Памирская высота. Здесь в облике гор господствуют голые скалы и осыпи..

По обе стороны тракта в плоских широких долинах растет полынь, на большом расстоянии друг от друга раскиданы кустики терескена (местные жители используют его корни вместо топлива), дрожат на ветру былинки галечного ковыля, вдалеке виднеются тусклые подушки аканталимонов, какие-то мелкие сухие цветочки желтеют в трещинах дорожного покрытия – вот почти и вся скудная памирская растительность. Лишь возле рек видна зелень пойменных лугов с пятнами солончаков.

Животный мир этой горной страны тоже не отличается разнообразием. Своеобразным символом памирских гор стал архар – горный баран. В глухих долинах мне попадались его мощные характерные рога. Сувенир, конечно, знатный, вот только на велосипеде домой его не увезешь. Нередко утреннюю памирскую тишину нарушают прерывисто-свистящие звуки «сюр-сюр-сюр». Это «трели» сурков. Они то рыжими столбиками застывают возле своих нор, обозревая окрестности, то, почуяв опасность, стремительно ныряют в подземные убежища, забавно потрясывая задом. Однажды я встретил мальчика на ишачке, к седлу которого были приторочены сурочьи тушки. Юный охотник объяснил, что добывает сурков (мех идет на шапки, а мясо памирцы присаливают и заготавливают впрок) с помощью петель. Памирские мальчишки увлекаются и рыбалкой. Рыбой, правда, местные речушки очень бедны. Известны только маринка и тибетский голец (осман). Однако уловы с помощью примитивных удочек бывают довольно значительны.Дня через четыре добираюсь до Мургаба – эта своеобразная столица «крыши мира» расположена почти посредине тракта. Глинобитные домики с плоскими крышами, окруженные дувалами, тесно лепятся друг к другу, как овцы при приближении ненастья. Голо и ветрено вокруг – ни привычных для равнинных поселений парков, ни зеленых скверов, ни цветников в палисадниках. Древесную растительность заменяют телеграфные столбы, черными стволами которых покрыта вся территория поселка. В первом дворе, где я спросил дорогу, меня пригласили в гости. Путешественника с берегов Днепра здесь встречают впервые. Больше привыкли к гостям из дальнего зарубежья. Меня часто тоже принимают то за француза, то за американца. Впрочем, памирцы (разные народности населяют эту горную страну, но все жители, когда их спрашивают о национальности, гордо заявляют: «Мы памирцы!») одинаково дружелюбны и приветливы со всеми. Радушие, доброжелательность – основа поведения памирцев. Одно из старинных здешних установлений гласит: «По мере возможности всем делайте добро или по крайней мере проявляйте добрые намерения». К этому призывают и в местных маленьких белых мечетях. Одну из ночей на тракте я провел в заброшенной кошаре вместе с бродягой. Черный, худющий, со слезящимися глазами, он тем не менее чувствовал себя хозяином и всячески пытался оказать мне уважение, то предлагая единственную лепешку, которой его угостили пастухи, то подсовывая баклажку с айраном. Утром, когда мы прощались, он протянул мне спички: «На вот, возьми, тепло тебе тут в горах – первое дело…» Сам он при этом дрожал и покашливал, кутаясь в ветхий халат. Еще одно удивительное качество памирцев – умение довольствоваться малым. И не только терпеть и принимать покорно эту скудную малость, но и радоваться ей. «Слава Аллаху, что я живу – Памир не даст пропасть», – сказал бродяга, проводив меня до тракта.За Мургабом дорога (уже привычно!) стелется по пустынному нагорью, окруженному серо-рыжими горами. Изредка вдалеке в боковых долинах белеют домики, юрты скотоводов, возле которых бродят яки, по местному – кутасы. В некоторых юртах устроено что-то типа гостиниц – памирцы осваивают туристский бизнес. За пятнадцать долларов в сутки здесь можно и отдохнуть, и насладиться кумысом, и попробовать жаркое из архара, и послушать рассказы о местных дивах. Молодой киргиз, которому я посоветовал поставить на обочине рекламный щит (за это тут денег не берут) с надписью «Памирская юрта», в благодарность за внимание к его заботам поведал мне о гульбияване – снежном человеке: «Мне он не встречался, а вот деду приходилось с ним сталкиваться. Большой он, слишком большой, и весь шерстяной. Но добрый. Деда не тронул…»Путешествуя по Памиру, каждое мгновение ожидаешь чуда, настолько тут величава и загадочно-изменчива природа. Поражает игра света, который может невзрачный серый холм сделать заоблачной вершиной, облить золотом дальний ледник, покрыть склоны причудливо переплетенными тенями, превратить глинистые надолбы и обрывчики в сказочный город. На древние заброшенные поселения, кстати, похожи и памирские кладбища – мазары. Над могилами часто высятся шесты с пучками ячьих хвостов. На одном из таких мазаров, по преданию, похоронен Искандер Зорконай (Двурогий). Так здесь называют Александра Македонского. Старики утверждают, что светловолосые памирцы (встречаются и такие) «пошли от Искандера»….Километрах в сорока от перевала Ак-Байтал, который я с превеликим трудом, но все-таки благополучно миновал, широко, ярко и торжественно открылось озеро Каракуль. Голубое небо, вечно белые вершины хребта, рыжие острова, зеленые берега и синяя-синяя большая вода. Как будто гимн прозвучал. Кишлак на берегу озера производит впечатление заброшенного унылого поселения. Впрочем, тут тоже уже есть homestay – гостиничка для иностранцев. «Рыба в озере водится?» – спросил я у киргиза, что дремал на солнышке под дувалом. «Что-то типа тюльки, – ответил он, поправляя национальную войлочную шляпу. – Но мы не ловим. Архара хватает. Взял у пограничников автомат – и ходи стреляй. Половина – им, половина – себе».За небольшим горным переломом после озера – долина смерчей Маркансу, которую Марко Поло назвал долиной смерти (тут у путешественника погибли лошади). И вот дорога устремляется вверх к снежным массивам Заалайского хребта. Перевал Кызыл-Арт («красный перевал» – в рудный цвет тут окрашены склоны гор) – граница между Таджикистаном и Киргизией. Таджикская таможня раположена на самом перевале, киргизский пост чуть ниже. Минуешь его, и плавно въезжаешь в удивительно просторную и праздничную солнечно-зеленую Алайскую долину, ширина которой местами достигает двадцати пяти километров. Повсюду видны юрты, табуны лошадей. Стремительный велосипедный бег по ровному шоссе как лыжное скольжение с горы. Сразу за поселком Сары-Таш перевал Талдык. С Алайского хребта тракт спадает в бассейн речки Гульчинки. Памирское нагорье позади. Еще один перевал, и тракт прямиком мимо утопающих в зелени кишлаков спешит к киргизским воротам Памира – городу Ошу. Даже педали крутить не надо – дорога торопится, сама тебя несет вниз в восточную сказку. Жарко, красиво, уютно, вкусно, но мысли еще там, наверху, среди вечных снегов, льдов, камней и облаков. И сердце, и память остаются там же. Пройдут годы, и памирская высота, на которую, преодолев себя, ты однажды поднялся, возможно, станет главной твоей вершиной…