Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Я не боюсь летать самолетами. Однажды сказал себе: кому быть повешенным, тот не утонет. От судьбы не убежишь, она тебя обязательно настигнет. Я когда-то уже в одной из колонок упоминал роман Поля Виалара «И умереть некогда». Там главный герой несется по жизни, как скоростная яхта под штормовым ветром. У него нет времени ни остановиться, ни оглянуться. Дела, сделки, проекты, деньги. Не хватает времени ни на друзей, ни на близких. И на любовь тоже. Однажды он опаздывает на самолет. Вернее, не опаздывает, отдает свой билет человеку, которому нужно было лететь позарез, а свободных мест не было. Тот улетел под фамилией героя романа. Самолет разбивается, и главный герой понимает, что он может начать жизнь с нуля, с чистого листа. И он ее начинает. Под чужим именем. Снова пашет как проклятый. Добивается успеха. Может быть, впервые по-настоящему влюбляется. И собирается жениться. Но чтобы зарегистрировали его брак, ему нужна справка из церковной книги о своем рождении. Он все откладывает и откладывает полет на родину, в захолустье, в котором ни разу не был после того, как окончил школу. В конце концов он решает: дальше откладывать нельзя, неприлично. Его провожает в аэропорт любимая. Она смотрит, как взлетает самолет и тут же падает. Герой погиб. Я уже забыл детали, читал роман почти тридцать лет назад. Все хочу найти, чтобы заново перечитать. Тот роман подтвердил то, о чем мне не раз говорила бабушка, когда я приезжал на каникулы: что суждено, того не избежать.

Мы все заложники своей судьбы. Я думал об этом в самолете Челябинск – Москва. Нас невыносимо трясло. Размышлял о том, что, если бы жизнь вернулась лет на тридцать назад, скольких ошибок можно было бы избежать, получить другую профессию, стать совсем другим. Я улыбнулся: это только так кажется с высоты прожитых лет. Мы ведь не можем вернуться назад с тем опытом, с теми потерями и приобретениями, которые у нас есть сейчас. Мы бы прожили свою жизнь так, как мы ее прожили. Другое дело – родись мы в другом месте, в другое время, может, все и вышло бы иначе, но это были бы уже не мы. Хотя говорят, что кто-то и проживает нашу жизнь в другом параллельном мире, но, то ли к счастью, то ли к сожалению, с этими параллельными мирами мы не пересекаемся. Мы сами – сгусток параллельных миров, наших собственных.

«Вы почему улыбаетесь?» – мой сосед враждебно глянул на меня. «Своим мыслям о том, что в каждом из нас сидит столько разных «Я», что мы до поры до времени и не догадываемся». «Вот именно, – сказал он настороженно. – Обо мне говорят: тихий, мирный, мухи не обидит. Я такой и есть. И был. А тут взял недавно и сорвался, сам не знаю с чего. Понесло, как в омут. Чуть от жены не ушел. Почудилось, что не так живу, трачу время на пустяки. Я оказался, как в бутылке, воздуху не хватает. Люди все вокруг какие-то чужие, и каждому что-то от меня надо. Я нужен им, как новый комод в прихожую. Как старинная тумбочка под телевизор. Вот с той тумбочки все и началось. Квартира у нас с женой однокомнатная, но большая, комната – сорок метров. Мебели там мало. Кровать, письменный стол, шкаф, но зато хороший телевизор, два компьютера. Жена как-то сказала, что наш телек-красавец хорошо смотрелся бы на старинной тумбочке. Вот я после работы и стал заглядывать в разные магазины, присматриваясь. Однажды поехал на другой конец города, возвращаюсь домой, а Марина и говорит: «Ну и где это мы все время ходим-бродим, каждый день все дольше и дольше задерживаемся? Что, домой уже не тянет? А между прочим, сегодня мы собирались пойти в кино, посмотреть «Дитя человеческое», но уже опоздали. Есть будешь?» А меня, не знаю почему, такая обида взяла, что я встал и ушел. На улице звоню своему другу Диме: «Можно к тебе зайти? У меня проблемы». «Заходи, жена сегодня ночью дежурит в больнице, я один на хозяйстве». Я по дороге прихватил бутылку красного. Потом сбегали еще за двумя. Я позвонил Марине, сказал, что у Димы. Марина несколько раз мне звонила, заставляла домой идти, а мне уже никуда не хотелось уходить. Тем более что мы сбегали в киоск и прикупили пару бутылочек пива. Кончилось тем, что я позвонил сам домой и заявил Марине, что то ли я не вписываюсь в ее жизнь, то ли она в мою и что меня достали умные рассуждения ее подруг о занудных симфониях, о том, как они их зацепили, как их повело, и что вот эта симфония, как крик, сдавленный двумя молчаниями. А еще я ей сказал, что я простой парень, учитель физкультуры, и у меня нет ни времени, ни желания сидеть и часами рассуждать, что Дипилонская ваза (не знаете, что это такое? Знаете? Да, был такой «геометрический стиль» в VIII веке до нашей эры) ведет диалог с Эйфелевой башней, или башня с вазой, какая разница. И не буду я спорить с тобой, был ли прав Шпенглер, написав, что ландшафты Рембрандта лежат где-то в мировом пространстве, а ландшафты Моне – поблизости железнодорожной станции. Мне «Ночной дозор» нравится. Меня достали разговоры о том, кто мы и зачем на этом свете, просто надо жить. Жить, чтобы жить. Радоваться солнцу, ветру, облакам, улыбке любимой женщины, тому, что наступило утро и ты снова проснулся…»

Нас трясло до самой земли. Наконец мы сели. Мой сосед умолк: «Простите, что вывалил все это на вас. Ненавижу самолеты, но летать приходится. Чтобы забыться, я говорю все, что мне придет в голову. Кстати, несколько лет назад в Москве была выставка «Диалоги в пространстве культуры». Мне очень понравилась. Особенно Диадумен (атлет с победной повязкой) – совершенное творение Поликлета и «Крылатое создание» Ханса Арпа. Между ними – тысячелетия, а они смотрят друг на друга и словно узнают себя. Вы знаете эти строчки: «Стремится птиц полет И сквозь меня, И дерево растет Не только там: оно растет во мне»?» – «Рильке о картинах Сезанна?» – «Да, мой любимый поэт о любимом художнике Марины»…

Стюардессы пригласили нас на выход. Рейс окончен.