На чтение: ≈ 9 мин.Он проснулся за три минуты до звонка. Отключил будильник. Медленно сполз с кровати, она ни разу не скрипнула. В темноте на ощупь нашел свои джинсы и неслышно пробрался в прихожую. Набросил куртку на плечи, повернул задвижку в замке и, проскользнув в открывшуюся наполовину дверь, медленно закрыл ее. Город еще дремал. Над ним еле слышно плыла музыка. Так ему показалось. Она то затихала, то нарастала, как морские волны, набегающие испокон веков на берег и пытающиеся спорить с сушей: кто сильнее. Но берег лишь покорно подставляет волнам свои плечи, и волны успокаиваются, уходят обратно в морские дали, туда, где лишь небо и море. Городской воздух наполнялся запахами морской соли, свежей рыбы, срезанных после полуночи цветов и крепкого кофе. Они окутывали город нежно, ласково.
Он шел, впитывая этот волшебный запах еще не проснувшегося города, видя, как возвращаются домой после долгой, словно прощальный поцелуй, ночи влюбленные; как крепкие парни швартуют к причалу рыбацкие лодки, доверху груженные ящиками со свежей рыбой; как цветочницы распаковывают плетеные корзины с тюльпанами и левкоями. Он чувствовал, что начинается день, похожий на сотни и тысячи предыдущих дней его жизни и совсем не похожий на них. Незаметно он дошел до Цветочного рынка. Хотел взять охапку белых или бледно-зеленых тюльпанов, но их пока не привезли. «Может быть, через час со следующей партией доставят», – улыбнувшись, сказала ему пожилая цветочница. «Но и эти, нежно-розовые, неплохие, они, как просыпающееся утро, возьмите». И он взял их, не считая, и цветочница тоже не стала пересчитывать. «Пусть будут лишние, на счастье». Видимо, он ей понравился, потому что она спросила, не хочет ли он чашку кофе, и, когда он кивнул, налила ему из термоса в бумажную чашку густого, как гречишный мед, кофе и протянула раскрытую пачку сигарет. Они стояли, смотрели, как утро постепенно заполняет город, и молчали. Он думал, крепко затягиваясь непривычным для него табаком, такие сигареты он никогда не курил, что эта цветочница никогда ничего не читала про постмодернизм, а уж тем более лекции Умберто Эко, но он знал, что она знала, что он знает, что она знает, почему он так рано пришел на рынок и почему он молчит, но она ничего не могла ему сказать, потому что знала и то, что в такие минуты ничей совет не нужен и ничье сочувствие не поможет, и он это тоже знал. Он докурил сигарету, еще раз посмотрел на охапку тюльпанов в своих руках и вдруг сказал: «Пожалуй, я возьму еще и лилий». – «Сколько?» – «Все!» – «Не унесете! Возьмите те, что стоят вон в том ведре, они самые крепкие. Будут стоять и после того, как все пройдет». Он удивленно взглянул на нее: «Что пройдет?» – «И это утро, и ваша нежность, и ваши воспоминания. Жизнь, как кривые Безье…» От удивления он открыл рот и забыл его закрыть, а она, раскурив новую сигарету, продолжила незаконченное предложение: «Да, молодой человек, я знаю, что такое кривые Безье, я училась в университете как раз в то время, когда Безье придумал свои формулы для описания некоторых кривых поверхностей. И я даже написала работу про скульптуры Арпа, созданные в начале века. Все его крылатые создания можно описать формулами Безье. Но однажды, проснувшись утром, я поняла, что все ерунда в этом мире – кривые Безье, модернизм Арпа, структурная лингвистика Тодорова, теории Соссюра и Барта, и пошла торговать цветами. Я продаю их сотни каждый день и счастлива». Она погасила окурок. Ему не хотелось уходить от этой странной цветочницы. Но она словно забыла про него. Села на стульчик, открыла книгу. Он подошел поближе: «Что читаете?» – «Как цензура обращалась с Гете, с «Фаустом» конкретно, как «грудь» меняли на «губы», «глаза», а то и «браслет», – и она рассмеялась так, словно оборвалось цыганское монисто.
…Он открыл дверь. Она не скрипнула. Не включил свет. Темные тяжелые шторы еще держали ночь. Зашел в ванную. Распаковал цветы. Лилии поставил в большую серую стеклянную вазу на стол. Тюльпаны положил рядом с подушкой, присел на корточки и стал медленно-медленно, миллиметр за миллиметром, двигать их к спящему лицу. Вот первый лепесток коснулся щеки. Лицо вздрогнуло. Глаза не открылись. Из-под одеяла выскользнула рука, обняла нежно букет, прижала к лицу. «Откуда столько?» – «В саду насобирал». – «В каком саду? У нас нет сада». – «В городском!» – «Тебя могли оштрафовать». – «Пронесло». – «Нет, не обманывай. В городском саду не растут тюльпаны сейчас, поздняя осень на дворе». – «Я попросил у братьев – двенадцати месяцев, как в сказке». – «Мило…»
Он поднялся, приоткрыл штору, впустил в комнату утро. За окном начинался дождливый день, как всегда в ноябре. Как всегда в этом городе. Он присел на край кровати. Увидел, как капелька росы светится на щеке. Тюльпаны начинали раскрываться. Он прижался губами к такому знакомому виску, услышал, как бьется маленькая жилка, прошептал: «Спасибо, что ты терпишь мою любовь…»
Вчера вечером они зашли в музей. Бродили почти одни от картины к картине, подолгу всматриваясь в одни полотна, быстро проходили мимо других. Звучала тихая неназойливая музыка, словно маленький деревенский оркестр играл где-то на берегу моря, в маленьком кафе, как на тех картинах, что они смотрели. Уже перед самым закрытием спустились на первый этаж, взяли по фужеру красного вина и, прикрыв глаза, вспоминали прожитый день. Словно прощались с ним. Он вздрогнул. Майка мгновенно стала мокрой. Его словно озарило, он вдруг понял, что все это – дремлющий город, и охапки цветов, и вчерашний музей, и серебристые змеи в каналах, и утренний колокольный звон – все было прощанием. Прощанием с тем, что уже никогда не повторится и никогда не вернется. И цветочница, напоившая его утром кофе, тоже знала, что наступило время прощания, что оно длительно, но не бесконечно: начавшись однажды случайным словом, непонятым жестом, затянувшимся молчанием, оно должно когда-то закончиться, как заканчивается это серое дождливое утро, переходящее в такой же серый день.
Он встал. Осторожно открыл дверь. Город проснулся. Утренние запахи растворились. Он случайно получил подарок, который предназначался не ему. Ему захотелось вернуться к цветочнице на рынок, уткнуться ей в грудь и рассказать все, как было. Но вместо этого он зашел в кафе и заказал себе рюмку коньяку…
Выбор читателей
Комментарии