Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​Жила-была семья. Где-то на юге России. Счастливая семья, богатая. Отец был градоначальником. Мать за домом смотрела. И было в этой семье три сына. Как водится, два умных, один дурак.

Старший окончил школу и поехал в столицу. Поступил в академию, то ли военную, то ли юридическую. Учился, сам сдавал экзамены, часто в библиотеку захаживал, в злачных местах не тусовался. Пять дней в неделю проводил по два часа в спортивном зале. Не самом крутом, так, экономкласса. Качался до посинения, иногда даже сознание терял. Несмотря на сумасшедшие нагрузки, мышцы росли медленно, и тогда он подсел на химию. Понесло как на дрожжах. Майки на тренировках трещали по швам. Да что майки, кожа не выдерживала скорости роста и трескалась, как пересохший пергамент. Он набрал за год почти десять килограммов и чувствовал себя почти Шварценеггером. Однажды в зале к нему подошел земляк и, не понижая голоса, а может, специально громко (чтобы все, кто рядом в это время штангу таскал, слышали) сказал, что продают пистолет, аккуратный такой пистолет, не хочет ли он себе купить. Наш спортсмен удивился, и это было искреннее удивление: «Ты провокатор, что ли? Зачем мне пистолет? Я на занятия с ним ходить буду?» «На всякий случай. Вдруг пригодится», – ответил земляк. Сделка не состоялась. Получив диплом военного прокурора, он не поехал по распределению на Дальний Восток, поступил в аспирантуру, продолжал  качаться.Средний сын сдал единый экзамен по математике, русскому языку и истории почти на триста баллов. С такими результатами ему был открыт путь в любой российский вуз. Или почти любой. Он поступил в классический университет на историю искусства. Выучил два языка: английский и испанский. Год стажировался в Мадриде. Дипломную работу написал про проданные сокровища Эрмитажа. В основном она была посвящена трем полотнам Рембрандта. Портрет Титуса, сына художника, в мае 1930 года оказался среди шести шедевров, купленных Галустом Гюльбенкяном. Будущий искусствовед изучил архивы и проследил, как эта картина позже попала в Музей в Линце – на родине Гитлера. Продажа «Отречения святого Петра» в 1933 году рассматривалась Эрмитажем как катастрофа. Юный исследователь описывает, как директор Эрмитажа Б.В.Легран пытался отстоять хотя бы этот шедевр Рембрандта. Не удалось. Человека делают не слова, а поступки. Попытка директора опротестовать решение Политбюро о выдаче этой и еще двух картин мастера – поступок, которому не требуется определения. И третья картина – его любимая «Афина Паллада (Александр Македонский)». Он ездил специально в Лиссабон, в музей Гюльбенкяна, чтобы на нее посмотреть. Но это было уже после окончания университета, когда он оказался в Толедо и открыл вместе со своим старым другом Хосе, с которым познакомился еще на стажировке в Мадриде, галерею. Хосе однажды сказал ему, что он очень похож на Македонского, а вернее, Титуса, сына Рембрандта, именно он изображен на той картине, и они на выходные отправились смотреть картину живьем. После переезда в Толедо семья перестала с ним общаться. Его имя в доме стало табу. Младший сын учился плохо. Он просто не хотел учиться. Сидел в Интернете. Гонял на машине. Покуривал травку. Единый экзамен ужесточили. Камеры поставили. Наблюдателей стали направлять. И тогда отец решил отправить его в столицу. Квартира у него там была. Десятый класс мальчик начинал учеником престижной гимназии. За ним послали присматривать няню – кандидата педагогических наук. Может, няня и присматривала, но без толку. Материал не усваивал. Или не хотел усваивать. Было понятно, что если он и дотянет до выпускных экзаменов, то уж точно ни одного из них не сдаст. После Нового года в кабинете директора появилась мама. Дорого одета. Камни на каждом пальце. Сумка от «Прады». Поинтересовалась, как успехи у сыночка, потому что пора определяться, куда он пойдет, ей бы хотелось, чтобы в МГИМО, а отец считает, что лучше в МГУ. Директор потеряла дар речи. В буквальном смысле. Она почувствовала себя как рыба, выброшенная на песчаную отмель. Воздух есть, а дышать невозможно. Она заставила себя встрепенуться: «А разве ваша смотрительница ничего вам не докладывала? Мы с ней почти каждую неделю встречались». – «Она говорила, что все хорошо». – «Нет, не хорошо! Боюсь, что ваш сын не получит аттестат». Женщина достала из сумки бумажный пакет: «Знаете, моему сыну нужна золотая медаль и высокие баллы. Здесь миллион. Это учителям. И еще столько же я лично вам принесу». И она стала рассказывать про старшего сына – военного прокурора и про среднего – искусствоведа и его дипломную работу, и про то, что он мечтает когда-нибудь приобрести Рембрандта, и про младшего, которого она так любит…Директор ее выслушала. Посетительница посмотрела на нее вопросительно: «Сколько вы хотите, чтобы решить данный вопрос?» – «Нисколько. А вашему сыну лучше доучиваться у себя дома, на родине. Он не тянет нашу программу». Это был поступок, который не требует определений….Я зашел в кафе напротив Белого дома. Меня туда пригласили на деловую встречу. Стильное, дорогое. Не каждому москвичу по карману. Свободных мест почти нет. Все диванчики заняты. Все посетители – молодые выходцы с юга России. Я подумал, что вскоре среди них окажется и вернувшийся домой третий сын. За что мы им платим?..