На чтение: ≈ 8 мин.Жил-был мастер. Знаменитые гитары делал. Жил он на берегу залива в чудном деревянном доме с верандой, где по утрам с гостями гонял чаи и рассуждал о музыке, о том, что «мы идем по пути, который отмерян событиями и поступками, нами совершаемыми. Не всегда поступки созвучны с принципами, но жизнь становится разнообразней, насыщается новыми импульсами, когда что-то делается или происходит не для чего-то, а вопреки. Могут безвозвратно исчезнуть чувства, дела, которые были значимы вчера… Но что остается? Воспоминания? Или разочарование от нереализованных желаний? Трудно сказать. Мы часто находимся в зажиме собственных установок и жизненных ограничений. И только какое-то неординарное событие может принудить задуматься над ходом размеренной жизни».
Поговорив об этих все чаще тревожащих его мыслях, мастер приносил гитару, за которой и приехали его гости, им было не до философии, они хотели побыстрее коснуться струн. «Начинается Плач гитары. Разбивается Чаша утра. Начинается Плач гитары. О, не жди от нее Молчанья! Неустанно Гитара плачет, Как вода по каналам – плачет, Как ветра над снегами – плачет, Не моли ее О молчанье! Так плачет закат о рассвете, так плачет стрела без цели, так песок раскаленный плачет О прохладной красе камелий, Так прощается с жизнью птица Под угрозой змеиного жала. О гитара, бедная жертва Пяти проворных кинжалов!»
Корабельные сосны кружились вокруг дома, густой мох пружинил под ногами. Когда-то легкий заборчик окружал владения мастера со всех сторон. Вначале уехал один сосед, потом другой – земля вокруг залива стала золотой, за двенадцать соток давали миллионы, даже мастеру такие деньги не снились, хотя и жил он безбедно. А что говорить о его соседе, преподавателе института культуры, кому этот кусок земли и старая дача достались от отца, тоже преподавателя института культуры, а тому от деда – детского врача. Новые хозяева строили не дома – дворцы, в несколько этажей, но сначала они обносили свои владения крепостными стенами красного ишимского или желтого голицинского кирпича, словно боялись неожиданного штурма. Вскоре поселок превратился в средневековое укрепление, но там не было общей оборонительной стены, у каждого свои валы и свои ворота, которые не то что деревянным тараном, а бронебойными снарядами не возьмешь. Вскоре и с третьей стороны от мастера отгородились трехметровой стеной…
И жил вдали от мастера учитель. Он учил малышей играть на народных инструментах. Многие сам делал, другие покупал. Учитель слышал о мастере, все собирался съездить к нему, да не получалось: то времени не хватало, то денег. Целых пятнадцать лет прежде прошло, чем они встретились. Друзья сказали, что мастер продает звончатые крыловидные гусли. Учитель давно мечтал о них. Они встретились, о музыке поговорили, об инструментах и, как водится, за жизнь. Тут-то мастер и рассказал учителю, что нет уже дома на заливе, окруженного корабельными соснами и упругими мхами, и мастерской нет, где хранились чертежи, материалы, инструменты, собранные за многие годы. Все сгорело в огне однажды ночью. Да и сам мастер сгорел бы, но кошка разбудила хозяев, когда дом уже полыхал вовсю. Обыкновенный поджог. Пару раз к мастеру приезжали крутые молодцы в черных кожаных куртках на черных джипах, просили участок продать, а он даже слушать их не стал. Он не мог себе представить, что уедет отсюда, расстанется с заливом и соснами, с огромным валуном у крылечка, на котором он часто грелся в солнечные дни. Ничего не осталось. Ни дома, ни инструментов, ни права на участок. Погорелец, бомж. Чудом сохранился фотоальбом. Он показал его при встрече учителю. Известные люди, музыканты. Одухотворенные лица. После беды они его не бросили, помогают, как могут. Прощаясь, мастер сказал учителю: «А ведь наша встреча может в дальнейшем сподвигнуть нас на нечто новое и удивительное». Несмотря на все случившееся, он живет будущим. Все, что было, еще будет. Все, что будет, уже было.
Учитель повесил гусли над диваном. В понедельник вечером у него собралась компания друзей. Не выпить, закусить, а дойти до истины: зачем живем и так ли живем. Спорили до хрипоты, не понимая друг друга, обижаясь из-за этого непонимания, временами теряли направление разговора, а потом возвращались все к тому же: как жить дальше, как совместить идеи и интересы, которые не хотят совмещаться, как уберечь от нравственной коррозии свой жизненный стержень, корень, когда вокруг все пропитано притворством, лицемерием, двуличием. Когда друзья разошлись, учитель долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, перекладывал подушку то в левый угол, то в правый. Только под утро забылся чутким сном. На рассвете страшный надрывный звук разорвал хрупкую ткань сна. Струны гуслей висели, как поникшие ветви срубленного дерева. Они вырвали нижнюю подставку, на которой крепились…
…Мастер снова мастерит свои инструменты. В мансарде, под черепичной крышей. Вместо столярного станка – широкий подоконник, вместо неясного разговора сосен – шум городских трамваев, вместо старого валуна – колченогий стул, но руки так же слышат дерево, как и раньше, и струны рыдают так же, как и рыдали, когда он жил у залива. Учитель продолжает учить малышей играть на свирели, пастушьей флейте, бубенцах и колокольчиках. Он пока так и не приклеил нижнюю подставку, на которой крепились струны гуслей.
«Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке. Когда умру… В апельсиновой роще старой, в любом цветке. Когда умру, стану флюгером я на крыше, на ветру. Тише… когда умру!» Это потом, а пока жизнь продолжается…
Выбор читателей
Комментарии