накатанной колеи, если она оказалась не твоей. Начать с нуля. Сначала. Смелость нужна и для того, чтобы, спросив у своих друзей, что же произошло со мной в критической ситуации, выслушать нелицеприятный ответ.Терский, окончив институт и школу летчиков-испытателей, попал в знаменитое конструкторское бюро Антонова. Ему казалось, что он все умеет, все может. Очень хотелось летать «первым лицом». Но в «примы» брать его не торопились. Прошло немало времени, пока он сам не понял, что ему еще рано на самостоятельную работу. Путь к ней был лишь один: выкладываться в любом деле, даже в малом. Надо сказать, что Терский мечтал летать вместе с сыном. Рассказывал ему о самолетах, брал с собой на аэродром, строили вместе модели. Ему казалось, что сын полюбит полеты и привяжется к небу так же крепко, как он сам. Но сын привязался к… кларнету, окончил консерваторию. Я спрашиваю Терского: «А нужна ли в профессии сына смелость?» На этот раз он отвечает сразу: «Как и в любой другой. Настоящий мастер – будь то ученый, токарь, учитель, врач – всегда смел в своих решениях, мыслях, поиске. Смелость нужна каждому, самому обычному человеку. Кем бы он ни был, где бы ни работал. Всегда возникают такие ситуации, когда, чтобы отстоять свое и чужое человеческое достоинство, правое дело, принципиальную позицию, потребуется смелость. Когда мы молчим в критических ситуациях, не говорим то, что думаем, не поступаем так, как хотим, мы начинаем постепенно терять в себе человеческое».Я вспомнил о нашем разговоре с Владимиром Ивановичем Терским, происходившем тридцать лет назад (трудно поверить, что столько времени прошло, кажется, только вчера это было), размышляя о своем самом близком друге, погибшем 14 февраля больше двадцати лет назад, не успевшем сделать и сотой доли того, что мог сделать, что хотел сделать как журналист, как политик, –  о Вадиме Бойко, известном украинском журналисте, ставшем депутатом Верховной рады первого созыва. Уже будучи депутатом, он продолжал заниматься журналистскими расследованиями. И однажды, накануне съемок  передачи о «золоте коммунистической партии», он вернулся домой, открыл дверь, и в квартире прогремел взрыв. Повредило межэтажные перегородки, вывалило стену. Виноватым в собственной смерти сделали самого Вадима: мол, взорвался телевизор, и сдетонировала канистра с бензином, которая почему-то оказалась в квартире… Чем дольше я живу, тем больше мне не хватает Вадима, его смелости и отчаянности, правды о его смерти… Я думаю, если бы он был жив, то вполне мог бы стать президентом Украины……Можно научить человека разбираться в сложнейших науках и разговаривать на любых языках. А вот смелости научить нельзя. Никто не поможет тебе быть храбрым. Только ты сам.